Записки прохожего - Валерий Кожушнян

– Сергеич, огоньку? – заметила Женя Анатолия Сергеевича. Она щёлкнула газовой зажигалкой. Он прикурил, и устало прислонился к стене.

– Ой, вы какой-то не в себе. А это ещё что такое? – Женя потянулась к папкам.

Анатолий Сергеевич инстинктивно дёрнулся, но тут же конфузливо протянул своей любимице одну из тощеньких папок. Он сам толком не мог уяснить себе, зачем прихватил их с собой. Смотреть здесь, в коридоре, бумаги он не собирался.

– Ещё не смотрел толком…

– Вечно вы, Сергеич, скромничаете, – Женечка проворно выхватила из рук архивиста бумаги. Сотрудницы тут же приникли к ней.

– Аккуратней, девочки, все же документы, – ревниво заметил Анатолий Сергеевич.

«И чего это они сегодня такие взбудораженные? Снег что ли, тому причина? – стал размышлять Анатолий Сергеевич. – К полудню он всё равно растает. Будут лужи и грязь… Да чего я к ним придираюсь, у людей просто хорошее настроение. Молодые силы бурлят».

– Ой, какая прелесть! – воскликнула Женечка. – Где это вы раскопали?

– Да всё там же.

– Вы просто гений архива. Только послушайте, – и Женечка стала читать. Её грудной, глубокий, с переливами голос завораживал Анатолия Сергеевича. Ему в эти минуты всегда становилось неспокойно и одновременно радостно. Он не вслушивался в смысл читаемого текста, он с нарастающим волнением воспринимал интонации её голоса. На мгновение Анатолий Сергеевич потерял ощущение времени, очнулся от вопроса, который явно адресовался ему.

-Вы слышите, Сергеич? Это же такая прелесть! Кто писал эти вещи? По-моему, вы нашли что-то стоящее! – Женечка торжествующе подняла большой палец.

– О чём это вы? – услышал свой осевший голос Анатолий Сергеевич.

– Вы точно не от мира сего? Я уже целых пять минут читаю это письмо, а он и глазом не моргнёт, – Женечка обиженно поджала свои пухлые губки.

Анатолий Сергеевич кашлянул, загасил окурок и потянулся к пожелтевшим листкам.

– Нет-нет, мы с девочками дочитаем. Вы ещё успеете. – Женечка увернулась от руки Анатолия Сергеевича.

– Ладно, я действительно успею. Развлекайтесь. У меня ещё много работы, – он вернулся в архивный зал, который на самом деле представлял собой большую мало ухоженную казенную комнату, уставленную письменными столами и стеллажами для папок, скоросшивателей и прочих картонно-бумажных носителей информации. Даже шторы на окнах, казалось, были скроены из бумаги.

 Остаток рабочего дня Анатолий Сергеевич провёл в каком-то странном оцепенении. Он вяло отвечал на вопросы сотрудников и почти не участвовал в общем разговоре, временами вспыхивающий в течение дня. Какая-то смутная мысль блуждала в сознании, ввергая сердце в тревожное и вместе с тем сладостное томление. Отчего бы вдруг? Через некоторое время Анатолий Сергеевич понял, что виной всему письмо, которое вслух читала своим подругам Женечка. Она как-то странно посматривала на Анатолия Сергеевича, а он, перехватывая взгляд молодой женщины, поспешно опускал голову, боясь услышать вопросы с её стороны. Какие? Он и сам не знал. Две папки, которые он случайно выдернул из нижнего ящика, лежали на краю стола, и ему хотелось открыть именно ту, где хранилось это странное письмо. Во второй находились вырезки из местных газет. Но он подавлял свои желания, предвкушая наслаждение от узнавания таинственного послания к не менее таинственной женщине. Как и откуда оно попало в эту папку? Кем и кому написано? Эти вопросы буквально доводили до кипения любопытство Анатолия Сергеевича. Сие означало одно – в нём стал просыпаться профессионал. Он изо всех сил крепился, и нарочито занялся другими бумагами, изредка улавливая взгляды Женечки. Боже, как же она хороша! Он прекрасно понимал, шансов у него никаких не было. И также сердцем воспринимал: красноречивые взгляды девушки связаны не только с содержимым этой злополучной папки, но и чисто женским интересом к нему. Интуитивно ощутив верность догадки, Анатолий Сергеевич тут же поспешил её загасить. «Сегодня всякая чушь лезет в голову», – пристыдил мысленно себя архивист.

 Вечером он нашёл в себе силы соорудить нехитрый ужин, а уж затем принялся за бумаги. Содержимое папки разложил на журнальном столике, налил чашку чая и принялся за чтение. Письмо с первых строк не то, чтобы захватило, но по мере чтения всё более его заинтересовывало.

«И в женщине, изменой обожжённой, Есть горя знак, немой пустыни знак».

Я Вас приветствую, сударыня! Вы – ещё один печальный итог моего бытия. Так не хочется начинать своё послание с грустных признаний, но факты – упрямая вещь. Попробую объяснить. Хотя законы эпистолярного жанра предполагают иные приёмы и зачины обращений к адресату, но я так брезглив к устоявшимся нормам и канонам, что не достаёт сил даже на оправдания. И это не выкрутасы, а суть моей натуры. Но зачем это я Вам объясняю? Чтобы выглядеть лучше, чем я есть на самом деле? Вы и так знаете некоторые достоинства и нелестные свойства моего характера. Согласитесь, было бы глупо ожидать от меня реверансов и изящных оправданий по поводу бестактного поведения по отношению к Вам. Всяческие словеса в защиту собственного «эго» только увеличат мою вину в Ваших глазах. Я всё-таки слабый человек. Наверное. Я не сумел стать выше некоторых внешних обстоятельств и поддался не зову чувства, но долга. Я принимаю Ваш упрёк, что я не умею жить для себя. Так уж я устроен. Эти противоречия раздирают меня и поныне.

 Не могу определить точно, когда это началось. Что именно? Угасание тяги к Вам, за которым следует, как известно, немота чувств. Обычно это называют Нелюбовью. Но была ли Любовь? Этот вопрос терзает меня неустанно. Признаюсь, ответить чётко и внятно даже самому себе не удаётся. Случаются моменты, когда абсолютно уверен – я люблю! И меня любят! Но после определённого периода эйфории с отчаянием понимаю – ошибаюсь! При одном упоминании Вашего имени впадаю в непонятные самому себе раздражительность и нервозность. Так что же это такое? Очевидна сакраментальность вопроса, но ответа нет. И будет ли? Конечно, лучше Пушкина об угаснувшей любви не скажешь. Помните? – «Я вас любил. Любовь ещё, быть может, В моей душе угасла не совсем…».

Можно было не писать это послание, а ограничиться цитированием строк русского гения. Однако поэт говорит о высокой любви с покоряющей силой чувства. Наши отношения, увы! – весьма приземлены. Поэтому нацелен говорить с Вами суровым языком прозы. Но это не умаляет ни моих чувств, ни моих страданий, ни моих сомнений.

 Мудрецы Востока правы – каждый ищет свою Любовь. Ибо только она придаёт смысл пребывания на этой земле, и, возможно, безсмертье душе там, в заоблачной выси (пишу по-старому штилю через «з», ибо приставка «бес» преобразуется в потустороннюю сущность). И я любил! И не однажды. Но каждый раз, когда я выныривал из этого сладостного омута, меня охватывала тоска – ещё раз принял очередное увлечение за Любовь. «Господи! – восклицал я мысленно. – Да есть ли Она вообще, толкающая на безумства и великие поступки?». И продолжал, после вспышки умопомрачения, верить и надеяться – посетит и меня это высшее чувство. Только вот почему-то не посещало, даже мимо не проходило. Возможно, я обделён этим великим человеческим даром? Или Всевышний специально испытывает меня, высекая в сердце моём искру при виде падших и погрязших в пороках? Может быть, это не любовь, а жалость? По сути своей, которая унизительна. Так, по крайней мере, считал М.Горький. И я вслед за ним. Тогда почему я бываю таким взволнованным и уязвлённым? Не ведаю. Скорее всего, я отношусь к типу людей не способных на большие чувства и роковые страсти. Ведь есть индивиды, обделённые музыкальным слухом, неспособностью воспринимать краски (дальтоники) и другие потерянные в этом мире личности. Есть и во мне возвышенные чувства, и подвержен я самым тонким эмоциям, как мне кажется. Отчего же со мной такое происходит? За тяжкие грехи моих предков или за собственные, но в прошлой жизни? Нет мне ответа. Но я продолжал верить – снизойдёт и на меня благодать одного из сладчайших безумий. Когда-нибудь, пусть и в конце моего жизненного пути.

 Судьба мне подарила Вас, сударыня. Я воспрянул душой и оттаял сердцем. Боже! Как вспыхнули все чувства во мне, как помолодело тело, как зазвенела звуками земля, как мощно заработало мое воображение!