Не мир, но меч! Русский лазутчик в Золотой Орде - Алексей Соловьев

Иван торопливо скинул верхнюю одежду. Вид изуродованного плеча сразу сказал бывалым воинам о многом. Великий тверской князь слегка отмяк:

– Куда сейчас путь держишь?

– Из свеев в Сарай. Хочу свейские мечи на китайское скользкое белье поменять. В цене такое сукно у поляков и мадьяр, вошь в ём не заводится. Дозволь, княже, к поезду твоему примкнуть, мало у меня людей одному степью ехать.

– А коли б не встретил меня, как бы дальше правился?

– До ночной сшибки думал, что смогу своей ватагой защититься. Утром решили в Пронск вертаться и большой караван поджидать. А тут вас Бог послал!

Константин еще раз оглядел Ивана с ног до головы и милостиво наклонил голову. Махнул повелительно рукой, княжий поезд тронулся. Иван попросил разрешения отъехать к своим.

Побеседовав накоротке с москвичами, старший приказал:

– Делимся! Никодим и Олег вертаются в Москву вместе с ранеными. Теперь мы и без вас спокойно доедем до места. Самое главное, ребятки: тотчас по приезде повестите князю и боярину Андрею, что тверской князь спешно в Орду правится. Пусть тоже не медлят, ледохода дожидаючи. Мыслю – не одна Тверь на юг подалась!

Проводив раненых, остальной лжекупеческий отряд подался вслед тверскому поезду.

На первой же ночевке боярин Василий нашел повозку зятя.

– Отойдем-ка на час, Иван!

Они ступили в темноту. Василий стал спиной к стану, внимательно вглядываясь в освещенное заревом костров лицо зятя.

– Как там дочь, дети поживают?

– Алена – слава богу. А вот деток Господь прибрал, один первенец остался, Федька. Тот шибко на вас, тятя, машет, право слово! Повидались бы, я могу и в Тверь с товаром заехать.

– Ты почто посуху в Сарай правишься, не водою, как другие купцы? Аль спешишь шибко?

Иван почувствовал, как глаза собеседника пытливо вглядываются в его. Стараясь не дрогнуть ни единой мышцей лица, неторопливо ответил:

– Так это… ладью еще купить надо! Не наторговал пока, мелкие партии товара вожу. Взял бы серебра в рост, да знают меня московские менялы мало. Может, вы поможете, батя?

– Будешь в Твери – добаем!

Боярин немного помолчал, а потом неожиданно изрек:

– А теперь побожись, что давеча всю правду поведал!

После короткой паузы Иван медленно перекрестился:

– Клянусь!..

– Запомни, зятек! Коли узнаю, что солгал, что ради Симеона супротив князя моего каверзу какую замышляешь – вот этой самой рукой голову тебе снесу. Тоже клянусь!

Повисла напряженная тишина. Боярин нарушил ее первым:

– Ладно, что сказано – то сказано. Теперь пошли ко мне, выпьем за встречу. Поведаешь, как жили вы все эти годы с Аленой. Пятый год пошел, как я от нее весточки не имаю…

Глава 5

Ивану, плохо переносившему жару, Сарай порою казался проклятым городом. Громадные жилые кварталы знати с кирпичными домами, украшенными цветными изразцами. Широкие улицы, из любой части города приводящие к ханскому дворцу, обнесенному высоким валом и рвом. Горячее марево, вечная пыль, людской гомон, конское ржание, вопли ослов, рев верблюдов. Лишь ночью или во время дождей он находил покой, когда наступала прохлада и воцарялась относительная тишина. Но служба была службой, приходилось терпеть и выполнять поручение князя.

Великий тверской князь остановился в русском квартале, Иван же со своими спутниками нашел приют возле славянского базара. Чисто торговые дела чаще вел Архип, старшой больше знакомился с городом, знатными татарами, русскими ремесленниками, давно осевшими в Орде и деяниями рук своих достигшими заметного положения в местном обществе.

Первое, что он смог выяснить, – происходил поспешный сбор многих русских князей, тех, кто считал себя обиженным покойным великим Владимирским князем и теперь чаял добиться от Узбека возвращения потерянных прав, в первую очередь права сбора ордынской дани в своих пределах. Оттого, помимо претендентов на великокняжеский ярлык двух Константинов – Тверского и Суздальского, расположились в русском квартале князья Углича, Галича Мерского, Белоозера, Ростова. При правлении Ивана Калиты право сбора дани было возложено на удельных владетелей. Часть из них не смогла своими силами вовремя удоволить великого хана и, боясь его суда и гнева, перепродала эту обязанность великому князю. С той поры они фактически потеряли свою независимость и теперь готовы были на любую хулу в адрес Москвы, чтобы вернуть утраченное. Самому Симеону и его ближним боярам, еще только собиравшимся в низовья Волги, следовало быть готовым ко всему, даже ханскому суду, собрать все старые договорные грамоты и уряжения.

Не зная, следует ли с этой вестью отправлять гонцов в Москву, Иван решил вначале открыться служителю Сараевской епархии игумену Иоанну. Тому самому, о котором говорил ему в Москве боярин Андрей.

Отстояв заутреню, исповедавшись и подойдя к святому причастию, совершаемому Иоанном, сын Федоров принял из серебряной ложечки кагор и кусочек просвиры и торопливо шепнул: «Симеон, Москва!» Игумен вскинул на москвича широкие округлые глаза, мгновения поизучал лицо Ивана, затем едва слышно шепнул:

– Задержись после службы, чадо!

Долго задерживаться у алтаря было нельзя: еще с полсотни прихожан стояли сзади. Иван купил у служки десяток свечей и, дождавшись, когда храм опустел, принялся ставить их во здравие, за упокой, Спасителю, Богоматери и некоторым святым, верша при этом беззвучные молитвы. Приближения игумена он даже не услышал.

– О чем хотел повестить, чадо?

От сухого лика старца, казалось, исходила незримая благодать. Иван слегка растерялся вначале:

– Боярин Андрей мне сказал…

– Мне ведомо, кто ты такой! Излагай суть, чадо, мне сейчас достоит требы вершить.

Внимательно выслушав москвича, Иоанн произнес:

– Про съезд князей мне ведомо. Но ты прав, повестить Симеона о радениях их следует. Не шли людей своих, я голубя пущу. А по воде верный человек княжеский караван переймет, коль ладьи из Москвы уже в Понизовье отправились. Тоже купец, новогородский…

– Новгородский?! – не смог сдержать удивления Иван.

Легкая улыбка тронула лицо игумена:

– Мзду он от Симеона добрую имеет! Не волнуйся, не подведет. Серебро – грешный металл, оно везде союзного тебе добыть сможет.

Иоанн подозвал служку. Повелел ему готовить купель для ожидаемого обряда крещения младенцев и взял Ивана под локоть. Пристально глянул в глаза:

– Не ведаю, чадо, дождусь ли Симеона Ивановича! Слаб я стал, зело недужен. А потому через твои уста хочу мысли свои до его разумения донести. Возможешь передать?

– Не сомневайтесь, отец Иоанн!

– Хан Узбек тоже век свой земной доживает. Жалуется эмирам, будто мышь в груди у него поселилась, попискивает. Та хворь мне ведома, от нее кровью кашляют. По всем признакам еще год-два хан протянет. Потом должен воссесть сын его, Тинибек…

Иван слушал, не понимая, что значимое могло стоять за этими словами. Старший сын заступает место отца – обычное дело. Разгадка открылась чуть позже.

– Орда сильна своим единством и многолетним ханским правлением. Русь внутрикняжеские распри раздирают, чему великие ханы немало способствуют. Дабы Москва осильнела, надобно вершить все наоборот! Великому князю следует земли под свою руку собирать неделимо, токмо сыну старшему их и власть полную передавать, а в Орде ханскую замятню поселять. Зришь? Брат на брата должен пойти, трон ханский деля! Нормой жизни у них стать должно не лествичным правом, а токмо кровью родственной власть имать! Тогда вся сила у них на внутреннюю прю направлена будет, не до Руси им станет… Вот об этом князя ты и повести! На это тоже серебро русское потратить мочно…

Долгая речь явно утомила игумена, он присел на скамью. С улицы уже зашло несколько человек с новорожденными, один требовательно заявлял о себе громким плачем. Не вставая, Иоанн закончил:

– Иди, служи, чадо! Исполать тебе! Пока я жив, помогать тебе буду, на Господа полагаясь!

От свежего воздуха закружилась голова. Иван остановился, обернулся, наложил на себя двоеперстный крест. Потом неторопливо зашагал к русскому кварталу.

А через седмицу произошла встреча, о которой Иван даже не грезил…

В тот день, точнее, вечер, он гулял по богатым кварталам, наслаждаясь принесенной ветром с Родины прохладой. Ивану нравились высящиеся справа и слева дома, он любовался броскими изразцами, цветным генуэзским стеклом в хитрых переплетениях оконных рам. Гадал, можно ли ставить такие каменные дома там, в Москве или ином месте. С одной стороны, связанные известняком стены не боялись бы пожаров – бича деревянных городов того времени. С другой – тепло ли будет в них долгою снежной морозной зимою? Прожив месяц в Сарае, он понял, как готовился основной здешний строительный материал – кирпич. С глиной, песком и известью проблем не было и на Руси, по возвращении можно было б попробовать освоить это вполне доходное дело. Следовало сойтись с мастером, уточнить пропорции смеси, время обжига, температуру…