Странный брак - Кальман Миксат

Кальман Миксат. СТРАННЫЙ БРАК

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Читатель, я передаю тебе эту историю в том виде, как она дошла до нас в одной семейной хронике, листы которой даже не успели еще пожелтеть от времени. Летопись эта настолько достоверна, что я счел излишним изменять имена героев или излагать события в приукрашенной форме. Человек, записавший в своем дневнике сию историю, был известен тем, что никогда и никому не говорил неправды. Поэтому нет никаких оснований подозревать его в неискренности с самим собою. Доверия заслуживает каждая строка его записок. Зачем же мне заменять правду досужим вымыслом?

Описание событий в хронике начинается с того, как лет восемьдесят пять тому назад два студента Шарошпатакского университета[1] на страстной четверг, после обеда, забрели в корчму села Оласрёске. Они направлялись в соседний комитат, в город Борноц, на весенние каникулы. Шли они от самого Патака пешком: тогда еще студенты не были так избалованы, как теперь. Среди учебных пособий первое место занимала бамбуковая палка учителя, а средством передвижения служила пара собственных ног. Что же касается питания, то и в те времена в животе у студента бурчало от голода, даже сильнее и чаще, чем сейчас.

Студенты, оба с бородками и с усами, услышав от хозяйки, посасывавшей трубку, что ей нечем кормить их, состроили кислые мины.

— Н-да, sero venientibus ossa [Опоздавшему достаются кости (лат.)], — заметил трактирщик, давая понять, что и он сведущ в кухонной латыни. — Ну что стоило вам, молодые господа, прийти часом раньше? Было у меня сегодня такое рагу, что сам палатин[2] облизал бы пальчики!

— А может быть, тетушка приготовит нам что-нибудь на скорую руку? — обратился к трактирщице один из студентов, бросив на нее кроткий, просительный взгляд. Та, выпустив из своей трубки облако дыма, великодушно согласилась.

— Ладно уж, есть у меня несколько цыплят, — вон во дворе гуляют. Коли сумеете поймать или палкой подбить парочку, я вам тут же их зажарю.

Отчего же не поймать?! Студент из Шароншатака может кого угодно и что угодно поймать, даже привидение. Как раз в том самом году Пали Молнар из Левелека изловил одно, а ведь, как известно, у привидения и тела-то, собственно, нет. Цыпленок — дело другое! Правда, на пасху цыплята еще невелики. Ну, да все равно, решили студенты и отправились во двор, где учинили настоящую охоту. Цыплята, почуяв беду, разбежались, попрятались по многочисленным стойлам и насестам, за поленницами дров.

Посреди двора стоял один-единственный экипаж — легкая венгерская коляска с обитыми кожей сиденьями. Постромки у лошадей были отстегнуты, кони до самых ушей уткнули головы в столь популярный в лошадином мире предмет, который люди почему-то прозаически называют торбой, так что слышалось только монотонное похрустывание.

На заднем сиденье коляски, откинувшись на спинку, грелся на солнышке белокурый и голубоглазый худенький мальчик. Въезжая во двор, тележка зацепилась за цветущее миндальное дерево, что росло у самых ворот, и бледно-розовые цветы осыпались прямо на мальчугана. Он подбирал их и развлекался тем, что разглядывал, а затем обрывал с них лепестки. Кучер, хлопотавший возле лошадей, в который раз спрашивал мальчика:

— Может быть, сойдете, Лайош?

— А зачем?

— Может, вина отведаете?

— Нет, не хочется.

Однако, когда на дворе появились усатые студенты и принялись охотиться за цыплятами, мальчик оживился. И не мудрено: не так уж часто можно встретить шарошпатакского студента, а тут сразу двое, да еще гоняются за цыплятами!

Он слез с повозки и живым взглядом умных глаз стал наблюдать за каждым движением студентов, которые носились за стайкой цыплят, стараясь загнать их в какой-нибудь угол, где их легче было бы поймать или подбить палкой.

Вскоре собралось немало народу поглазеть на столь веселое и необычайное зрелище. Через забор заглядывали соседи, а две игривые девицы, Агнеса и Панни, бросили на кухне мыть посуду: их-то больше, чем кого-либо, интересовали молодые красивые баричи. Агнеса даже знала одного из них, худощавого (отец его был очень важным барином).

Шум на постоялом дворе привлек и Дюри Сабо, гайдука[3] при уездном начальнике. Сабо, правда, всегда можно было встретить неподалеку от трактира, куда его неудержимо притягивал какой-то злой дух, обитавший в его ненасытной глотке. Однако на этот раз гайдука привлекли шум и возня во дворе. Грешно было пропустить такое представление и не поглядеть, как голодные студенты ловят цыплят. Ага, есть! Эх, проклятый, опять из самых рук выскочил!

Поднялся хохот, градом посыпались насмешки. Ну еще бы, ничего толком не умеют студенты! Этому искусству нужно учиться не у господина профессора Кёви. Лучшие мастера в таких делах лисица да хорек!

Вышел и сам хозяин корчмы, удивительно походивший на свою жену. Отличались супруги друг от друга лишь тем, что одна носила юбку, а другой — штаны, да разве еще манерой держать трубку: он — в левой руке, она — в правой, горделиво упираясь при этом свободной рукой в бок.

— Э-эй! Осторожнее с палками, господа! Смотрите не подбейте любимого петуха моей жены, а то беды не оберешься. Эй, Наполеон! Спасайся, Наполеон!

Среди носившихся по двору птиц разгуливал большой петух с огромным гребнем, своим ярким оперением напоминавший фазана; на длинном белом пере, торчавшем из его пышного хвоста, печатными буквами было написано: «Виват Наполеон Бонапарт!»

— Бейте вон ту, шафранного цвета, или белую! — закричал хозяин корчмы. — Вон, вон она к стойлу бежит…

Видя, что все старания студентов подбить цыплят остаются безрезультатными, гимназист вынул из кармана пращу, вложил в нее камень и, раскрутив, отпустил ремешок. Камень, как стрела, засвистел в воздухе и угодил прямо в маленькую глупую головку цыпленка; завертевшись на месте, цыпленок испустил дух. А может быть, ему повезло больше, чем другим его пернатым собратьям: по крайней мере, ему не суждено было ни охрометь, ни умереть под ножом повара. Он пал славной и мгновенной смертью на поле брани, во время великого похода против куриного племени.

— Valde bene! [Превосходно! (лат.)] — одобрительно воскликнул хозяин корчмы. — Так могут стрелять только бог да господин Дёри! (В ту пору Вильгельма Телля еще не изображали на игральных картах в виде червонного валета, иначе трактирщик знал бы его.)

Гимназист вложил в пращу другой камешек, взмахнул рукой — и белый цыпленок тоже отдал богу душу.

— Больше не нужно? — несколько рисуясь, спросил мальчик.

Высокомерие его вызывало улыбку. Подумать только! Такой малыш, а посрамил двух взрослых студентов — «Больше не нужно?»

К счастью, они не слышали, что сказал мальчик, даже не заметили его самого: студент-юрист из Шарошпатакского университета — слишком важная персона, чтобы обращать внимание на мальчишку-гимназиста. Скорее лев разглядит муравья на песке, у себя под ногами, чем студент из Шарошпатака заметит гимназиста. Что невозможно, то невозможно. Есть на свете вещи несравнимые!..

Впрочем, один из студентов, коренастый, белокурый и круглоголовый, приблизился к мальчику и снисходительно потрепал его по плечу:

— А здорово ты их! Ну, расти большой, братец!

Только всего он и сказал, ни слова больше. Однако совет этот пришелся мальчишке по душе, и он так принялся расти, что когда двадцать пять — тридцать лет спустя круглоголовый вновь увидел его и признал в нем юного стрелка, то глазам своим не поверил.

— Как зовут мальчика? — небрежно спросил он, проходя мимо кучера, уже отвязывавшего торбы.

— Лайошка Кошут — отвечал кучер.

— Ловкий малый! — просто заметил круглоголовый. Он в первый (но не в последний) раз слышал это имя. — Гимназист, не правда ли?

— Ага.

— Где он учится?

— В Уйхее.

Тем временем студент постарше, хрупкий, изящный, с тонкими красивыми чертами лица и немного застенчивый, собрал подбитых цыплят и уже было торжественно понес их хозяйке, но тут девица Агнеса выхватила у него из рук птиц, говоря:

— Давайте сюда, граф, у меня как раз есть горячая вода, я их мигом ощиплю.

На кухне сразу же поднялась суматоха: весело зашипел на противне жир, захрустели сухари в ступке, послышался треск яичной скорлупы — словом, зазвучала музыка, которая наиболее приятна уху голодного студента.

Однако рок судил иначе. В книге судеб было написано, что совсем ничтожная случайность должна помешать обеду в корчме. Для этого не так уж много нужно: например, самая обыкновенная домашняя кошка может утащить с кухни жаркое. В руках судьбы в подобных случаях даже кошка — великая сила, способная нарушить нормальный ход событий. Но сейчас трапезе помешала не кошка, а господин уездный начальник, которого судьба обычно держала для более скверных проделок.