Трио на фоне бури - Теодор Старджон

Надо встряхнуть ее хорошенько, разбудить, не давала покоя безумная мысль. Разбудить и сказать: «Слушай, Бев! В то утро, когда мы попали в аварию, я умер. Да, я был трупом: усопший Янси Боумен, пусть земля ему станет пухом. А когда меня вновь собрали по частям и склеили, я стал другим. Ты вот уже два года живешь с человеком, который никогда не спит, не способен ошибиться, и может достичь… достичь всего, что пожелает. Поэтому, Бев, не стоит ожидать от такого феномена обычного поведения или поступков, продиктованных понятными тебе мотивами. А если я когда-нибудь причиню тебе боль, ты не должна обижаться. Неужели не понятно?»

Конечно, она не сможет понять.

Ну почему, думал он в отчаянии, восстанавливая меня, они не убрали ту самую маленькую человеческую особенность, которая дала Паскалю повод заметить, что у сердца есть резоны, неведомые разуму. Он тихонько фыркнул. Сердце! Ничего себе, подходящее название!

Лежа на спине, Янси смотрел на блики лунного света, раздробленные брызгами прибоя на мельчайшие зеркальные осколки. Он весь ушел в созерцание игры смутных теней: так, мысленно слившись с ними, можно отвлечься от невыносимой, неразрешимой задачи. И медленное течение памяти унесло на два года назад, то ли повинуясь инерции, то ли потому, что заново пережив только что две встречи с Лоис, — первую, во время которой он сумел устоять, и последнюю, когда не смог, — Янси с удовольствием возвращался к событиям, где и Лоис, и Беверли, да и он сам значили очень-очень мало.

Поднимаясь, космический корабль втягивал в свое искусственное нутро ноги-штанги; на одну из них и налетел седан Боуменов. Машина вихрем пронеслась под звездолетом, и край плоского основания штанги вспорол салон автомобиля, оставив внутри жуткое алое месиво, все еще цеплявшееся за руль. Корабль на мгновение завис, потом, паря в воздухе, направился к обочине, где замер искореженный седан.

В днище корабля возникло отверстие; вскоре оно раздвинулось, как диафрагма фотоаппарата. Сразу же возник вихрь из листьев и пыли, и то, что осталось от машины, вместе с пассажирами, поднялось в воздух и исчезло внутри корабля. Потом звездолет перебрался на лесную поляну, служившую укрытием. Там опустился, замаскировался и замер, не подавая признаков жизни.

Что именно они с ним проделали, Янси, конечно, не знал. Разумеется, ему сообщили о конечном результате. Они исправили все причиненные повреждения и вдобавок внесли значительные усовершенствования в «оригинал». Например, перестроили челюстные сочленения, устранив тенденцию к смещениям, инициировали процесс, со временем избавивший Янси от жировиков, которые упорно возникали на теле и постоянно воспалялись еще с детства. Исчез аппендикс; его не вырезали, а удалили непонятным способом, так что в случае вскрытия обнаружилось бы, что слепая кишка вообще не сформировалась в организме. По неизвестным, но наверняка основательным причинам, ему заменили гланды.

Однако такие аномалии, как искривленный с рождения мизинец на левой ноге и глаз, начинающий немного косить, когда он утомлялся, оставили. С последним вышло интереснее всего, думал он потом: мизинец просто не стали исправлять, но глаз восстановили вместе с изъяном. И зубы были такими же неровными, как раньше, с пломбами в прежних местах, хотя от них-то наверняка ничего не осталось после катастрофы. Коротко говоря, в Янси заменили лишь то, чего нельзя заметить внешне.

Но хотя он не знал, как с ним все это проделали, то по крайней мере понимал, почему. Там, внутри звездолета, он уловил исходящее от них сострадание, смешанное с чувством вины. А еще уважение — беспредельное уважение к любой форме жизни. В лаборатории корабля, поблизости от места, где лежал он, в маленьком контейнере покоились два кузнечика, цикада, четыре крошечных невесомых мотылька и земляной червь — все пострадавшие в аварии. Их клеточная структура, функции органов, процессы пищеварения и размножения подверглись столь же кропотливому изучению, что и его тело. Их тоже собирались восстановить с такой полнотой, какую только позволяла невообразимо более развитая по сравнению с земной наука инопланетян. Внесенные улучшения, по-видимому, стали своего рода компенсацией за причиненный ущерб.

Конечно, можно сказать, что пришельцы хотели ликвидировать следы пребывания на чужой планете. Но Янси твердо верил, что их побудительный мотив не ограничивался необходимостью «маскировки», и инопланетяне, кем бы они ни были, откуда бы не прилетели, готовы пожертвовать всем, включая личную безопасность, чтобы исключить малейшее вмешательство в жизнь Земли.

Как ему предстояло убедиться, разрушенную при столкновении машину восстановили точно так же, как его самого. Янси не сомневался, что, пожелай они, старенький седан превратился бы в какое-нибудь сверкающее чудо, способное летать и работать почти вечно на наперстке горючего. Но восставший из груды металлолома автомобиль на вид ничуть не изменился, сохранились даже пятна ржавчины и морщинки по обводу ветрового стекла, там, где влага проникла между его слоями. Однако он стал чуть вместительнее, экономичнее, тормоза больше не заедало в сырую погоду, а зажигалка раскалялась на несколько секунд быстрее.

Кто они? Откуда? Что делают на нашей планете и как выглядят?

Все это осталось тайной. Янси узнал ровно столько, сколько ему позволили. Например, зачем нужна такая секретность. Пришельцы могли восстановить размозженную голову и плечо — и сделали это; могли внести некоторые улучшения в работу организма — и слегка подправили его. Но даже они не способны предвидеть всего, с чем Янси придется столкнуться в будущем. Для них, как потом и для него самого, чрезвычайно важно было скрыть перемены в его мозге и теле; иначе нормальное сосуществование Янси и общества ему подобных станет невозможным, и последствия для обеих сторон окажутся очень и очень серьезными. Они сочли за лучшее открыть заново рожденному землянину всю правду и наложить категорический запрет на ее разглашение. Так исчезла опасность что он, в блаженном неведении, начнет публично творить чудеса, которые потом даже не сумеет объяснить.

Какие чудеса?

Самым удивительным, пожалуй, оказались изменения в нервной системе и работе мозга, в результате которых Янси приобрел способность мгновенно усваивать информацию. Кроме этого, сверхбыстрая реакция. Абсолютная память с того момента, когда он покинул космический корабль, и полный доступ к фактам, накопленным за всю предыдущую жизнь. Однако основной целью внеземных «хирургов» было сохранить в неизменном виде тело и личность Янси Боумена. Его не превратили в нечто совершенно иное. Начав в буквальном смысле новую жизнь, он функционировал лучше, но во всем остальном остался прежним Янси, ведь даже пищеварительную систему ему улучшили, а не заменили. Он стал получать больше калорий и энергии от меньшего количества пищи, свободно дышать воздухом с повышенным содержанием окиси углерода. И все-таки «усовершенствованный» Янси остался самим собой. И прежние чувства владели им с прежней силой; сохранилось даже (не даже, а прежде всего!) раздиравшее душу смятение, охватившее его в момент гибели.

Смерть обрушилась на него в пятницу утром, а в воскресенье, в тот же ранний час, глазам немногочисленных немых свидетелей — нескольких птиц и перепуганной белки — открылось удивительное зрелище. Земля разверзлась, из ее чрева поднялся космический корабль. Укрывавший его верхний слой почвы выровняли, присыпали опавшими раньше листьями, а потом звездолет прочертил в небе косую черту. Он сделал круг и какое-то время летел над пустынным шоссе. В днище открылось отверстие, оттуда на дорогу медленно опустился старенький седан с урчащим мотором и вращающимися колесами. Он коснулся асфальта, даже не подняв пыли, — настолько точно была выверена скорость.

Автомобиль пронесся между холмов, вслепую повернул и помчался дальше. За рулем сидел мрачный Янси Боумен, кипевший от злобы на непостижимую тупость жены.

Пережил ли он мгновение шока, очнувшись после небытия целым и невредимым, как ни в чем ни бывало продолжая ехать на целехонькой машине? Ну хоть обернулся, проводил взглядом быстро уменьшавшуюся точку на небе, из-за которой оборвалась его прежняя жизнь и началась новая? Съехал на обочину, чтобы вытереть взмокший лоб трясущейся от волнения рукой и благоговейно восславить благоприобретенные способности?

А Беверли? Что она? Потребовала объяснений, попросту испытала потрясение, обнаружив, что пятница вдруг чудесным образом превратилась в воскресенье, а суббота и вовсе пропала неизвестно куда?

Нет, нет и еще раз нет. Никакого шока у Янси не было и в помине; он знал заранее, что все произойдет именно так, что он не скажет ни слова и даже не подумает оглянуться. А безмятежное молчание жены неоспоримо доказывало, что у нее не сохранилось никаких необычных впечатлений.