Это просто цирк какой-то! - Лора Радзиевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ребята писали мне, рассказывали, что произвели фурор среди не избалованных зрелищами вообще и цирковыми представлениями в частности, но зато очень отзывчивых сельских жителей. В августе несколько председателей колхозов прислали благодарственные письма в Обком профсоюзов – и вот студия в сопровождении дяди Гриши уже едет в Гурзуф, в знаменитый Артек. Меня, конечно, тоже звали, но я отказалась – они работали, они заслужили, а при чем тут я? Я же проболела все гастроли. И пусть невозможно хочется, но это будет нечестно.
К тому же, «мотая срок» в Тебердинском санатории, разглядывая застывшую вечность – горы, тоскуя по всем нашим и развлекая слабеньких, почти прозрачных, очень послушных и дисциплинированных деток нашего «легочного» отделения кульбитами, стойками и сальто, я вдруг поняла, что не хочу. Больше не хочу оставаться после тренировок в пустом полутемном зале, чтоб лишний десяток раз кувырнуться на матах и растянуть «дубовые», неподатливые мышцы еще на два миллиметра, не хочу постоянно ставить в неудобное положение деликатного дядю Гришу, который не мог решиться прямо сказать бесталанной ученице, что гимнастки и акробатки из нее не получится никогда. Не мог – и тратил впустую свое время и внимание, так необходимые другим, от природы наделенным подходящими данными и способным к акробатике ребятам.
Домой я вернулась, уже все для себя решив, а тут еще понимающая и мудрая мамочка, ставя на стол любимую мою яблочную шарлотку (в которой я, кстати, стоически отказывала себе все эти пять лет), осторожно сказала: «Доня, а не попробовать ли тебе что-нибудь другое? Ну, просто так, для разнообразия?» – индульгенция для самолюбия была получена. Я слопала целых три куска пирога, и мне не было стыдно. Но на следующий день все же побежала к Сонечке, очень вовремя вернувшейся из рейса, – мне нужно было укрепиться в решении. Соня выслушала, закурила тонкую сигаретку и сказала: «Ты сделала все, что могла на этом этапе. Он завершен. Иди дальше. Твое от тебя никуда не денется».
В общем, в сентябре, когда наши вернулись из Артека, я уже занималась фехтованием – как раз прочитала дважды подряд пятитомную историю трех мушкетеров и вся прониклась. Немаловажным фактором было и то, что Дворец спорта, в котором тренировались фехтовальщики, находился очень далеко от Дворца профсоюзов, где репетировал Народный цирк – практически на другом конце города. «С глаз долой» у меня получилось, а вот «из сердца вон» – как-то не очень.
К счастью, я не заработала глубокого комплекса на первой своей серьезной неудаче, потому что неожиданно оказалась способной к рапире и довольно быстро выполнила взрослый разряд на фехтовальной дорожке. Меня хвалили, даже ставили в пример другим ребятам, обращая внимание на силу, быстроту реакции, натиск и спортивное поведение. Я считалась перспективной, много ездила с республиканской командой по Союзу, и это было замечательно. Потому что в каждом более-менее крупном городе имелся стационарный цирк. Там я обычно и проводила вечера после соревнований, с восторгом глядя на манеж, – подросток бульмастифа, так и не ставший изящной левреткой. Как же много программ я пересмотрела в те годы… Но никогда ни словом не обмолвилась об этом никому, даже маме. Только Соне. Это была наша с ней тайна. А еще я рассчитывала, приобретя прекрасную спортивную форму, стальные мышцы и значок мастера спорта на лацкан куртки, однажды заглянуть в студию и этак непринужденно сесть на шпагат или легко взлететь над матами, скручивая тело в заднем сальто. Только все сложилось иначе.
3. Знаки Судьбы
«И получает каждый по вере его». Все так. Это свидетельствую я, не шибко знающая постулаты Библии. Но да – получает.
В выпускном классе я подрабатывала курьером в редакции нашей городской молодежной газеты. Очень хотелось помочь маме, которая и дома работала за пишущей машинкой, не разгибая спины, – зарплаты высококвалифицированной машинистки нам немножечко не хватало, а цирковую весомую пенсию маме не дали, она раньше ушла, не хватило двух лет до выслуги.
Наташа в редакции сидела за столом, стоявшим у окна. Была она хорошенькой, светловолосой, с негромким голосом и приятными манерами, нежная, как бабочка. Очень она мне нравилась. Похоронив маму, отгоревав и отметив четвертьвековой юбилей, стала Наташа жить одна в трехкомнатной квартире старого дома в историческом центре нашего города. Небольшого города в степной южной Украине, понимаете? Города, где известное «на десять девчонок по статистике девять ребят» давно уже стало несбыточной мечтой. Ребят на десять взрослых девчонок приходилось примерно пять с половинкой. Причем «половинка» еще не достигла возраста согласия, а из оставшихся пяти двое истово ухаживали разве что за портвейном, отработав смену на заводах, трое же были давно женаты. Выбор небогатый, прямо скажем. При такой печальной статистике двадцатипятилетней Наташе, пусть и имеющей свое уютное и статусное, как сказали бы сегодня, жилье, рассчитывать на толпу кавалеров под окнами было, по меньшей мере, самонадеянно. Она и не рассчитывала. Но, как говорила моя бабуля, «у Бога все готово».
Однажды дружный коллектив редакции решил отметить приближающийся Новый год. Скинулись, сгоняли за шампанским и тортами, пригласили народ из других редакций, все выпили по бокальчику, мне налили любимое ситро «Саяны». Чем бы развлечь себя? А давайте погадаем? Не вопрос – погадаем, дело годное. Праздник же все-таки, время чудес же…
Корректор Серафима Сергеевна, дама позднего элегантного возраста, как сказали бы сейчас, поправила очки и рассказала о старом гадании «Случайное предсказание». Народ быстренько понаписал на одинаковых бумажках случайные, абсолютно произвольные фразы (это было непременным условием), мужчины надули пару десятков шариков, предварительно запихнув в каждый скрученные в рулончики и тщательно перемешанные бумажки. Шарики доверили везде разбросать нам, курьерам, – как самым молодым. А потом началось веселье: толпа журналистов носилась по редакции, ловя и нещадно давя шарики с пророчествами внутри. Мне достался желтый шар и строчка «Кружится карусель, горят прожектора», – полная, казалось бы, бессмыслица.
«Неужели я еще и в парке работать буду? На карусели? Фигня какая», – подумала я. И поискала глазами Наташу – мы с ней дружили, несмотря на разницу в возрасте. Наташа стояла у окна и улыбалась.
– Что у тебя? Тоже ерунда какая-то?
– Даже не знаю, как трактовать. У меня – вот. «Поднимешь свое с земли», – обещал маленький белый обрывок с неровными краями.
А скоро пришел февраль и приволок с собой совершенно дикие для наших мест морозы. Старожилы ахали, грустили в отсутствие парнуса[5], и крестились нищие морозостойкие старушки у церкви, мимо которой я бегала на работу, – прихожан в такую стужу из домов никакая вера не могла выманить. Наташа обычно уходила из редакции позже всех. Куда и к кому ей было спешить? Заведенная к тому времени серо-голубая кошка Ириска отличалась спокойным, терпеливым нравом и встречала Наташу, сидя на тумбочке в коридоре, неизменно радуясь сколь угодно позднему, но возвращению обожаемой хозяйки. И я часто забегала к Наташе за книжками, потому что библиотека в ее доме была просто уникальной.
В тот пятничный вечер она ушла с дежурства вместе со мной – примерно в одиннадцатом часу. А в понедельник дождалась, пока я вечером привезла всякие бумаги, отвела в кафе и рассказала невероятное:
– Такой зусман – жуть, воздух аж звенит. Я пулей лечу от автобусной остановки до дома, выходной предвкушаю, обрадовалась на ходу, что лампочки в фонарях уличных поменяли на новые, светло. Но не настолько, чтоб во все углы нашего двора достать. У подъезда как раз темновато было. Там я об него и споткнулась. Лежит на боку, скрючился в позе эмбриона, портфель к груди прижимает. Одет прилично, ботинки дорогие, дубленка, шапка норковая. И весь уже снегом припорошен. Пьяный – я дух-то этот наизусть знаю, сосед мой по лестничной клетке большой любитель выпить. И смертник, потому что мороз к двадцати пяти уже подбирается. До утра не дотянет человек, замерзнет. Не смогла я его оставить там погибать, понимаешь?
Заволокла как-то к себе на первый этаж. Даже не проснулся, когда по подъездным ступенькам пробумкали его ноги – вусмерть ушатался, бедолага. Заволокла, отдышалась, в коридоре прямо одеяло под него подсунула кое-как, подушку под голову, а сама в маминой комнате дверь на крючок кованый закрыла и всю ночь книгу читала. Задремала, когда уже светало.
Глаза открываю – и аж подпрыгнула, вспомнила о найденыше. Выхожу из комнаты на цыпочках и кляну себя почем зря: дурища, приволокла незнакомого мужика в дом, а возможности уйти тихо не дала – дверь автоматически заперла изнутри на нижний замок, ключ висит рядом, но так, что не сразу и увидишь. Мысли о том, что гость мог обидеть, у меня даже и не появилось почему-то. Иду по коридору, а из кухни чаем свежезаваренным пахнет, да каким-то необыкновенным – не моим, обычным, «со слоном», точно знаю.