Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма - Валентин Томберг

Относительно мифа как такового (т. е. символизма времени, — или истории, согласно нашему определению) приведем соображение, высказанное Гансом Ляйзегангом, автором классического труда по гнозису:

«Каждый миф выражает в соответствующей частному случаю форме вечную идею, интуитивно воспринимаемую человеком, который заново переживает содержание этого мифа» (79: р. 51).

К определению типологического символа относится также высказывание Марка Авена в посвященной символизму главе посмертного издания его книги «Таро»:

«Наши чувства, символизирующие внешнее движение, не более сходны с самими явлениями, нежели перекаты песка в пустыне с собирающим их в барханы ветром, или морские приливы и отливы — с совокупным движением солнца и луны. Они являются лишь символами этого движения... Мнение Канта, Гамильтона и Спенсера, сводивших внутреннее движение к элементарным символам скрытой реальности, более убедительно и разумно [чем наивный реализм]. Науке остается разве лишь смириться с тем, что она — не более чем сознающий свой статус символизм... Однако совершенно иной смысл имеет символизм в традиционном понимании: это именно «наука наук», как называли ее древние [cf. 48], универсальный и божественный язык, провозглашающий и утверждающий существование иерархии форм от мира архетипов до мира материального и объединяющих их взаимосвязей; словом, это живое и осязаемое доказательство родства всего сущего» (57: pp. 19—20,24).

Итак, здесь сформулированы два определения: определение символов времени, или мифов, и пространства, или иерархической взаимосвязи .миров — от мира архетипов до мира материального. Как уже было сказано, первое из них принадлежит немецкому ученому, Гансу Ляйзегангу, и сформулировано в Лейпциге в 1924 г.; автор же второго — французский герметист Марк Авен, закончивший свою книгу в 1906 г. в Лионе. Оба определения точно выражают излагаемые здесь идеи символизма двух типов — мифологического и типологического. В контексте Изумрудной Скрижали речь идет собственно о типологическом, т. е. пространственном символизме — об аналогии между тем, что «вверху», и тем, что «внизу». Поэтому ее можно дополнить той определяющей мифологический (или временной) символизм формулой, которую мм находим, например, в Моисеевой Книге Бытия.

Разница между указанными двумя видами символов немаловажна даже в практическом отношении; именно их смешение привело к серьезным ошибкам в толкованиях древних источников, включая Библию. Так, некоторые авторы расценивают библейские образы Каина и Авеля как типологический символ, усматривая в них аллегорию «центробежных и центростремительных сил» и т. д. Однако история Каина и Авеля — это прежде всего миф, т. е. она «выражает вечную идею в соответствующей частному случаю форме» и, следовательно, относится к параметру времени, к истории, а не к параметру пространства и его структуре. Этот сюжет показывает нам, как при совершенно одинаковом поклонении одному и тому же Богу даже братья могуг стать смертельными врагами. Здесь указан источник всех религиозных войн. И не различия в культе или ритуале, не разница в догмах является тому причиной, но лишь претензии на равенство или, если угодно, отрицание иерархии. Это предание повествует, в сущности, о первой в мире революции — архетипе («Urphanomen» по Гёте) всех революций, бывших и будущих в истории человечества. Ибо причина всех революций и войн, любого насилия вообще, неизменно одна и та же: отрицание иерархии. Эта-то причинами и обнаруживается изначально, даже в столь возвышенной области, как общее поклонение братьев одному Богу, Именно это поразительое откровение содержится в истории Каина и Авеля. Поскольку же убийствам, войнам и революциям не видно конца, 6иблейская история двух братьев остается неумолимой реальностью на протяжении многих столетий, по сегодняшвний день, и потому она не просто миф, а миф первостепенной важности, миф par excellence{11}.

Таковы же и прочие 6и6лейские сюжеты — Грехопадение, Потоп и Ноев ковчег, строительство Вавилонской башни и т. д. Это именно мифы, т. е. прежде всего исторические символы, а не те символы, которые выражают единство миров в физическом, метафизическом и этическом пространстве. Падение Адама и Евы не отражает какого-либо, скажем, соответствующего падения в мире божественном, в лоне Святой Троицы. Не отражается в нем и метафизическая структура мира архетипов. Это частное событие в земной истории человечества, — событие, значение которого с ее окончанием упразднится. Словом, это подлинный миф.

         С другой стороны, было бы заблуждением трактовать в качестве мифа, например, видение Иезекииля — Меркабу{12}. Видение небесной Колесницы является символическим откровением мира архетипов, т. е. именно типологическим символом, и это прекрасно понял один из авторов (или компилятор) книги «Зогар», который потому и избрал видение Иезекииля в качестве центрального символа космического познания — согласно правилу (точнее, закону) аналогии: «то, что вверху, подобно тому, что внизу» — поскольку был с этим правилом несомненно знаком. Ведь в книге «Зогар» оно не только подразумевается, но и получает точное выражение. Мы читаем:

«Ибо как в горнем, так и в дольнем: как все божественные "дни" исполнены благостью, дарованной [небесным] Человеком, так и все дни здесь, в дольнем, исполнены благостью от деяний Человека [праведного]» (139: vol. Ш, р. 84).

В Индии также есть соответствующая версия этой герметической максимы. Так, в Вишвасара Тантре сказано:

«Что здесь — то и там. Чего нет здесь — нет нигде» (134: р. 72).

Использование метода аналогии не является прерогативой одних лишь так называемых «проклятых наук» — магии, астрологии, алхимии; он служит незаменимым средством, например, в том же созерцательном мистицизме. Вообще говоря, метод аналогии универсален: без него не могут обойтись ни философия, ни теология, ни собственно наука. Его значение убедительно демонстрируется по крайней мере той ролью, которую играет аналогия в основе философии и науки — в логике. А именно:

(1) Процедура классификации объектов по признаку их сходства — первый шаг на пути исследования индуктивным методом. Классификация объектов исследования невозможна без их предполагаемой аналогии.

(2) Аналогия (доказательство посредством аналогии) может лежать и в основе гипотез. Так, знаменитая «небулярная гипотеза» Лапласа обязана своим рождением замеченной им аналогии между направлением вращения планет вокруг Солнца, вращения спутников вокруг планет и вращения планет вокруг своих осей. На основании аналогии, проявляющейся в движении этих тел, Лаплас пришел к выводу об их общем происхождении.

(3) Как выразился Дж. Мейнард Кейнс, «в действительности научный метод посвящен главным образом разысканию средств к такой верификации известных аналогий и повышению их эффективности, чтобы мы могли по мере возможности обойтись вообще без методов чистой индукции» (76: р. 241).

Итак, «чистая индукция» базируется на простом подсчете и по существу является заключением, основанном на статистике эмпирических данных. К примеру, можно сказать: «Жил человек Джон, он умер; жил человек Питер, и тоже умер; жил человек Майкл, но и он мертв; следовательно, человек смертен». Сила этого довода зависит от числа или от количества фактов, известных из опыта. Метод же аналогии, со своей стороны, добавляет к этому элемент качества, обладающий внутренней существенно большей значимостью, нежели фактор просто количественный. Приведем пример довода при помощи аналогии. «Эндрю состоит из материи, энергии и сознания. Поскольку с его смертью материя не исчезает, но лишь изменяется форма ее существования; поскольку, затем, энергия также не исчезает, но изменяется лишь способ ее проявления, — то и сознание Эндрю также не может просто исчезнуть, но изменится лишь форма его существования и способ (или сфера) его проявления. Cледовательно, Эндрю бессмертен». Последний аргумент зиждется на формуле Гермеса Трисмегиста: «то, что внизу» (материя, энергия) «подобно тому, что вверху» (сознание). Итак, если существует закон сохранения материи и энергии (что, в частности, предполагает их взаимное преобразование), то неминуемо должен существовать и закон сохранения сознания — т. е. бессмертие.

Согласно Кейнсу, идеал науки состоит в том, чтобы найти средства к расширению сферы известных аналогий вплоть до упразднения необходимости пользоваться гипотетическим методом чистой индукции, т. е. преобразовать научный метод в чистую аналогию, базирующуюся на чистом опыте, без элементов гипотезы, присущих чистой индукции. Именно благодаря методу аналогии в науке делаются открытия (т. е. происходит переход от известного к неизвестному), формулируются плодотворные гипотезы и в той или иной мере методически преследуется поставленная цель. Аналогия — начало и конец науки, ее альфа и омега.