Город белых паломников. Роман - Сергей Долженко

Разобрав стаканы, выпили. Загуляла вкруговую луковица для слабеньких, остальные закусили густым папиросным дымком. Отпустило лишь после третьей; влив четвертую, вздохнули, переглянулись и рассмеялись; одобрив пятую, пустили в ход анекдоты, вольготнее задвигались, и вот Марьянинов воскликнул:

– Такую бабу я сегодня видел!

– Где успел? – расхохотались друзья.

– Подожди ты про бабу, – перебил Босс. – Игорь пахану не нажалуется?

– Пахан его – что, – сказал Паша. – Как бы он новенькому не настучал…

– А классно этот чувак машется, – сказал Медынский, – нам бы так.

– А ты – «тощий парень, слабоват…», – передразнил Витюнчик. – А он налетел на нас, как херувим!

– Как кто? – переспросил Федор I.

– Ну, в горах под облаками такие водятся, – туманно пояснил Витюнчик. – Мне бабушка рассказывала, мол, будешь вести себя не так, слетит херувим и по морде.

– Кликуха что надо, – решил Босс и, помолчав, спросил: – Сколько у нас там, в шкатулке?

И в который раз компаньонов охватило сильнейшее уныние. В шкатулке, жестяной коробке из-под леденцов, лежали жалкие двадцать один рубль. Мечтать о путешествии, основываясь на столь позорной сумме, мог бы только наглый фантазер, вроде Сперанского. Летние деньки стремительно уносились в прошлое, а шум морского прибоя становился все глуше и глуше…

Неожиданно вмешался Славик.

– У новенького два мотоцикла, может, один подарит? – невинно заметил он.

– У кого, у этого… Херувима? – не поняли компаньоны.

– У него, у его дяди – какая разница!

Неожиданный поворот несколько отрезвил друзей. «Яву» чехословацкой сборки и «Восход» Новгородцевых в квартале знали все пацаны старше трех лет. Слишком часто они застывали в восторге у гаража богатого шахтера.

– Не будет он для нас выпрашивать мотоциклы, – категорически отрезал Витюнчик. – Жадный этот Херувим, по морде видно.

– С чего ты взял? – обиделся Медынский. – Зачем ему два? А дядьке подавно – на «жигулях» катается.

– Может, по дешевке продаст? – высказался Паша. Славик сегодня был в ударе.

– А вы скентуйтесь с ним, друзьям не откажет, – предложил он с улыбкой на востреньком личике.

Притихли недоверчиво, сориентировались…

Глава седьмая

Покалечился Александр Лан, или попросту Сашенька, давным-давно, одной ветреной весной, когда работал фотографом…

Чаще всего его посылали на пышные и церемониальные ресторанные свадьбы. На какой-то из них он и попался…

Отснял процедуру в ЗАГСе, кортеж у Вечного огня, у памятника Ленину; в банкетном зале ресторана поздравления, безвкусные поцелуи белоснежной четы…

Вообще, свадебных фотоисториков уважают. Они такие же герои дня, как и жених с невестой. Даже больше. Пары свадебного шампанского выветриваются быстро, а снимки вам твердят: вы были молоды, веселы, счастливы. На торжестве иногда происходят гадкие вещи: могут запросто оттащить жениха к гардеробу и там «настучать» ему «по чердаку»; Ее мамаша вполне может заявить: «Моя Настя вашего Петра человеком сделала!», на что Его мамаша хладнокровно ответит: «Да не его одного…», а фотографии молча скажут: оставьте, не было этого, посмотрите на нас, вот как это было – весело, счастливо. Наконец, зальют молодые свой очаг и разбегутся от дыма и копоти, а спустя десять лет каждый из них в отдельности достанет поблекшие снимки и те упрямо скажут: вы были… молоды.

…Свадебные радости бурно катились волна за волной. Одна перемена блюд – с шиком скользят подарочные конверты на летающий по рядам поднос; перемена вторая пляшут только жених и невеста; третья – впрочем, какое нам до них дело, мы сами молоды, веселы, счастливы…

– Танцуют все!!

– Эй, мужики, хорош наливаться, пошли!

– Ого-го! В круг, в круг! Маринка, к нам! Ты, козел, пропусти ее!

И от непрерывно хлещущего вокруг потока маленьких и больших радостей вздрогнул наш фотограф, вздрогнула под ним грешная заплеванная планета. Медленно, с гулом и скрежетом оторвалась от подошв его и, тяжело набирая скорость, отлетела… Словно в розовом искрящемся облаке оказался он, словно тысячу тонн веселящего газа в минуту прогнали по венам его. И разом все преобразилось: ласковые одухотворенные лица нежно целовали его, заверяя в любви и дружбе; небесная музыка, пронизывая тело сладчайшим током, то плакала навзрыд вместе с ним, то несла его на высоты нечеловеческого счастья…

Как объяснить это тем, кто остался в подвалах…

– Никак. Если не можешь, то помолчи.

Сашенька попытался задуматься над ее словами, но не смог.

– Ты где живешь?

– Сейчас? Рядом с тобою, – и она опять смеялась над ним.

Он захотел обнять ее непослушной рукой и… получил резкий чувствительный щелчок по носу. И так больно, что слезы брызнули и протрезвело в голове.

Она сидела к нему вполуоборот. Серый батник с твердым воротником навыпуск, ноги в белых мокасинах подобраны под стул. Из-под полуопущенных ресниц мимолетный взгляд, едва заметный румянец на скулах… И почудилось ему, правда на миг, что рядом с ней стояли… корзина и грязное помело!

В дальнейшем вечер проходил в таком несусветном темпе, что напрочь перемешал в памяти ее хмурую улыбку, солнечный блеск ресторанных люстр, зачем-то раздавленные бокалы; улицу, тихую как сон; ослепительно-сиреневый свет фонарей и… здесь оборвался, оставив лишь узкие ивовые листья в нагрудном кармане рубашки. Их наутро усиленно рассматривал Сашенька, пытаясь выстроить для себя более или менее связный ход вчерашних событий. Тщетно. Как зовут свадебную незнакомку, где искать ее след, ее дом, где растут эти волшебные ивы… Несколько дней подобные вопросы мучили фотографа. Затем они угасли, подарив сердцу такое гадкое чувство, будто он опоздал сразу на все поезда, шедшие в желанном направлении…

Неким праздничным днем Сашенька лениво брел домой, пережидая шумные потоки горожан, стекающихся в центр города на митинг. Ему было скучно, жарко в модном кожаном пиджаке, впереди маячила полная неопределенность: ну, еще пройдет день, год, пять или десять лет, ну и что?

Его дружески хлопнули по спине, он обернулся и увидел одноклассников – Славика Морозова и Павку Растопчина. Аристократ и меломан, элегантно облаченный в летний венгерский костюм, Слава холодно прищурился на толпу, пьяно икнул и предельно вежливо осведомился:

– Старик, я не понял, ты что, на митинг ломишься?

– Дурак, что ли? – криво улыбнулся тот.

– А что трезвый? – притиснулся ближе Павлик-самоубийца.

Слава благожелательно оглядел Сашеньку и подмигнул:

– Водку будешь?

– Водку? По утрам? – воскликнул, добрея, фотограф.

– Стаканами?? – закричали они вместе.

– Да с удовольствием!! – заорали они так, что кругом попятились в стороны.

– Вы откуда такие веселые? – спросил Сашенька.

– Лучше бы спросил, куда? – предложил Растопчин.

– Еще слово…

– Понял, понял… Сейчас на хату ко мне, заряжаемся и на Низ.

– Не идет, – отрезал Славик, – на Низу есть где зарядиться. Там есть все.

– Все – это кто?

– У-уу! – Сладко вздохнул аристократ. – Не девочки, а сплошная малинка. Ты их не знаешь.

– Тогда вперед! – крикнул легкий на подъем Сашенька, и они помчались в сторону, далекую от центра, в сторону, где улочки кривы и горбаты, где двух-трехэтажные дома, крашенные желтым цветом, прячутся в старых, кладбищенского росту тополях, где вечерами даже работники угрозыска не ходят по одиночке.

Аристократ и самоубийца зашли в дом к подружкам вентилировать обстановку. Сашенька с мятым пиджаком в руках присел на широкие горячие ступени деревянного подъезда. Здесь было намного тише, прохладнее, чем в парадной части города; деревья гиганты сонно гудели; воробьи молодцами шмыгали под самыми ногами… Но чем дольше оставался он в одиночестве, тем сильнее в душе росла неясная тревога…

Он забеспокоился и даже осмотрелся, но на первый огляд ничего не обнаружил. Над ним светло-зеленой волной играли верха тополей… вдоль немощенной улицы двухэтажные дома с голой дранкой, перед каждым – небольшой палисадник из пропыленных кустов ивняка и жестких акаций… тишина и безлюдье.

И сейчас же до его слуха донесся унылый мертвящий скрип. Он исходил от двери противоположного дома – она то уходила в подъездную тьму, то возвращалась. Наконец, открылась полностью и на порог выдвинулась громадная старуха, обвязанная под плечи черным шерстяным платком. Невыносимо медленно передвинулась к лавке, села неловко и замерла, уставясь на Сашеньку круглыми стеклами очков, заклеенных наполовину грязным медицинским пластырем.

«Куда ж они подевались?» – озлобился на приятелей Сашенька. Поднялся, прошел к соседнему палисаднику. Двинув рукой прутья ивы, он… замер и побледнел: когда-то они были сломаны и оборваны!