Странный брак - Кальман Миксат

— И это правда, но студенты придумали новый текст. Хотя он и лишен всякого смысла, зато не запрещен. И теперь его распевают повсюду на мотив «Марсельезы».

— Это и я не прочь бы послушать! — воскликнул уездный начальник.

— Ну что ж, мы с удовольствием споем, если прикажете.

— А Маришку не нужно выслать?

— Нет.

— Промочите-ка горло и начинайте. Мы вас слушаем.

И оба студента затянули на мотив «Марсельезы» некий бессмысленный набор слов.

Сковородка, кастрюля, каталка, Фрау Муттер, Фрау Муттер! Черпак, Крампапули, лимонад, чашка кофе, Пунш, яичница, сосиски кусок…

Студенты пели с таким воодушевлением, что, казалось, волосы у них стали искриться.

Шимпанзе тоже навострил уши; что касается мадам Малипо, то величественные и воодушевляющие звуки гимна вызвали у нее слезы.

— Боже мой, — воскликнула мадам Малипо, — какой восхитительный перевод!

Действительно, несмотря на полную бессмыслицу, этот «перевод» не только соответствовал ритму мелодии, но и в звуковом отношении подражал оригинальному французскому тексту. Боже, какой ритм! И пародия не смогла испортить его. Как он зажигает кровь! Это же вопль души взбунтовавшегося великана! Даже шимпанзе как-то заволновался; он торопливо и неловко пытался освободиться от повязанной на шее салфетки, словно собираясь ринуться на штурм Бастилии.

Глаза молодого священника заблестели, и, словно уступая какой-то неведомой силе, он сел к роялю, чтобы сыграть восхитительную мелодию Руже де Лилля.

— Да, такую музыку мог создать только солдат! — хвастался старый барон и даже прищелкнул пальцами. — А знаете, мадам Малипо, чего не хватает сейчас?

— Кофе?

— К черту кофе! Не хватает «Карманьолы»! Вы наверняка умеете отплясывать этот танец, мадам! — добавил он, смачно засмеявшись, и тут же принялся тихонько напевать: «Красотки наложили запрет…»

Мадам Малипо покраснела до корней волос и поспешно покинула столовую.

Ну разве можно было сердиться на старика? У этого веселого господина добродетели странным образом перемешивались с пороками. О нем, как и о деньгах императора Франца, никто не решился бы с уверенностью сказать, из серебра он сделан или из меди. В его натуре сочетались хитрость и наивность, жадность и щедрость, доброта и злость; только никто не знал, в какой пропорции наличествовало каждое из этих качеств. Поп, будучи ежедневным гостем в доме барона (он обучал баронессу музыке и другим изящным искусствам), хорошо знал старика и так характеризовал его: «Из барона вполне могли бы выйти два человека — святой епископ и нехристь-разбойник».

Что касается студентов, то им хозяин дома очень понравился, потому что, на их взгляд, в нем жил еще и третий человек — старый прожигатель жизни. И юноши почувствовали себя в его доме совершенно свободно, в особенности Жига Бернат, который после обеда решил даже слегка пофлиртовать. Он подсел к баронессе Маришке и попробовал завести с ней беседу. Поддерживать разговор всегда считалось в Венгрии неблагодарным занятием. Этим искусством не владели ни девушки, ни мужчины. Девушка, обладавшая красивыми глазами, предпочитала вести разговор с их помощью: она то поднимала, то вдруг потупляла их. Можно было и рассмеяться иногда, но так, чтобы не показать зубов, ибо это считалось неприличным. У мужчин в запасе были только две темы для разговора: о погоде и о том, «что вам сегодня приснилось?». Те остроумные диалоги, которые встречаются в романах, в действительности никогда не произносились. Они подобны деревьям на картинах Рафаэля, ведь таких деревьев природа тоже никогда не создавала!

Молодые люди вообще беседовали редко (девушка получала возможность вдоволь наговориться лишь по выходе замуж), и разговор между ними был донельзя примитивен, то и дело наступали длинные паузы, нарушаемые вопросами, вроде: «О чем вы сейчас думаете, мадемуазель?» А та, вздрогнув, отвечала: «Угадайте». — «Ах, боже мой, если бы я мог знать!»

Молодой человек держал пряжу, а барышня сматывала ее в клубок. Такое занятие было уже первым шагом на пути к вратам «серьезных намерений». Юноша держал пряжу и смотрел на девушку. Забавно!

Разве могли они болтать так много, как нынешняя молодежь?! Они не смели обмениваться мыслями, говорить вслух о своих идеалах. Особенно это касалось девушек. Эти маленькие хитрые создания притворялись такими простушками, что казались овечками, неспособными и воды замутить. Но, как бы там ни было, замуж они все же выходили.

Сам Дёри часто поучал дочь:

— Говори, моя дорогая, как можно меньше, а еще лучше — совсем ничего не говори. Если ты не скажешь чего-либо, о чем, на твой взгляд, следовало бы упомянуть, у тебя еще будет случай поговорить об этом. А вот если ты сболтнешь то, о чем следовало бы промолчать, тут уж ничем делу не поможешь.

Однако на сей раз в виде исключения баронесса была разговорчива. Особый интерес она проявила к графу Бутлеру, весь облик которого носил на себе печать какой-то меланхолии.

— Вы суеверны, граф?

— Из чего вы это заключили?

— Из вашего ответа святому отцу, что на Бутлерах лежит проклятие. Почему вы так думаете?

— Есть поверие, к сожалению сбывающееся, что с той поры в нашем роду все несчастливы.

— Тем больше оснований думать, что как раз вы будете счастливы.

Граф Янош грустно улыбнулся. Баронесса поправилась:

— По крайней мере, мне так кажется.

— Почему? — рассеянно спросил граф.

— Чем дольше стоит ненастье, тем вероятнее, что скоро наступит ясная погода.

— В этом есть своя логика.

— А знаете ли вы, — продолжала девушка, — что за свой грех ваш предок должен известное время провести в чистилище? Там блуждает его грешный дух. Но когда придет искупление и душа предка очистится, с вашего рода будет снято проклятие.

— Этому вас святой отец обучил? — рассмеялся граф Янош.

— Вы, кажется, не верите в духов?

— Бог весть! Я никогда не задумывался над этим. А вы верите?

— Разумеется. Оставайтесь у нас ночевать, и я обещаю вызвать вашего предка. Если же он не сможет появиться, я спрошу обо всем у духов стола. Так или иначе, но мы будем знать, лежит на вашем роде проклятие или нет.

— Хотел бы я это знать!

— И узнаете. Только для этого нужны барышни Ижипь.

— Где ж я их возьму?

— Да нет, их нигде не нужно брать. Это две старые девы, похожие на высохших мумий. Они отличные медиумы. Их пальцы излучают флюиды. Барышни живут вон там, в желтом доме возле церкви. Они обычно приходят по вечерам, когда у нас гости.

Так уж заведено в селах. Люди скучают и от скуки становятся не в меру любопытными. С быстротой пожара по селу распространилось известие, что у Дёри в гостях молодые люди. Первым слух об этом пустил гайдук Дюри, сообщивший: «Один-то из них граф». Ну, а другой? Кто другой — неизвестно. Тут уж есть где разгуляться фантазии, чтобы наделить «другого» всевозможными титулами.

Пока сообщение дошло до третьей по счету усадьбы, у Дёри в гостях оказалось уже два молодых графа, а у пятого дома этот «другой» превратился в герцога.

Ну, а два таких знатных господина достойны того, чтобы пойти на них взглянуть. Любопытство — само по себе очень сильная пружина, а к нему присоединяется еще и зависть: «Этот старый злодей перехватил их прямо на дороге!», «Женихов ловит для Маришки!», «У, старый пройдоха! И как он только со стыда не сгорит! Удивительно!»

Тем не менее такой «парад» никак нельзя пропустить!

И вот из помещичьих усадеб села Оласрёске (а было их, наверно, пять) ко двору Дёри потянулись под вечер посетители — господа, дамы, молодые девушки, старые девы. Дверь в доме Дёри не успевала затворяться.

Пришли барышни Сирмаи в очень смешных соломенных шляпках, появилась красивая вдовушка Майорноки (провалиться мне на месте, если брови у нее не были подведены!), из соседней деревни прикатил управляющий имениями графа Андраши[12] с братом. Брат управляющего был старым другом Дёри, служил вместе с ним в армии; в шутку он частенько говаривал, что если бы глаза у него были на затылке, он тоже имел бы возможность пару раз взглянуть на Наполеона. Гостей собралось так много, что всех и не перечислишь.

Не стоит описывать самого вечера: он был как и все вечера, — никто не сказал ничего нового.

Вскоре общество разделилось на группы: старики остались в столовой поиграть в карты, дамы постарше расположились в соседней комнате за кофе, а молодежь в одной из боковых комнат затеяла игры: «Как вам это нравится» и «Сержусь на тебя». Только поп и обезьяна ходили из одной комнаты в другую — от дам к барышням, от них к мужчинам.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Надо признать, что светская жизнь того времени была весьма скучной и безотрадной. В особенности это проявлялось во взаимоотношениях мужчин и женщин. Тщетно пытаются уверить нас летописцы, будто тогда и соль была солонее. Эти летописцы ничего не видят дальше своего носа.