Без утайки. Повести и рассказы - Сергей Чевгун

Мы спустились по лестнице, вышли на улицу. Завернули за угол. И так же молча, не глядя друг на друга, пошли прочь чужим осенним двором.

За три квартала от дома мы остановились и закурили.

– Ты во Владике не был? – спросил остролицый. Я покачал головой. – Кажись, я тебя где-то видел. А может, в Барнауле?

– Ошибаешься. Я дальше Москвы не выезжал.

При этих словах женщина посмотрела на меня с явным сожалением.

– Ладно, твое дело, – остролицый швырнул окурок. – А то, может, пойдем, выпьем? Там есть, – он легонько пнул сумку в пухлый бок. – Купеческая! Типа, брэнди. Ты ведь вроде как с нами?..

– Ошибаешься. Я сам по себе, – сказал я. И это была единственная правда, которой я захотел с ними поделиться.

Они ушли, по привычке оглядываясь. Унесли с собой тень Барнаула и морок Владивостока. Я забыл о них прежде, чем сел в троллейбус №3, собираясь ехать на улицу Добролюбова – в общагу.

Не знаю, где и за что они сели. Да это и не важно. А я в тот же вечер подрался с одним прозаиком. Из-за пустяка. Он говорил, что *** – человек талантливый, чуть ли не гениальный. А я говорил, что *** – обыкновенный стукач.

Спал герой спокойно. Совесть его не тревожила. Герою снились щедрое довольствие, медаль к ордену «За заслуги перед Отечеством» и бесплатная путевка в Турцию – в знаменитый отель «Mirage Park Resort».

А ближе к утру приснился товарищ Семенов. Лицо у него было мрачным. «Плохо дело! Кажись, упустили мы твоего фигуранта, – вздохнул товарищ Семенов. – Я так думаю, по чердаку он от дискредитации ушел!».

Во сне герой распрощался с медалью, турецким отелем и довольствием, всхлипнул и проснулся. Повел глазами по стенке. Увидел жучка-древоточца. В сердцах прихлопнул его ладонью, смахнул за кровать.

Эфир взорвался. Мир схлопнулся, как на экране, и вновь развернулся, теперь уже без картинки. Товарищ Семенов молча стянул с головы кепку. С минуту стоял, уткнувшись взглядом в пол. Внимательно изучал подозрительно яркий сучок на казенном паркете.

«Столько времени зря потеряли, такую технику угробили! А ради чего? – думал Семенов с горечью. – Лучше бы мы Кладиноговым занялись. Тот еще фрукт! На политику замахивается, Маркса высмеивает. Дело прошлое, но все равно… И за „Манифест“ обидно. Вот его мы, пожалуй, и дискредитируем. На всякий случай. Чтобы другим неповадно было!»

Постоял. Надел кепку. И вышел в коридор, полный запахов старых дел, ношеной амуниции и безвестных подвигов.

За триста долларов

Боря Кадман меня обманул. Он обещал дать семьсот – дал четыреста и улетел отдыхать в Гурзуф. Я глотал никотин в душной комнате и ругался с соседкой из-за кошки, а он валялся на пляже под зонтиком и любовался девушками top-less. Он пил сухое вино под шашлыки и объедался дешевыми фруктами, а я жевал разваренные сосиски и запивал их, чем бог послал.

В конце августа я позвонил Кадману. Гудки были долгими и безнадежными, но я сидел и ждал. «Сейчас начнет говорить, что денег раньше сентября не будет», – подумал я, услышав недовольное «Алё?» на том конце провода. И ошибся: после первой же фразы выяснилось, что деньги у Кадмана есть.

– Но ты их не получишь, Митрохин. Обижайся, не обижайся… Ты их не заработал, – сказал Кадман с легкой усмешкой в голосе.

– Но ведь вы обещали, Борис Абрамович! – дурашливо заныл я на просительной ноте, на всякий случай переходя на «вы».

– Да, обещал. Но ты этих денег не отрабо… А я говорю, не отработал! Скажи спасибо, хоть четыреста получил.

– Но ведь Кослянскому ты дал девятьсот! И даже больше – девятьсот пятьдесят, – разом откинул я свои интеллигентские замашки. – Я ведь звонил ему, спрашивал… А мне, получается, облом?

– Кослянский – вол! Он – пахарь, понял? Ты ему в подметки не годишься, – с пол-оборота завелся Кадман. – К тому же не забывай, что у Кослянского – две семьи…

– Еще и дети от Серны Михайловны, – блеснул я своими литературными познаниями. Впрочем, Кадман на это не повелся и продолжал выговаривать, все так же напористо и зло:

– Ты сколько свою сюжетную линию выписывал? Две недели? А Кослянский за неделю управился. Мне и текст его править не пришлось, так сплошняком в роман и пошел… Я бы на твоем месте подумал, Митрохин, просить триста баксов или признать, что эти деньги тобой не заработаны… Нет, ты подумай, Митрохин, подумай! Ровно минуту. А я тебя на телефоне подожду.

На пятой секунде я едва удержался от желания послать Борю Кадмана, куда он заслуживает. На двадцать пятой, прикинув, чем может мне обернуться разрыв с известным писателем Москвы и окрестностей, решил пока на скандал не нарываться. А еще секунд через двадцать был вынужден признать, что схватку за триста долларов я проиграл.

– Ну что, согласен со мной? – спросил Кадман ровно через минуту, и, получив в ответ мое сдавленное «да», тут же перешел на деловой тон.

– Завтра в девять… нет, в десять жду у себя. Попрошу не опаздывать. А также с вечера пивом не баловаться, – здесь он коротко хохотнул. – А насчет денег не обижайся. Я ведь не Армия спасения!..

И отключился.

Кадман встретил меня полгода назад в буфете ЦДЛ (а где еще литератор может хотя бы на вечер почувствовать себя человеком?). Я в очередной раз ушел с работы (не поладил с начальством), и времени у меня было через край. Я почти не пил, а так – отдыхал душой и телом, искал утешения и покоя среди знакомых лиц и чужих столов.

Борис разглядел меня через весь зал и подошел, улыбаясь, словно имениннику. И даже обнял, как товарища, вернувшегося с войны. В свои сорок пять Кадман выглядел ровно на сорок пять, и не годом больше. Лицо у него было круглое и радушное, одет Боря был не иначе как из бутика.

– Я сейчас, подожди, – сказал он. И вскоре вернулся с коньяком и закуской. – Давай, рассказывай: как ты? Где? – и тут же меня перебил. – А я Кослянского недавно встретил. Помнишь Мишу Кослянского? Теперь у меня работает. А ты и не знал?

– Что значит – работает? Ты занялся бизнесом?

– Да что ты! Теперь я писатель. Феликс Порецкий. Слышал о таком? Двенадцать книг уже выпустил. Такие крутые детективы! Не читал? Ну еще прочтешь.

Боря Кадман – писатель Порецкий? Имя знакомое. Как же, встречал на книжном развале… Ну такая лабуда!

– Но ты ведь раньше о девушках писал? Любовь-морковь и все прочее?..

– Было, не спорю. Теперь все по-другому, – Борис плеснул мне в стакан трехзвездчатого. – Ну, за встречу… журналиста Митрохина с писателем Порецким! – и засмеялся, словно пачкой кредиток затрещал.

Потом он долго рассказывал мне, каких трудов ему стоило раскрутить литературное имя в газетах и сколько денег ушло на рецензентов. И как после нескольких романов, «написанных при помощи УК и интернета», пришла идея набрать себе помощников. Набрал. И вот теперь процветает на все сто. Помощники пишут куски и сцены, задают сюжетные линии, а Боря потом сшивает все это в одно целое и как Феликс Порецкий издает.

Борис говорил, задавал вопросы и обрывал меня, не дослушав. Да он всегда был таким болтливым, еще с литинститутских времен. Мы трое – он, Кослянский и я – учились на семинаре прозы у одного, давно усопшего, классика. Вот только судьбы у нас сложились по-разному: у них – поглаже, почти без рытвин и ухабов, а у меня… Да что об этом вспоминать?

– Да нет, ты вспомни, – говорил Кадман тем же вечером, провожая меня до Покровки. – Как мы сидели втроем у тебя в комнате, еще роман писали по предложению… А помнишь, как тебе буква Й попалась, и ты чуть литр пива не проиграл?

Я вспомнил. Была у нас такая игра: с закрытыми глазами по очереди тюкать по клавишам пишущей машинки. Какая буква попалась, с такой и предложение приходится начинать. На все дается пятнадцать секунд, это как в шахматы играть на время. Кто проиграет, тому идти за пивом. Могу похвастаться: лично я редко за пивом ходил.

– «Йошкар-Ола просыпалась рано – вместе с первыми коммунистами»… – выдернул я из далекого прошлого первую строчку. А Кадман продолжил:

– «Петухи возмущались и писали в КПК заявление с просьбой прокукарекать этот вопрос на партбюро…»

– «Идя навстречу 25-му съезду КПСС, мы, бригада петухов из колхоза „Длинный путь“, взяли на себя повышенное обязательство – натоптать кур-несушек на 150 процентов больше месячного задания, а группа несознательных членов партии нам постоянно мешает!», – закончили мы в один голос за отсутствующего Кослянского. И, выпив напоследок пива, расстались – до следующего утра.

Да, Кослянский… Как рассказал мне Боря на следующее утро у себя дома – в шикарной трехкомнатной квартире на Кудринской площади, Кослянский один был способен выдавать в месяц по толстому роману. И не занимался этим лишь потому, что не умел свои вещи продавать. А еще Кослянскому не хватало жизненного опыта, и это было заметно по написанным им текстам. («Ну, теперь-то, я думаю, проблем с деталями у нас не будет!» – заметил Кадман и похлопал меня по плечу).