Путешествие в ЭДЕМ. Исторический триллер - Пётр Лонгин

Я лежал в спальном мешке лицом к костру, щурясь на язычки пламени. Кай, собрав и уничтожив все остатки нашего ужина, тут же забыл о субординации и улёгся рядом со мной спина к спине.

Костёр уже не трещал, не гудел, а уютно потрескивал, тихонько посвистывал и сладко постанывал; слышно было, как где-то совсем близко, укрытый попоной, мерин ритмично хрумкает подмёрзшую, но ещё сочную траву…

В какой-то момент, убаюканный этими звуками, я и уснул.

Когда я проснулся, костёр едва тлел…

Стояла полная тишина, Кая рядом со мной не было.

Первое, что я почувствовал – стоящие дыбом волосы на моей голове…

Первое, что обратило на себя моё внимание – неправдоподобно огромная и яркая Луна в полнеба, не помещающееся в размеры разрушенного храмового свода и крыши.

Боковым зрением я улавливал какое-то тягучее движение вокруг себя, но, при повороте головы, видение смещалось дальше на периферию. Я ещё не различал, но ощущал кожей присутствие чего-то абсолютно враждебного, «антиподного» собственной природе, и на языке само собой возникло и шевельнулось, и тут же запечатлелось в сознании слово «нежить»…

Надо сказать, что, в принципе, я склоняюсь к убеждению, что у инфернального зла нет прямого резона демонстрировать человеку свой исконный лик. На самом деле – для чего? Чтобы сломить волю и разум человека омерзением, превосходящим человеческое воображение?..

Почти пять лет прошло с моей первой попытки описать свой мистический опыт общения с выходцами из потустороннего мира, а я до сих пор так и не уверен, что именно со мной случилось на самом деле в ту памятную ночь – было ли всё это наяву, или во сне.

Вообще, с этим «духовидением» имеются существенные проблемы: иной раз факты его косвенно или прямо подтверждают, а разум стремится отвергнуть или демонстративно им пренебречь.

Человеку свойственно верить, что всё в жизни совершается, по крайней мере, естественно. По крайней мере, до того момента, пока он ещё не уверовал, что его личная сопричастность злу надёжно укрывает мистической бронёй его эфемерное биологическое существование…

Я, собственно, так и живу – сознательно собственным опытом пренебрегая, бессознательно – ни на мгновение не отпуская его на волю из собственной души…

Что бы это ни было на самом деле, расскажу всё так, как запечатлелось в моей памяти – да простят мне мои читатели её досадные пробелы…

Некоторое время я не мог понять, где нахожусь и как тут оказался. Какая-то боковая рябь в глазах смущала меня и понуждала поворачивать голову, в попытке сфокусироваться на ней. Я видел ТЬМУ, подсвеченную огромной и мёртвой Луной, и эта «сценография» взрывала все недавние визуальные шаблоны, возникавшие у меня в голове в качестве сценических фантазий для спектакля по таинственной и весёлой пьесе эстонского драматурга Энна Ветемаа «Святая Сусанна или Школа мастеров»…

Да, реальность протянула мне руку именно в качестве объекта собственной фантазии, и я начал с интересом всматриваться в мир, в котором неожиданно оказался в момент этого внезапного пробуждения.

Луна была действительно огромной и слепой, как бельмо. По периметру стен группировались какие-то подобия человеческих силуэтов, сомнамбулический «танец» которых воспринимался моими глазами, отчасти как собственный дефект моего зрения. Тьма становилась всё более неравномерной – именно там, где предполагалась её наибольшее сгущение и даже «кромешность» : я различал целые группы силуэтов, склонившихся вокруг рассредоточенных по всему обозримому пространству мертвенно-синих огней. Но огни были настолько ущербны, что не давали возможности разглядеть в подробности тех, кто вокруг этих огней расположился… Какие-то пьяные, больные и юродивые «калики перехожие», облачённые, казалось, в какую-то полуистлевшую мешковину, с которой комьями осыпалась земля. Из кромешного далека пробивался смутный и беспокойный хор, будто тысячи мышей затеяли потасовку с перебранкой в безлюдном соседнем доме.

«Вижу темноту, слышу тишину» – в ясном сознании попытался я собрать и резюмировать свои смутные обрывочные впечатления.

На душе стало ещё более смутно и тревожно сразу, как только мои глаза зафиксировали во внешнем пространстве целенаправленное движение невесть-чего по направлению к самому себе. Движущийся объект, казалось, торопливо и судорожно «стлался» по самой поверхности грунта, огибая подобия человеческих групп, сосредоточенных вокруг синих огней. Признаки человеческой фигуры, рысью спешащей ко мне на четвереньках, я сумел разглядеть только метров за десять…

Приблизившись ко мне вплотную, человекоподобное существо мгновенно от меня отпрянуло и, изумлённо в меня вперившись, неуверенно покачиваясь, заняло позицию на четвереньках напротив меня. «Меня зовут Нестабильность» – будто пытался мне внушить своим видом этот странный, невозможный, «не совместимый» с жизнью образ.

Между тем, шум «мышиной перебранки», казалось, уже распространился далеко за пределы воображаемого соседнего дома: я начинал различать даже некие человеческие интонации сквозь писк и топот мышиных перебежек, сквозь чьи-то смутные угрожающие рулады и невнятное подобие смеха.

Неживые, но неотрывные, глаза покачивающегося существа, притаившегося напротив меня, не мигая, на меня смотрели и, казалось, начинали источать более откровенное любопытство. Чёрная кривая расщелина на месте рта неожиданно шевельнулась, и я понял, что образ-призрак произнёс для меня какое-то слово… Какое?

Я мгновенно сосредоточился и корпусом подался вперёд.

И тут моё напряжённое сознание безошибочно выдало мне один из недавних хорошо знакомых мне, текстов:

«Чекисты на Рождество 1918 года – спустя пару месяцев после основных событий Петроградского переворота – отловили по ближайшим к Питеру деревням различный сомнительный и антиреволюционный элемент, заполонивший вокзалы, дороги и веси самой передовой в мире республики.

В числе прочих, стражи революции прихватили в застенки ГУБ ЧК странного индивидуума, с трудом поддающегося какой-либо социальной идентификации. Разумеется, этот поразивший их святоподобный и пронзительно близкий облик мог носить только коварный и жестокий враг…

Его взяли и расстреляли вместе с остальными богомольцами, по случаю мракобесного контрреволюционного праздника – Рождества Христова.

Злая и в чём-то закономерная ирония заключается в том, что арест и последующая казнь этого человека, отрекомендовавшегося «безумным Иоанном», были совершены, теми же людьми, с которыми несколькими неделями назад это самый Иван устанавливал большевистскую диктатуру в Петрограде… Приятели просто не узнали в нём своего бывшего соратника и расстреляли его за компанию с остальными на всякий случай.

Надо заметить, что он действительно сильно изменился. Какая-то непонятная хворь не только совершенно исказила его внешность, но и внутренне сделала его абсолютно другим человеком…»

«Это проклятое место», – словно колоколом бухнуло в моей голове. Я даже удивился, – «Как же я не почувствовал это сразу»…

Глаза моего странного визави на четвереньках продолжали смотреть на меня с напряжением, но, к моему несказанному удивлению, почти умиротворённо…

И на этом месте в моей памяти случился первый пробел… Помню, что мне удалось разглядеть фигуры и даже лица тех, кто группировался в осквернённом храме вокруг синих огней. Они были одновременно обыденны и кошмарны! Обычные, несколько экзальтированные, потерянные для жизни люди с какими-то малоосмысленными прибаутками на устах и потусторонней мёртвой тоской в глазах…

Помню в какой– то момент всё это исчадие ада вдруг почему-то сильно разгневалось и набросилось на меня – с вилами, с топорами, с огромными овечьими ножницами в руках… Помню, как острый металл входил в моё тело, – обжигающий, глубокой и тупой болью, но совсем не дарящий избавление от неё.

Откуда-то, извне храмового пространства, я вдруг услышал тоскливое завывание Кая. Я бросился к выходу, легко, как оказалось, сметая на пути всё окружающее меня скопище этих унылых монстров… Кая я увидел среди проросшего травой мусора, на заметном возвышении – на фоне лунного неба. Он в торжественной волчьей позе сидел и самозабвенно выл. Я не стал его беспокоить и тут же торопливо огляделся по сторонам – где-то рядом ещё должен пастись мой мерин…

Вокруг храма бродили те же самые «калики перехожие»… Грунтовая часть ландшафта около храма напоминала заросшую травой просёлочную дорогу, по которой давным-давно никто не ездил даже на телеге. Но, внезапно, по какому-то внешнему сигналу, вся местная нежить обернула головы в сторону леса, где начиналась видимая в лунном свете часть той самой, всеми забытой дороги…