Не мир, но меч! Русский лазутчик в Золотой Орде - Алексей Соловьев

Темнота окутала стан. Один костер освещал крытые повозки, довольные лица хлебнувших хмельного мужчин, рядно раскинутого на траве стола. На жарких углях другого на длинном сыром стволе черемухи доходила тушка подсвинка. На близком озерке перекликались с селезнями утки, образуя новые семейные пары.

– Благодать, Федорович! – потянулся Никодим. – Кабы не степняки, жить бы тут да жить. Ты глянь, земля какая! Палку воткни – дерево вырастет. Паши ее да хлебушек собирай безо всяких росчистей и палов.

В это время послышался отдаленный конский топот. Заржали сразу две спутанные лошади москвичей, им откликнулся конь в темноте. Дружинники вскочили на ноги.

Десятка два всадников ворвались на стан и окружили москвичей. Многие сидели охлюпкой [7] , в руках рогатины, кистени, дубины. Ражие бородатые лица, распахнутые зипуны, наглые похотливые взгляды…

– Пируем, голубки! – широко ухмыльнулся дюжий мужик, явно коноводивший в артели лихих людей. – А про то, что Господь делиться велел, ведаете? На нашей землице расположились, заплатить бы надо. Кто такие? Московляне?

– А ты кто будешь, чтоб я отчет держал? – сдерживая нервную дрожь в руках, ответил Иван. – Тать?!

Мужик подтолкнул коня пятками, наехал на Ивана:

– Тать, коли есть чего с тебя взять! А коли нет – то убивец! Зенками-то не сверкай! Не зли, лучше по-хорошему перебаем. Нам много не надо, лишь бы пузо было радо. А ну, подай-ка сулею!

Последнее было сказано сидевшему возле хмельной бутыли Андрею. Тот неуверенно посмотрел на дядю.

– Подай, подай, уважь гостя, – кивнул Иван. – Вишь, ребята оголодали, по степи мотаясь. Пусть отужинают вместе с нами.

Он лихорадочно пытался найти выход из создавшегося положения. Все оружие было на возу, под рукой лишь засапожники [8] . Слабая подмога против оборуженных конных.

Нужно либо попытаться решить дело миром, откупившись малой толикой, либо… Но вот иное решение, способное привести к успеху, никак на ум не приходило.

Атаман надолго припал к горлышку, оторвался, крякнул, утер губы грязным рукавом и передал бутыль соседу.

– Уважить хочешь? Добре! Это правильно, пошто головы класть невесть где… Сам кто будешь? Судя по всему, торговые вы ребята. А посему… по рублику с каждого, и мы даже добро ваше ворошить не станем. Коников вот только еще заберем, чтоб до воеводы местного не сразу доскакали. Новых себе достанете, степняков рядом много кочует.

Серебро у Ивана было, боярин Андрей не поскупился на подарки ордынцам. Напрягло иное – и монеты, и цельные гривны лежали в одном кошеле, развязывать который пришлось бы на глазах у ватаги. Удоволятся ли ночные тати толикой, узрев все? Ой, навряд ли…

Краем глаза он заметил, что остальные москвичи уже поняли неотвратимость сшибки. Архип приспустил штаны, вопросил:

– Я от стола отойду нужду справить? Удержу совсем нет!

«Молодца! Будет подле оружия, это уже что-то! Теперь надо внимание на себя отвлечь. А еще лучше – пополох устроить, чтоб про Архипа вообще на миг забыли. Но как? О о о о!»

– Медвежью болезню подхватил? – хохотнул атаман. – Ступай за возы. Стешка, проследи!..

– Может, поторгуемся? Серебра у меня негусто, но могу товаром поделиться. Вино есть доброе, ромейское. Поди, и не вкушал никогда? Грикша, подь к возу, налей ковш того, красного!

Грикша внимательно глянул на Ивана, понятливо кивнул и также шагнул к обозу. Спустя минуту крикнул:

– Андрюха! Подсобь налить, тяжела больно корчага болгарская!

Дождавшись, когда боевой товарищ начал подходить с вином, Иван снял с углей длинный деревянный вертел:

– Зажуй вепрятинкой. Дошло мяско уже!

Атаман сунул старый прямой меч в ножны, с довольной улыбкой принял ковш. Дождавшись первых движений заросшего кадыка, Иван всадил в него заостренный конец черемуховой палки, одновременно крикнув дикое:

– Бе-е е е е ей!

Расчет был верен! Разбойники окаменели, увидев хрипящую голову своего старшого на древке импровизированного копья. Грикша выхватил из ножен атаманский меч, лихо рубанул ближайшего. Иван вырвал свое оружие и со всего размаха ударил мясной тушей другого всадника. От воза пролетело копье, засвистели стрелы. Несколько москвичей бросились с ножами к конным, другие поспешили оборужиться.

Сшибка была короткой. Потеряв атамана, ненавычные к воинской рубке и привыкшие безнаказанно грабить и убивать рязанцы думали лишь о спасении. Они дружной толпой устремились на прорыв, только ради расчистки дороги нанося удары. Толпа умчалась столь же быстро, как и появилась. Иван вытер запястьем кровь с рассеченного лба.

– Вздуть факелы и осмотреться. Все целы?

Среди своих двое были ранены, один из них довольно тяжело: дубина скользом прошла по голове, сорвав ухо и сломав ключицу. Троих раненых непрошеных гостей прирезали, еще пятеро упокоились сразу. Тела отволокли за пределы освещенного круга.

– Глеба с Прошкой перевязали? – спросил Иван, убедившись, что все остальные остались невредимы и ночные гости действительно удрали, а не затаились поблизости.

– Перевязали. Чё дальше с ними делать будем, Федорович? Вертать надо обратно, пока антонов огонь не приключился. Я б травку приложил поутру, чтоб не загнило. Да где ее сейчас найдешь, эту травку?

– Рассветет – решим, как быть дальше. А пока всем нам наука на будущее: далее с саблей не расставаться даже ночью. Да в первой же деревне собаку сторгуем. Хорошо, что тати эти свои были, степняки порубили б без лишних слов, а уж потом вино пробовать начали. У русского ж глотка башкой командует!

Кто-то хохотнул, кто-то устало улыбнулся. Нервное напряжение понемногу спадало. Иван велел Андрею подняться на край балки и караулить, остальным же лечь спать. Вскоре ночная тишина вновь окутала стан, лишь иногда прерываемая негромкими стонами Глеба.

Утром мучившая Ивана проблема: дробить ли и без того малый отряд или довести раненых до ближайшего жилья и за плату оставить на догляд, разрешилась сама собой.

Он решился на второе. С утренним выездом задержались: Никодим нашел-таки на припеке первые лепешки подорожников и настоял на том, чтобы обоим раненым были сделаны при свете дня новые перевязки с этим растением. Сварили кашу из дробленой пшеницы с остатками кабана, позавтракали, начали копать могилу для лихих людей: все ж не нехристи какие-то. В этот миг следивший за окрестностями Архип прокричал с высоты бугра:

– Какие-то конные шляхом правятся в нашу сторону! Много! Возов с десяток и сотня дружины!

Иван на всякий случай велел всем собраться в кучу и оборужиться.

Конные приблизились, трое подскакали к москвичам.

– Кто такие?

– Тверской купец Иван, сын Федоров, еду в Орду.

– Тверской? – прищурил глаза богато одетый ратник, всматриваясь в говорящего. – А и верно, видел я тебя где-то. У Михайлы Святого не служил?

– В дружине при боярине Василии состоял.

– Василии…? Дело! А кто это у вас валяется? – кивнул он в сторону убитых.

– Ночью здешние наведались… Серебро поделить не смогли…

Старший обвел взглядом стан, раненых, настороженных спутников Ивана и одобрительно хмыкнул. Приказал:

– Садись в седло, к моему князю поехали.

Они доскакали до группы богато одетых мужчин в середине длинного поезда. Остановились возле тверского князя Константина, сразу после смерти московского Ивана Калиты поспешившего в Орду на поклон к великому хану Узбеку в поисках ханской милости и великокняжеского ярлыка.

– Вот, княже, бает, что купец наш! С ним десяток оборуженных, двое раненых. Говорит, лапотные ночью пошерстить пытались.

Константин внимательно смотрел на Ивана, но тот зрил за княжеское плечо. Там, на ладном гнедом коне, восседал его тесть, боярин Василий, отец Алены. Человек, который знал о лжекупце всю подноготную. Боярин не оставил княжий двор в лихую годину и теперь, судя по всему, ходил в ближних боярах великого тверского князя. При жизни Калиты Тверь была поневоле союзна Москве. Но этот спешный поезд по Ордынке… Иван прекрасно понимал, что он означал! И чем мог грозить кучке Симеоновых слуг… Но отступать было некуда, и московский посыльный изрек:

– Здравствуй, тятя!

Константин удивленно обернулся к Василию:

– Сын? Почто не ведаю?

– Зять, – после заметной паузы ответил боярин. – Муж Аленки моей.

– Так она ж лет десять как Москве передалась? А этот говорит, что наш?!

Повисла напряженная тишина. Василий молчал, Константин начинал темнеть лицом. Иван решился продолжать начатую игру, отступать было некуда.

– Дозволь, князь, слово молвить! Да, отъезжал я семьею под Ивана, служил ему. Но как стал калечен, бросил. Четвертый год, как торговлей проживаю. А наш брат ни московитом, ни новогородцем не прозывается, бо живет он то тут, то там. Одно имя у нашего брата – купец! Себя же тверским величаю, поскольку родился там и предки мои там же покоятся.

– Калечен, говоришь? Где, когда?

Иван торопливо скинул верхнюю одежду. Вид изуродованного плеча сразу сказал бывалым воинам о многом. Великий тверской князь слегка отмяк: