Записки прохожего - Валерий Кожушнян

 Судьба мне подарила Вас, сударыня. Я воспрянул душой и оттаял сердцем. Боже! Как вспыхнули все чувства во мне, как помолодело тело, как зазвенела звуками земля, как мощно заработало мое воображение!

 А началось, Вы помните, всё играючи, как-то приземлёно, даже в некоторой степени непристойно. Но ведь любящие могут изменить многое и, прежде всего, себя. Однако сие нам не удалось. Связь, начавшаяся с адюльтера, лёгкого сексуального приключения – достойна ли, называться Любовью? Не знаю. Может быть. И разве дело только во взаимном притяжении полов? С могучего посыла природного инстинкта? А почему бы и нет, размышлял я. Ведь инстинкт мудрее всех вместе взятых умственных построений и виртуозных научных концепций в области человеческой психики. Мы вошли в чувства, имея за плечами десяток разочарований, горький опыт раздавленной свежести восприятия мира. Извините за столь напыщенный слог. Прорывается иногда. Мы многое повидали на своём веку. И были бережны в начале пути к хрупкому стебельку любви, памятуя о превратностях этого зыбкого мира. Но уберёг ли знаний щит? Стал заслоном ли для нашего ростка опыт прошлых лет? Увы!

 Случайные размолвки, вскользь брошенные мной иной раз резковатые, с потугами на юмор, фразы, не всегда оправданная реакция на них с Вашей стороны и затем не совсем мотивированные поступки с моей стороны, надломили ещё неокрепший стебелёк. Всё рухнуло в одночасье. Затем три года параллельной жизни. Мы существовали врозь и ни разу в этот период линии наших судеб не пересеклись. Три года тщетных ожиданий ничего не дали мне. Да, что-то я делал, работал, обустраивал быт, но жил механически, отстранённо. Всё-таки три года – большой срок, если брать в расчёт мои годы. Вы же были в плену нового увлечения и даже были счастливы. Но всё проходит, однако, не бесследно.

Вы вновь обманулись. Вас преследуют измены одна за другой: то с Вашей стороны, то со стороны избранников. Такие потрясения очень опустошают душу, выжигая в ней всё лучшее. Человек становится похожим на пустотелое изваяние: внешне ещё привлекателен, но внутри угнетающая пустота; и часто эхо, возникающее внутри такого индивидуума, окружающие воспринимают за единство чувств и мыслей, за подлинные отзвуки чуткой души.

Вот такой случай подстерёг и нас: мы неожиданно встретились вновь. Опять вышла как бы невзначай новая вспышка чувств. По крайней мере, с моей стороны. Мы вновь оказались вместе, будто и не расставались. Сближение на этот раз было стремительным и с некоторыми признаками лёгкого помешательства. Я понимаю, как Вам не хватало сердечного тепла. Когда телесного с избытком, а духовного мало, неотвратимо человека охватывает смертельная тоска. Вы были похожи на путника, присевшего у чужого костра. И потому я не жалел душевного жара, чтобы хватило на двоих. Бывает, и погасшие угли вспыхивают вновь. Нам постепенно становилось теплее вдвоём. Меня это радовало и даже в иные моменты восхищало.

Я гордился собой. Как показало время, совершенно напрасно. За время первой нашей разлуки Вы накопили столько душевного холода, что его с избытком хватило бы на полгорода. Я совершенно упустил из виду, что иней, снежинки рано или поздно спрессуются в лёд. И чем больше я прилагал усилий растопить его, тем большим холодом веяло от Вас. Так, случайный зевака, оказавшийся на берегу реки во время ледохода, несмотря на солнце, ёжится и сжимается от пронизывающего ветра. Я чувствовал, что мне не хватает тепла, душевного жара, и справиться в одиночку мне было сложно, а Вы не помогли мне. Это не могло не сказаться на дальнейших наших отношениях.

 Понимаю, прежде всего, мне не хватило огня, едва тлеющего в моей душе. Но я ещё оказался и плохим костровым, не сумевшим разжечь огонь в Вашей душе. А Вам, как оказалось, и не требовалось огня. Вы постепенно, но неотвратимо превращались в Снежную королеву, а ей, как известно, тепла не требуется. Как поздно я это понял! Вы испугались боли, которую несёт с собой оттаивание. Если от аллегорий перейти на прямой язык, Вы избегали всеми силами истинных чувств, которые способна воспламенить настоящая Любовь. Возникло крохотное недоверие меж нами. Я был слеп, впрочем, как всякий влюблённый, и легкомысленно отмахивался от этих ощущений. А Вы, видя мою беспомощность, всё чаще стали впадать в уныние и нервозность. Доходило до откровенного цинизма. Вы подвергали осмеянию любовные признания, слетавшие с моих уст в момент близости с Вами. Это очень унижает, поверьте мне, и злит. И всё же, с каждой новой встречей Вам становилось интересней со мной. Часы свиданий делали нас почти безумными. И я, раб собственных чувств, полагал, что наступил момент физической и духовной гармонии.

 В минуты остывания мы оба догадывались, что лёд и пламень несовместимы. Вечная трагедия Любви. Я всё чаще стал замечать Ваши уже плохо маскируемые эгоизм и мстительность. Только зачем и кому? Жажда мести разрушающе действует на душу. Разве Вы об этом не догадывались? Не знаю, скорее нет. Обретённые Вами эти пагубные свойства характера всё чаще и чаще раздирали Вас. Пробиваясь сквозь грим влюблённости или увлечения, считайте как хотите, уродовали и без того не идеальную Вашу личность. Предполагаю, Вы заигрались. Да, любовь – игра, утверждают поэты. Только в ней, к сожалению, нет победителей. Проигрывают оба. И тем более, если кто-то из них живёт не подлинными чувствами. Но Вы продолжали вести свою роль до конца. Лицедейство всё больше захватывало Вас. Что ж, профессия обязывает. Только Вы сцену стали путать с реальной жизнью. Но Вы не из тех, кто может остановиться, оглянуться и задуматься. Ведь наша связь сулила так много телесных удовольствий. Одно обстоятельство в этой нелепой театральной постановке огорчало Вас – не хватало размаха и полной остроты ощущений. Не постельных, нет, а светских. Развлечений Вам нужно было, развлечений! Размаха купеческого! Гулять, так гулять! Ах, как Вы могли бы развернуться! Впрочем, это желание иной раз возникает у каждой женщины. Ничего предосудительного в сих стремлениях я не видел. Особо в Вашем случае. Столько претендентов на Ваше роскошное тело и столько соблазнов, даже таких, как посещение убогих баров. Любимая одним, но желанная многими, свободная в выборе, но не свободна в любви или привязанности к несвободному человеку, или снова ошибаюсь? Такая яркая женщина вынуждена страдать, вместо того, чтобы свободно и легко блистать в обществе и делать милые глупости. При этом ещё иметь в спутниках примечательного мужчину, что ещё надо?!

Знаю, я был бы для Вас весьма привлекательным фоном, на котором Вы смотрелись бы ещё выразительней и ярче. Ничего уничижительного для себя я здесь не вижу. Мужчина действительно должен быть фоном для прелестной дамы. И это утверждение тем более верно, если он настоящий джентльмен.

 Прекрасно понимая Вашу неудовлетворенность сложившейся ситуацией и Вашу неизбывную жажду к удовольствиям, реализовать Ваши желания в силу своей несвободы я не мог. Так образуются в отношениях двух людей трещинки, со временем расширяющиеся до размеров оврага. Вы – человек нетерпеливый. Вам надо всё сразу и немедленно… Как нелепо Всевышний соединяет судьбы! От того они и складываются трагично. Особенно тягостно, когда понимаешь, что впереди тебя ждёт только мрак небытия, всё лучшее уже позади. Наши годы тают стремительно, как снег во время краткой южной зимы. Иной раз я замечал в Ваших скупых мимолётных откровениях нотки ужаса перед грядущим старением. Неизбежным, к сожалению.

Стареющая красавица! – что может быть печальней?! Время Вас не просто страшит, а ввергает в отчаяние. Теперь я понимаю, что отчасти в этом повинен был и я. Отсюда в Вашей душе, раздираемой страстями, так много неутолённой жажды не просто брать, а хватать, почти вслепую, всё то, что может доставить удовольствие, а значит, по Вашему разумению, продлевает молодость. Вы тиранили меня своими выходками и вызывали ревность, небезосновательную, рвали моё сердце в клочья. В одну из размолвок, когда я Вас почти возненавидел, посвятил Вам и себе несколько строк:

«Как презрительно щурятся веки, как надменно очерчен сей рот… Чувств былых обмелевшие реки не удержат любви нашей плот.

Всё случилось так горько и пошло, да и сплетен гора, что невмочь, как тоскливо над собственным прошлым в ступе воду толочь и толочь.

Средь житейского сального трёпа и предательств таких, что не жить, поднимусь ли я вновь для полёта, удержусь ли себя не сгубить?!»