Грехи ассасина - Роберт Ферриньо

В салон через боковую дверь бесшумно скользнул один из молодых помощников Уильям. Остановившись в двух шагах от Старейшего, он потупил взор.

— Мистер Глэдвел в приемной, Махди.

— Никто не видел, как он входил?

Уильям покачал головой.

— Главный стюард лично проводил сюда мистера Глэдвела. Почти все пассажиры, из тех, что не легли спать, участвуют в празднествах на палубе «С». — Он склонил голову. — Старший радист подтвердил, что за последний час никаких переговоров не велось и с личных приборов связи мистера Глэдвела никаких сообщений не передавалось.

Старейший взмахом руки отослал его.

Едва открылась дверь в приемную, в салон стремительно вошел Глэдвел. Несмотря на возраст, его суставы сохранили былую гибкость. В прошлом году, 17 июля, ему исполнилось восемьдесят два. Наряд гостя составляли домашняя куртка из ткани в елочку, фланелевые брюки и замшевые мокасины на босу ногу. Одежда для морского путешествия, рекомендованная в рекламной брошюре «Звезды морей».

— Мистер Глэдвел, очень рад, что вы смогли ко мне присоединиться, — произнес Старейший, не обращая внимания на протянутую руку неверного. — Меня зовут Алберт Места. Кажется, вы были знакомы с моим дедушкой по материнской линии.

— Я сразу же подумал, что вы можете приходиться родственником мистеру Фаруку, — сказал Глэдвел. — Не близким, конечно… но что-то в вашем лице показалось мне знакомым. Однако что именно, я понял, только вернувшись в свою каюту. — Он улыбнулся, показав желтые зубы. — В моем возрасте трудно вспомнить, куда положил очки, не то что события пятидесятилетней давности. — Гость вытер ладони о штаны. — Я работал у вашего дедушки. — На его голубых глазах выступили слезы, однако вовсе не ностальгия служила причиной их появления. — Он, конечно, был безжалостным начальником, но умел гениально обращаться с цифрами. Успехом, которого я добился в жизни, я обязан тем урокам, которые он мне преподал.

— Меня заинтересовал ваш странный взгляд, когда мы столкнулись на палубе. — Старейший указал ему на обитый лиловым шелком диван. — Но только справившись о вас у главного стюарда, я сообразил, что вы были знакомы с моим дедушкой.

Глэдвел, скрестив ноги, устроился на дальнем конце дивана. Брючины его приподнялись, открыв оплетенные синими венами бледные голени.

Не без труда сдержав отвращение, Старейший занял противоположную сторону, чтобы гость мог хорошо его видеть.

— Я попросил Уильяма принести нам что-нибудь выпить. Думаю, вы по достоинству сможете оценить односолодовый виски сорокалетней выдержки.

— О да, конечно, благодарю вас. — Глэдвел поправил складку на брюках. — Внук мистера Фарука. Вы счастливый человек, сэр. Уверяю вас.

— Иногда, — загадочно произнес Старейший.

Гость наклонился к нему.

— Ваш дедушка, когда он умер?

— Много лет назад, к сожалению.

— Ничего не слышал об этом.

— Дедушка всегда предпочитал держаться в тени. Вам ли не знать об этом.

— Да-да, конечно. — Глэдвел покачал головой. — Тем не менее жаль, что мне никто не сообщил. — Он пристально взглянул на хозяина каюты. — У вас его глаза.

— Мне говорили.

Старейший умолк, когда в салон вошел Уильям. Поставив на кофейный столик два стакана с виски, в каждом из которых покачивался кубик льда, юноша попятился вон. Хозяин и гость чокнулись.

Глэдвел сделал глоток, дернув кадыком.

— Превосходно.

Старейший едва пригубил спиртное.

Гость окинул взглядом каюту.

— Я вижу, вы преуспели в жизни, сэр, простите меня за подобное замечание. Ваш дедушка гордился бы вами. — Он сделал еще один глоток. — Да, не сомневаюсь в этом.

Старейший покрутил стаканом, наслаждаясь звоном льда о стекло.

— Думаю, дедушка гордился бы и вами, мистер Глэдвел.

Щеки гостя порозовели.

— Я всегда крепко стоял на ногах. Видишь возможность, воспользуйся ею. Когда у американцев начались неприятности, некоторые принялись скрежетать зубами, другие предпочли смыться в Австралию, но были и люди, которые, засучив рукава, сделали неплохие деньги.

Старейший поднял стакан.

— Рад за тебя, Эмброуз.

Глэдвел поморщился, услышав обращение на «ты», да еще из уст человека, по его мнению, значительно моложе самого гостя. Да, он всегда являлся сторонником соблюдения протокола. Впрочем, после очередного глотка виски хозяин получил прощение.

— Всегда считал, что бизнесмен должен быть выше политики, выше религии. А еще я всегда говорил, что достижению максимальной прибыли не должно мешать ничто. С мусульманами я вел дела так же легко, как с христианами или индуистами. Имел дело и с коммунистами, когда еще были коммунисты. — Он подмигнул Старейшему. — Теперь говорят, будто заряды подложили вовсе не евреи, а какой-то совсем другой парень. — Глэдвел покачал головой. — Непонятно, чему теперь верить. — Он подергал себя за нос. — А вы как считаете, сэр? Кто взорвал эти бомбы? Евреи?

— Нет, Эмброуз, не евреи. Совсем другой парень.

Глэдвел презрительно фыркнул.

— Честно говоря, мне наплевать.

Старейший еще раз чокнулся с ним.

— Жаль, жены нет рядом, — вздохнул гость. — Все эти годы она слышала мои рассказы о вашем дедушке. Она была бы счастлива встретиться с вами.

— Счастлива, — согласился хозяин.

— Завтра — шестидесятая годовщина нашей свадьбы. — Глэдвел опустил взгляд на стакан. — Лаура… она умерла три недели назад… просто упала во время завтрака. — Он посмотрел на Старейшего. На лбу выступили крошечные капельки пота. — Дети считали, что мне следовало отменить круиз, но было слишком поздно возвращать деньги. — Гость подергал себя за воротник. — Кажется… кажется, у меня аллергия на ваши благовония.

— Шестьдесят лет жизни в браке, — покачал головой Старейший. — Вероятно, ты очень терпеливый человек. Или полностью лишенный воображения.

— Прошу… прощения. — Глэдвел поставил стакан на столик. Его рука дрожала. — Воображения?

— Все в порядке, Эмброуз. Недостаток воображения компенсируется ясностью мысли. А потому рано или поздно ты бы сделал правильный вывод. Очень жаль.

— Вы должны извинить меня, но я не слишком хорошо себя чувствую. — Гость попытался встать, однако тут же тяжело опустился на диван.

— В извинениях нет необходимости. — Старейший закинул руку на спинку дивана. — Просто расслабься и жди, когда случится сердечный приступ.

Пот крупными каплями выступил над верхней губой Глэдвела, его лицо побагровело.

— Я… я не понимаю.

— Сейчас не понимаешь, но понял бы в конце концов. — Старейший допил виски. Разгрыз кубик льда. — Я обращался с тобой жестоко, Эмброуз, но смотри, чего ты добился в жизни. Путешествуешь в каюте первого класса. Действительно можешь собой гордиться.

Гость смотрел на хозяина, и его глаза становились все больше и больше. Он наконец догадался.

Старейший откинулся на спинку дивана, наблюдая за умирающим и наслаждаясь моментом запоздалого узнавания. Столько лет прошло с тех пор, как им доводилось выпивать вместе. Весь мир изменился, едва не рассыпался, подобно стеклянному шару со снежинками, а они встретились в последний раз, через пятьдесят лет. А Лаура, значит, умерла три недели назад. Старейший некоторое время спал с ней в Лондоне, отослав Глэдвела в Индонезию с поручением оценить возможность покупки некоторых предприятий, штамповавших компьютерные чипы низкой производительности. Результаты той поездки не отложились в его памяти, зато он хорошо помнил мягкие пышные груди Лауры и ее покрытые мелкими веснушками бедра.

Глэдвел обмяк на диване.

Старейший ощущал вибрацию двигателей своими длинными стопами, и ему казалось, будто тело наполняется силой. Он пошевелил пальцами ног. Приятно так просто решить проблему, однако беспокоиться сейчас следовало о миссии аль-Файзала в Сиэтле. Аль-Файзал, конечно, отличный специалист, больше чем отличный, но успех его миссии имел решающее значение для осуществления плана. Времени, даже с учетом дарованного Аллахом, могло не хватить, если аль-Файзал потерпит неудачу.

Старейший скрестил пальцы. Останься жив Дарвин, он бы поручил работу ему. Бывший фидаин и ассасин служил при нем личным убийцей. Худощавый невозмутимый мужчина обладал молниеносно быстрыми руками и извращенным чувством юмора. Дарвин легко мог справиться с операцией в Сиэтле… но он погиб. Старейший беспокойно заерзал на лиловом диване. Он не знал, кто убил Дарвина, не понимал, как такое вообще можно сделать, и лишь одно мог сказать с уверенностью: ассасин сейчас горел в самой глубокой яме ада.

У Глэдвела отвисла челюсть, обнажились десны. Из-за дряблой кожи создавалось впечатление, будто сам череп сделался мягким. Дряхлость — вот цена, которую вынуждена платить любая смертная плоть. Вибрация под ногами на мгновение прекратилась, словно двигатели впали в задумчивость, и по спине тотчас пробежали мурашки. Старейший вскочил, ощутив прилив отвращения, вызвал Уильяма и подождал, пока помощник уберет труп.