Девушка с ложью на сердце - Яна Розова

– Ага, – вслух произнес Паша.

– Я только на минуточку, – оправдывалась она. Ее легкие пальцы нервно касались тонкой кожи под глазом, будто там прилипла ресничка и щекотала и беспокоила Элю. – Мне больше некуда…

Павел стоял, привалившись спиной к дверному косяку, и выразительно молчал.

– Ты боишься, что опять мой муж припрется? – догадалась она. – Он уехал. У него дела в деревне.

– А кто тебя сюда привез? – поинтересовался Паша, не меняя позы.

– Попутку поймала.

«С каких это пор попутки к подъезду довозят?» – спросил себя Седов.

– Если не хочешь меня впускать, может, пойдем в бар? Я угощаю!

– Ладно, пойдем, – неожиданно для себя самого согласился Паша. – Только не в «Бригантину», там бармен болтливый.

Эля привела Пашку в «Созвездие», заведение классом повыше, чем он привык. И он уже приготовился напиться под жалобы на мужа и все такое, как Эля неожиданно подмигнула ему и сказала:

– У тебя такое выражение лица, будто ты лежишь на операционном столе, а доктор говорит: «Прими эту жертву, о Повелитель Тьмы!»

Паша похлопал белесыми ресницами.

– А ты чего веселишься? – спросил он. – Говорила, вроде неприятности? Те мужики сказали – у тебя не все дома…

– Все правильно, – снова улыбнулась она. – Муж уехал!

Вопреки ожиданиям Паши, Эля шутила, болтала ни о чем, пила с ним на равных. Вскоре Седов обнаружил, что хоть он и не пьян в дрезину, но ему вполне хорошо, хочется идти по городу, хочется вдыхать влажный ночной воздух, смеяться.

Он глянул на свою примолкшую спутницу. В полумраке она казалась не просто хорошенькой, а настоящей красавицей: огромные, подведенные полумраком глаза, темные губы на очаровательно бледном лице, погрустневшем и отстраненном. Кого-то она напоминала Паше, но ему некогда было вспоминать, кого именно.

Они вышли из бара.

– А куда мы идем? – спросил Паша.

– Я не знаю, – обронила она.

– Пойдем ко мне!

– Да? – Эля обернулась к нему. Ее взгляд выражал надежду и робкую радость.

…Та ночь осталась в Пашиной памяти как одно из самых удивительных приключений в его жизни. И позже, намного позже, когда все кончилось так странно и страшно, он вспоминал ее, зная, что такого ему уже не пережить. И дело было не в физическом удовольствии, а в том, что случилось с его душой. Откуда взялась вся та нежность, которую он обнаружил в себе и постарался подарить своей случайной-неслучайной подруге? Ее больше не было у Паши, он точно помнил, что все сгорело.

И это длилось долго, а пролетело в один момент.

Наутро он проснулся один, с редким для его образа жизни ощущением бодрости и свежести. Выпил кофе, покурил на балконе, ежась от утренней щекочущей прохлады, и направился в душ. Стоя под ласковым дождем, он заметил на своем бедре след маленького острого ногтя, оставленный этой упоительной ночью. Заметив, что возбуждается от одного только упоминания неких событий, добавил холодной воды.

С утра, разделавшись со стиркой, он вывесил свои облезлые тряпки на балкон и остановился в прихожей возле пятна на обоях. Седов впервые призадумался: почему кровь не выцветает, не буреет и не коричневеет на бумажных обоях?..

В прежние времена Павел Петрович замечал за собой одну особенность: в его голове созревал совершенно посторонний вопрос, и, отвечая на него, Паша обнаруживал, как просыпается его третий глаз. Для работы это было хорошо, но теперь, когда Паша проклял эту свою работу, третий глаз стал раздражающим атавизмом его сознания. Весь последний год Седов насильно закрывал его, но сегодня – не получалось никак, хоть выцарапывай ты этот третий глаз!

Ругнувшись в сторону, он опустился на корточки перед пятном, подумал немного и отцарапал кусочек облитой кровью обоины от стены. Кусочек он положил в целлофановый пакетик, оделся и вышел из дому. Его путь лежал в криминалистическую лабораторию юридического факультета Гродинского университета, где у Паши был приятель.

На обратном пути Пашка привычно глянул на балкон Лили. Балкон был пуст. Обычно на застекленном трехметровом балконе Звонаревых толпились велосипеды их сыновей, стояла стремянка, какая-нибудь объемистая кастрюля, скромно прорисовывались аппетитные силуэты трехлитровок с маринованными огурцами, солеными помидорами, лучистыми компотами и прочими Лилиными заготовками. Переборов желание забыть все, что увидел, Пашка поднялся на второй этаж к квартире сестры.

– Привет, – сказала Лиля, распахнув перед ним дверь. Одета она была в джинсовый комбинезон, а на голове кузины красовалась желтая косынка, повязанная на манер банданы. – Я квартиру продала, вещи вывожу. Не по карману теперь так жить. – Подруга детства вдруг хлюпнула носом.

Мебель в квартире еще стояла, но семейный уют, о котором так хлопотала прежде Лиля, был уже разрушен.

– Это из-за аварии? – Пашкин хрипловатый голос звучал здесь чуждо.

– Из-за тех проклятых денег, что пропали из Лешиной машины.

Они помолчали немного, Паша предложил свою помощь, Лиля ответила, что для этого существуют грузчики. Паша пожелал удачи и двинулся к выходу.

– Слушай, Паш! – окликнула его в дверях Лиля.

Он обернулся. Лиля подошла поближе и спросила, нахмурив тонкие брови:

– А кто эта девушка, с которой ты вчера из дому вышел?

– Просто девушка, – ответил он осторожно.

Лилька вроде бы улыбнулась, а вроде и скривилась.

– Странное дело, мне, наверное, померещилось… Я ее с Алешкой видела. Прямо накануне аварии. Его машина стояла на светофоре, а он с этой девкой целовался. Он вечером поздно вернулся – я не спросила ничего, а на следующий день разбился.

Паша пожал одним плечом:

– Думаю, тебе показалось.

– Не знаю. – Лиля упрямо потупилась. – Все бывает.

Паша приобнял ее и вышел за дверь.

Вечером ему не пилось. Третий глаз не желал смежить вежды, и очень некстати позвонил приятель из университетской лаборатории, чтобы сообщить, что Пашкина обоина вымазана в красной краске.

Тут стало очевидно, что девушка со светлыми волосами была не кем иным, как Миледи, – в пару графу де Ла Феру.

А назавтра появилась она, девушка со светлыми волосами. Нежная, пахнущая весной, такая улыбчивая со своими анекдотцами и такая загадочная, будто чемодан с двойным дном.

Она принялась говорить, рассказывать, спрашивать, но Седов сделал вид, будто уже основательно пьян и те несколько рюмок, что они выпили за встречу и удачу, доконали его самым трагическим образом. Эля, убедившись в полной Пашиной недееспособности, уложила его на кровать и ушла.

Седов осторожно выскользнул на балкон, присел за ограждением. Сквозь щели ему чудесно был виден весь большой двор, ограниченный унылыми параллелепипедами девятиэтажек.

Где-то внизу, под деревьями, хлопнула дверца машины, а чуть погодя и сама иномарка – серебристый «опель» – выплыла в проезд, ведущий на проспект Жукова. Для собственного спокойствия Павел еще долго разглядывал двор, ожидая появления хрупкой светловолосой фигурки, но она так и не появилась. Стало быть, ее и увезла та самая машина. Паша снова завалился в постель и закурил.

Глава 6

ЖЕНСКИЙ БОГ

Если бы вы жили в Гродине в середине первого десятилетия нового века и любили прогуляться вечерком по его ухоженному центру, то не смогли бы отказать себе в удовольствии выпить чашечку чаю с фантастически вкусными пирожными в «Англезе» – самом уютном кафе города.

Интерьер «Англеза» имитировал обстановку классического английского клуба, где в кожаных диванах под хрустальными люстрами ведутся неторопливые беседы о ценах на сукно и индийские пряности, а легконогие официанты неслышно разносят ароматный чай и воздушные бисквиты. Гродинцам было плевать на колониальные товары, но при взгляде на дубовые панели под отличными репродукциями Джона Констебла они ненадолго превращались в чинных сквайров или чопорных леди.

Это наваждение удерживало их в своей власти совсем недолго. Чуть освоившись и согревшись, они снова становились собой, начинали смеяться, открыв набитый пирожными рот, громко болтать о том, какие все вокруг нищие дураки, и названивать подряд всем знакомым, чтобы продемонстрировать свой новый iPhone.

Этим вечером в «Англезе» было занято всего три столика. За одним расположились разъевшиеся нувориши со своими упитанными чадами, за другим – группка хорошеньких смешливых студенток, которые стреляли глазами в папу-нувориша и мыли кости его расфуфыренной жене. За третьим столиком, возле витринного окна, друг напротив друга сидели две хорошо одетые и обвешанные эксклюзивным серебром молодые женщины. Они тихо говорили между собой на тему, с первого взгляда весьма от жизни отстраненную.

– Я просто не понимаю, зачем мама меня тащит в церковь! – рассказывала одна – женщина с красивым, чуть восточным, профилем и темными глазами. – Мне там скучно. И эти бабки! Я в прошлый раз пришла в розовых джинсах, так они меня блядью обозвали!