Илиннарэ - Нибин Айро

– Волколак?..

– Оборотень. Вервольф.

Слово звякнуло. Данька повернулся – и уставился в расширенные ночью зрачки… уже не понять, чьи. Реальность поплыла, просачиваясь сквозь пальцы.

– Айра? Или… Науро?

– Науро. Будем знакомы, моя сладкая добыча. По-пался, который кусался!

Темнота затягивала и тащила вглубь. Заныло под ложечкой.

– Попался… Ты меня укусишь?

Она одним движением поднялась и оказалась сверху. Склонилась к лицу:

– Укушу. Когда ты сам попросишь.

– Это что-то новенькое…

Сверкнула глазами, ласково и весело:

– А я современный вервольф. Воспитанный. Почти что волк-вегетарьянец.

Выдохнув, опустилась всем телом, прижавшись сильно и нежно. Потянулась к шее, облизнула пониже правого уха.

– Вот сюда я тебя укушу. Здесь твоя жизнь. Слышишь, бьется? Когда будешь готов – я ее заберу, а тебе дам новую. Нашу жизнь.

– И новое имя?

– И новое имя. Вместе его найдем, без всяких кривых словарей. Ты достоин. Ты наш. Ты сегодня не оттолкнул девочку, хотя я чуяла твой страх. Сильный… Отважный… Честный…

– Науро…

– Молчи. А не то укушу… без спроса. Мне хочется. Ты вкусный…

– Мы все – дети Танзы. Род Илиннарэ. Ты, я, Айка, Добрый Ух и Мэлка. Говорят, у нее где-то еще есть дети, но я пока не встречала.

– Забавно. Я думал, нас больше. А Нюшера?

– Лайхэ… – Науро запнулась. – С ней сложно. Она с нами, но она не наша. Не совсем наша, вернее. Слышал, что она сегодня сказала Танзе?

Данька уныло хмыкнул:

– Слышал… набор звуков. Я же не понимаю ни фига. «Хендени» да «вендени»…

Науро лизнула его в нос и утешила:

– Научишься. Все мы были маленькими. Знаю-знаю, я смешная.

– Ничего ты не смешная, – Данька в ответ лизнул ее за ухом. – Я правда маленький. Расти мне еще и расти. А что это было, что Нюш… Лайхэнди сказала?

– Что у нее свой огонь. Зеленый.

– А у нас… синий?

– Голубой. Илин. С цветом глаз это связано, но не напрямую.

– Погоди. Тогда Илин… нарэ… Нарэ – это огонь, получается? А что такое «огонь»?

Девочка улыбнулась.

– Не знаю. Что такое «электрон»? Или «красота»?

Данька немедленно принял важный вид.

– Ну, тоже, бином Ньютона. Электрон – это шарик такой. Заряженный. Очень-очень-очень-очень маленький.

– Шарик, – фыркнула Науро. – Для пинг-понга. С неонкой внутре, да? Драгоценный братишка, чтоб ты знал: твоя зубастая сестренка пару раз брала второе место на горолимпиаде по физике, и мечтает о первом. Не лечи ей острые ухи, а то она тебе объяснит, чем пахнет странный кварк!

– Ничего себе у меня родственнички! – восхитился Данька. – Сестра – физик-оборотень, другая говорит на эльфийском, у мамы в двадцать пять лет пятеро детей… Огонь какой-то таинственный…

– Да-а, сплошные тайны и чудеса в решете!..

Отсмеявшись, Науро вдруг вздохнула и погрустнела.

– Счастливый ты, Данька. Ничего не знаешь пока, все для тебя новое, блестящее, яркое… Я тоже была такой, еще помню. А на самом деле-то… у нас больше гадостей, чем радостей. Как везде. Вот укушу тебя однажды – как посмотришь вокруг, да как взвоешь: мааууумаа, забериименяотсююууудаа!

– А я и так каждый день вою, – тихо отозвался Даник. – Именно это. Так что разницы нет. Только тут есть вы, а там… вообще никого. Науро… сестренка… укуси меня прямо сейчас?

– Ты просишь?

– Прошу. Я хочу быть с вами, насов…

– …Ой!

– Не торопись, сына. Рановато тебе к нам. Науро, брысь на коврик! Я тебе потом хвост надеру, ух, надеру! На минуту нельзя оставить, сразу или влюбится, или покусает кого-нибудь!

– Или и то, и другое, – пробормотала остроухая, утягиваясь поглубже под одеяло и там прижимаясь к Даньке.

– Ят-те дам «и то и другое»! – шепотом громыхнула Танька. – Он у меня для Айки предназначен! Не обижайся, сын, – обратилась она к раскрывшему рот Даньке. – Понимаешь, бывают ситуации: или побыть расчетливой сволочью, или… В общем, или. Такое или, что лучше не надо. Так что – поддержи для меня Аечку, пожалуйста? Подружись с ней. Поухаживай. Сделай так, чтобы она от нас не ушла, хотя бы до лета. Ну она же тебе нравится, я знаю! Она хорошая девочка, хоть и маленькая. Сын, ну я прошу тебя?

Даник некоторое время мрачно изучал Таньку – состоящую сейчас, как ему показалось, из одного огромного умоляющего взгляда. Потом выдавил:

– Ни хрена себе у вас игры…

– …Это не у нас, Даничка.

Науро хмуро выбралась из-под одеяла, спрыгнула с дивана и прямо на четвереньках пошла в свой угол, продолжая на ходу:

– Я ж тебе говорила, тут своего дерьма выше холки. Сначала все классно, все друг другу братья-сестры, мир-дружба-фрилав, а потом приходит такая вот… и начинается. Вам нельзя рядом сидеть, им нельзя целоваться, этот для этой, эта для того… В куклы не наигралась в детстве, да, Танечка? И еще и сестру тому же учит!

– Науро…

– Я не Науро!.. – рявкнула девчонка чуть ли не в полный голос.

За полгода знакомства с Танькой Даник впервые увидел ее испуганной.

– …я Айра! – чуть тише закончил фразу Айра, и мамочка откровенно выдохнула. Данька, честно говоря, тоже: после всего сказанного вполне могло прозвучать «я Ольга», и ломать выстроившуюся стену пришлось бы воистину героическими усилиями.

А пока воцарилось молчание. Танька сидела, глядя в стену, Айра еле слышно сопел и поскуливал в углу, а Даник медленно летел над поверхностью сонного океана, все реже взмахивая крыльями и все чаще цепляя лапами гребни волн. Потом летящая рядом птица повернула к нему лицо (Данька узнал в ней «пухляшу» Зойку), и проговорила печально:

– Эх, вы, дети. Сами тащите за собой… злобу, ревность, жадность… а на меня потом рычите. Будьте вы добрее, а? Как мне вас научить?

Вытянула ставшее огромным крыло, невесомо огладила им Даньку по клюву, потом вовсе сложила крылья и ушла на цыпочках за горизонт. Прямо по воздуху.

Данька удивился и посмотрел вниз. Выяснилось, что он висит над небольшой лужей на асфальте, в которой отражаются подошвы его туфель, и в одной подошве застряла какая-то блестящая проволочка. Подняв ногу к самому лицу, он с ужасом разглядел, что это раздавленный клапан от сакса. За спиной засмеялись, Айкин голос произнес длинную фразу, полную сочетаний «щц» и «кй», из которой Данька сумел понять только слова «сексофонист позорный». Разозлившись, он попытался приземлиться – но под ногами открылся канализационный люк, оттуда высунулась мохнатая зубастая морда, взвыла множеством голосов «йа-а-а – Лю-цы-феерр!»15, и попыталась цапнуть его за лодыжку. В панике задрыгав ногами, Данька почувствовал, что теряет равновесие, беспорядочно забил крыльями, перекувырнулся и плюхнулся в воду. На мгновение все тело прожгло холодом, но тут же очередная волна, шепнув «…тише, солнышко…», бережно накрыла его сверху —

и стало наконец-то тепло, спокойно и уютно. До самого утра.

4

И однажды из берлоги утащила медвежонка.

За две недели, прошедшие до Айкиной днюхи, успело случиться много интересного и важного.

Во-первых, Данька встретил Дашу. То есть еще не встретил, просто она прошагала мимо, размахивая головой и скрипичным футляром в такт «Lullaby of Birdland», и розовый помпон на ее берете возник и растворился в сумерках, как топовый огонь рыбачьей шхуны – но Данькины береговые наблюдатели бдительно отследили излишне вольное суденышко и зафиксировали в положенных журналах. Что это за носовые фигуры такие, в самом деле? Что за пропорции? Почему корма нестандартная? Появится еще раз на горизонте – сходим проверим эту «рыбачку»!

Во-вторых, Даньку укусила Женя. Все утро после той его ночевки у Таньки – ходила вокруг, обнюхивала с подозрением, а потом вдруг молча кинулась и цапнула за щеку. Непонятно даже, чей шок был сильнее: хозяев Жени, которые до сих пор не без оснований считали свою питомицу самым добрым доберманом в мире, или Даньки, который последние четыре месяца честно делил с ней диванчик, подушку и чуть ли не миску (случилось пару раз хлебать с бодуна из Женькиной поилки – благо, воду в ней меняли ежедневно). Когда он появился на ближайшем сборище с пластырем в полщеки, девчонки в один голос ахнули, весь вечер его наперебой жалели – и только Айра, улучив момент, постучал по лбу пальцем и прошептал: «братишка, ты псих… после вервольфа – к доберману лезть!..» Данька потом несколько дней доказывал себе, что вервольфов не бывает (по жизни, по жизни!), просто у Жени накопились к нему претензии, которые она и высказала единственным доступным ей способом. Было бы что-то серьезное – вообще бы глотку порвала…

У самого Даньки, надо сказать, претензий тоже накопилось немало. Натурально же собачия жызнь, одна радость, что блох нет. Нафиг такое «бесплатно»? Кусать он, правда, никого не стал, но поднял волну среди уже многочисленных знакомых пиплов – и со второй попытки сумел вписаться16 в довольно приличную «коммуну» в старом доме на Васильевском. Приличную, конечно, по меркам тусовки: то есть здесь кое-как следили за чистотой «общественных мест», курили преимущественно в форточку, более-менее соблюдали тишину после двух часов ночи, и решительно, вплоть до физических мер воздействия, не одобряли опиаты. Не «Танькобаза», короче, но все равно – по сравнению с собачьим диванчиком в прихожей, Данька переехал в звездатый отель. У него даже появилась собственная половина рабочего стола, достаточная для рисования чертежей: до сих пор это приходилось делать на уложенной на колени доске, отпинываясь от Жени, чтоб не рвала и не слюнявила лист.