Кровь Тамерлана - Надя Лоули

Дама подняла заплаканное лицо и одними губами прошептала:

– Обещала… Но сейчас это невозможно… Рождество! Новый год! Я должна быть с детьми! Понимаешь?

Урусов согласно кивнул:

– Понимаю! Но после Нового года, – он сердито перешел на ты, – ты должна раскрыться мужу! Так больше продолжаться не может! Мы должны быть вместе. Навсегда!

Зинаида подняла на него полные слез глаза и тихо, самозабвенно, прошептала:

– Да, да, да…

Дмитрий глядел на нее влюбленными глазами и держал ее лицо в холодных и дрожащих от волнения руках. Она была в меховой шапочке с приспущенной на лоб короткой коричневой вуалью с мушками. Эта вуаль, однако, никоим образом не скрывала ее прекрасных глаз, светлых и лучистых под дугами бровей на белом лбу. Мороз не разрумянил ее щеки – ее кожа своей мерцающей мраморной белизной была прекрасна.

– Я люблю тебя больше жизни! – Урусов начал лихорадочно целовать ее. Лошадь, нетерпеливо топтавшаяся на месте, вдруг рванула вперед, и они, обнявшись, упали на сиденье в овчинную полость.

– Да! Да! Да! – продолжала твердить Зинаида.

– Обещаешь, что в новом году мы начнем новую жизнь? Вместе!

– Да! Да! Да!

Лошадь рванула во всю прыть, и они, цепляясь друг за друга, чтобы не упасть, целовались и громко смеялись. Снежный вихрь подхватил повозку и понес счастливых влюбленных в звездную ночь. С хороводом предстоящих праздников, с морозом и снегом на них надвигался новый, роковой 1917 год.

1992 год

Сквозь светлые шторы в номер гостиницы проникал рассеянный серый свет. Хмурое октябрьское утро соответствовало пессимистическому настроению Поля. Вся его поездка, устроенная как деловая, летела псу под хвост. Теперь он понимал, почему профессор не отвечал на телефонные звонки. Профессор Сквирский умер. А ведь он так старался устроить их встречу. Разыскал Поля во Франции через своего французского коллегу и сделал частное приглашение. Переписывались целый год, и вот… все насмарку!

Базилофф уныло посмотрел в окно и стал прикидывать, что он будет делать неделю в городе, где у него никого не было: ни родных, ни знакомых, ни друзей. Поль родился в Париже в русской семье эмигрантов. Были какие-то родственники в России, оставшиеся после революции в Петербурге. В том числе его родная бабушка. Но, по всем временным меркам, давно умершая.

Базилофф вернулся к письменному столу и начал набрасывать план на бумаге, обдумывая, что важнее.

Во-первых, надо найти нотариуса из загса и узнать, кто является наследником профессора Сквирского. Если, конечно, таковые имеются. Если нет, то узнать, куда переходят вещи после смерти одиноких людей и можно ли их сфотографировать?

«Как некстати эта смерть Сквирского! – подумал Поль. – Жаль старика, конечно!» Но обиднее всего, что у него не осталось никакой надежды пополнить свою коллекцию фотографий с аксессуарами светской дамы Санкт-Петербурга предреволюционного периода.

Это была единственная брешь в погодовой фотоэкспозиции русской моды начала XX века для его многолетнего труда – книги о моде начала века. Придется начинать поиски сначала, черт возьми! Может быть, действительно эта соседка, Анастасия Христофоровна, сможет помочь? Дай-то бог!

В это время в дверь номера постучали:

– Завтрак заказывали?

Базилофф, занятый своими мыслями, спохватился:

– Да, да, входите! – и открыл дверь. Молодой человек в форменной одежде отеля занес поднос с завтраком и поставил на стол. – Благодарю вас! – Поль бегло взглянул на тарелки, накрытые салфеткой и фарфоровый чайник.

– Пожалуйста… – тихо проговорил парень и не сдвинулся с места, уставившись в потолок.

Базилофф удивленно посмотрел вверх и не понял, что там интересного нашел молодой человек. Потом до него дошло, что парень ждет чаевые.

– А … минуточку… – Он достал купюру и протянул ему доллар: – Спасибо.

– Не за что… – буркнул парень и, видимо, недовольный такой мелочью, не прощаясь, удалился.

«Вот те раз, теперь у них тут доллар – не деньги!» – изумился Базилофф и рассмеялся. Насколько помнится, в советские времена за доллар можно было сесть в тюрьму! А теперь, видите ли, доллара ему мало!

Махнув рукой на анекдотичную ситуацию, Поль приподнял салфетку с тарелки и присвистнул: красота! Бутерброд с красной рыбой и икрой! Горячие блинчики! Да, это вам не булочка с конфитюром на французский завтрак! Настроение у него поднялось, и он даже простил нагловатого портье.

После аппетитного завтрака Базилофф прикинул план на свой приезд:

1. Узнать адрес Центрального загса.

2. Найти адвоката по правам наследства.

3. Вторник – Анастасия Христофоровна (12 часов дня).

4. Сегодня: сходить в музей этнографии на выставку женской одежды начала XX века.

Поля очень интересовала экспозиция «Незнакомка», названная в честь известного блоковского стихотворения о Прекрасной Даме.

Закончив деловые бумаги, Поль переоделся и приготовил профессиональный фотоаппарат для выставки. Он давно, еще со студенческих лет, собирал старые и новые фотографии с изображениями людей в одеждах, символизирующих эпоху, в которой эти люди жили. Очень много было фотокарточек, подаренных ему русскими эмигрантами. С этого и началась его коллекция. Кроме этого, он еще делал снимки сам в различных местах понравившихся ему моделей. Базилофф собирал материал для книги об истории русской и европейской моды.

В приподнятом настроении он уже был в дверях, когда раздался телефонный звонок.

Петроград, ноябрь 1917 года

Грянула революция.

Поздним вечером вернувшись домой, Христофор Виссарионович, не раздеваясь, прошел в опечатанный кабинет через потайную дверь в библиотечном стеллаже. Он быстро написал записку Зинаиде Николаевне Василовой, близкой подруге своего друга Дмитрия Урусова, который был арестован неделю назад. К счастью, вчера ему удалось бежать из-под стражи. Дожидаясь ночи, тот прятался в доме их общего приятеля Петрашова. Урусов просил передать любимой женщине, что с ним все в порядке и он движется в сторону северной границы с надежными людьми, и чтобы она ждала от него вестей. Еще они договорились, что Христофор поможет Зинаиде Николаевне, если она будет нуждаться.

Александрос запечатал конверт, на котором размашисто написал: «Крестовский остров, Павловская улица, дом Речинского. Для госпожи Василовой».

Через полчаса Христофор Виссарионович вошел в дворницкую, где его ждал сын дворника Матвея. Он отдал деньги и письмо, получив заверения в доставке.

Возвратившись, Христофор Александрос в спешке начал жечь ценные бумаги и документы в печке бывшей кухни. Это было единственное отапливаемое помещение во всем огромном здании. У него дрожали руки и, несмотря на тепло, идущее от ярко горящего огня, его бил холодный озноб. Беда! Вот беда! Закрыты все банки! Деньги превратились в дым! Хорошо, что успел перевести летом в Швейцарию царские ассигнации, когда подписали Брестский мир. Но это лишь мизерная доля огромного состояния, которое сгинуло в огне пожара рабоче-крестьянской революции. Христофор широко раскрытыми глазами смотрел на огонь, понимая, что потерял все. Теперь надо выбираться из революционного Петрограда и примкнуть к семье, которая успела в сентябре перебраться в Ригу. Они ждали его с деньгами. Напрасно, как оказалось. Псковское имение сожжено дотла революционно настроенными крестьянами, дом в Петрограде опечатан местными советами, оставившими ему две комнаты. В одной из них он сейчас и находился, уничтожая следы былого богатства. Голодный, усталый, потрясенный последними драматическими событиями, Александрос в полном изнеможении рухнул в кресло, приблизив его поближе к огню, и закрыл глаза. Ветер стучал в окно, темнота опустилась на опустошенный, разграбленный город. Сквозь печальные думы о прошлом и беспокойстве о будущем бывший коммерсант было начал строить планы дальнейших действий, как услышал тихий стук в дверь. Христофор открыл глаза и приподнял голову. Стук разительно отличался от ударов ногами в дверь революционных комиссаров, ворвавшихся сюда вчера с оружием в руках. Стук был робкий и очень интимный. Наверное, свои!

– Кто там? – беспокойно спросил он, вглядываясь в застекленную дверь. В ответ была полнейшая тишина, в которой, как ему показалось, раздавалось мяуканье котенка. Александрос осторожно приоткрыл дверь и наткнулся на сверток в корзине, с прикрепленной к нему запиской. В панике он поднял находку и все понял. Это был ребенок. Его дочь.

1992 год

– Слушаю… – неуверенно произнес Поль в трубку. – Да, Поль Базилофф это – я… Кто? – Лицо у него вытянулось от удивления. – Какой друг? Сквирского? – Базилофф посмотрел на наручные часы. – В три часа? В ресторане «Норд»? Где? На Невском 72? – и без энтузиазма согласился: – Хорошо. Я буду.

Озадаченный, он хотел было спросить, откуда звонившему известно, что он проживает в «Англетере», но раздался щелчок, и связь прервалась.