Трио на фоне бури - Теодор Старджон

— Слушай, Бев, — заявил он, отбросив предисловия, когда нашел жену позади главного здания, поглощенной метанием подков. — После обеда к нам зайдет Лоис.

Беверли бросила подкову и не отрываясь следила за тем, как та упала на землю, подскочила и наконец замерла. Потом обернулась. Широко распахнутые глаза жены были прозрачно-чистыми, словно два зеркала, — впрочем, как обычно. Что она сейчас скажет? Который из заранее приготовленных доводов лучше использовать, если она заупрямится? Неужели придется прямо здесь сочинять еще один?

Беверли быстро опустила глаза, подобрала новую подкову и небрежно произнесла:

— Когда ее ждать?

Наконец, свершилось. Легкий уверенный стук в дверь эхом отозвался в душе. Если позже Янси изменила выдержка, это случилось потому, что тогда он почти истощил ее запас, чтобы усидеть на месте и позволить жене открыть дверь. Ради собственного блага Беверли не стоило показываться в одной компании с Лоис.

Она вошла, и в комнате сразу стало светлее и уютнее. Лоис подошла к креслу и села…нет, не села, а плавно опустилась в него, словно невесомая. Казалось, она парила в воздухе, не касаясь подушек, а Беверли… Беверли мячиком прыгала вокруг со стаканами и льдом и тараторила, тараторила, постоянно тараторила! Лоис же не болтала, а вела беседу.

Янси сидел в каком-то оцепенении, и мог лишь наблюдать, почти не принимая участия в разговоре. Сознание с болезненной остротой воспринимало мельчайшие детали происходящего, прежде всего — старания Лоис (насколько он был тогда способен судить, вполне успешные) помочь Беверли расслабиться и почувствовать себя непринужденно. Им она так не занималась, подумал он с гордостью. Зачем? Они понимают друг друга и должны позаботиться о бедняжке Беверли.

Янси расслабился, безмятежно наслаждаясь присутствием Лоис, словно солнечным светом, от которого постепенно покрываешься загаром.

Потом они остались вдвоем. Беверли отправилась на кухню, вскоре оттуда послышались ее причитания, что-то насчет льда: ну надо же, какое несчастье, у Джонсонов в девятом наверняка есть, что вы, не беспокойтесь, я мигом. Хлопнула сетчатая дверь кухни, потом дробь быстрых шагов по ступенькам крыльца и почти неслышное шуршание опавшей хвои; все это заняло не больше секунды. И вот он наедине с Лоис. Янси пересел на диван, туда, где он касался углом подлокотника кресла. Подобный маневр, казалось, полностью истощил энергию; он хотел закурить, завязать непринужденную беседу, но не смог.

После нескольких секунд затянувшегося молчания Янси почувствовал на себе взгляд Лоис, быстро повернулся, и она сразу же опустила глаза. Он как ребенок радовался впервые обретенной возможности свободно, не спеша рассматривать ее. Наконец, облизнул пересохшие губы.

— Всего десять дней…

— ?

— Знаком с вами, — пояснил он. Потом внезапно поднялся, обошел кресло, присел на подлокотник, упираясь ногой в пол; Лоис не шелохнулась, все так же разглядывала свои загорелые руки, аккуратно лежавшие на коленях.

— Я хочу вам признаться, Лоис.

Она не поднимала глаз. На гладком лбу появилась и сразу же исчезла морщинка.

— Никогда не говорил такого даже… В общем, не говорил никому.

Лоис шевельнулась. Теперь он видел ее склоненное лицо в профиль. Она замерла в напряженном ожидании: словно капля росы, готовая вот-вот упасть, разбившись на тысячи осколков.

— В ту ночь, когда мы приехали… Вы сварили кофе, я сидел за столом; вы подошли, встали у меня за спиной. Дотронулись до меня. — Он закрыл глаза и приложил руку к плечу. — Что-то… что-то произошло, — странно, эти слова давались ему с особым трудом. У Янси имелись кое-какие познания; неожиданно для себя он заговорил поучающим тоном.

— Такое нельзя принять за заряд статического электричества. Не те условия. Снаружи лило как из ведра, влажный воздух. Влажный, а не сухой! Вы стояли на голом полу босиком, так что эффект электризации ковра здесь ни при чем. Значит, дело тут совсем не в… — он вытаращил глаза, судорожно глотнул и наконец выпалил:

— …не в электричестве!

Он умолк, не сводя с нее взгляда.

Гибкая маска ее лица дрогнула; казалось, оно пошло трещинами, будто лед, на который внезапно обрушился поток теплой воды. Побледневшую кожу лба прочертили тонкие линии, как следы коготков котенка на белоснежном сугробе. По правой щеке пролегла влажная блестящая дорожка, на левой бриллиантом сияла слеза; зубы впились в нижнюю губу, уголки рта приподнялись, словно она хотела улыбнуться, чуть сморщился подбородок.

Она не проронила ни звука. Поймав взгляд Янси, поднялась и стала пятиться к двери, не отрывая от него глаз. Потом повернулась и выбежала, растворившись в вечернем сумраке.

Когда вернулась Беверли, он стоял в той же позе, полусогнувшись, неловко примостившись на подлокотнике кресла.

— А где Лоис?

— Ушла, — с трудом произнес Янси.

Беверли окинула его взглядом. Сначала изучила глаза, быстро осмотрела волосы, губы, и снова глаза. А потом прошла на кухню. Янси услышал, как принесенный женой лед с грохотом посыпался в раковину.

— Янс, что-нибудь случилось? — крикнула она.

— Да ну! — вот и весь комментарий.

Они убрали стаканы, высыпали окурки из пепельницы и легли. Ни слова о Лоис. Вообще, ни слова… Ритуал отхода ко сну проходил в полной тишине. Когда свет был погашен, он вдруг сказал: «Мне здесь надоело. Давай уедем завтра же. Утром, пораньше».

Жена долго не отзывалась. Наконец: «Как скажешь». На следующий день ему показалось, что она не выспалась. Сам он не сомкнул глаз. Янси гнал машину как одержимый. Сначала он никак не мог разобраться в своих чувствах. После двадцати миль езды понял: его переполняет ярость. Еще миль пятьдесят напряженно думал, на кого она должна быть направлена. Никто ведь ничего не сделал. Так на кого же злиться?

Время от времени он посматривал на Беверли. Обычно она полностью расслаблялась, озирая небо или стремительно проносящиеся мимо картины, а иногда уходила в себя, мысленно беседуя с тем неведомым, кто составлял ей компанию в такие периоды молчания. Но сегодня его жена выпрямилась на сидении и не отрывала глаз от дороги впереди; он осознал, что едет слишком быстро и почувствовал ужасное раздражение. По-ребячески поддавшись бесу противоречия, еще прибавил скорость, распаляя кипевшую в нем обиду.

Наконец, с неким подобием облегчения нашел привычную мишень для накопившейся злости.

Беверли.

Почему она просто не скажет: «Не гони так?» Почему согласилась принять Лоис? Почему сохраняла свою обычную безмятежной, не замечая, как его душа рвется на мелкие клочки? Почему даже не спросила ни о чем, когда он так внезапно решил уехать? «Как скажешь», — пролепетала она тогда. Как скажешь! Где элементарное самоуважение?

А может быть, ей просто все равно?

Как скажешь… Янси впервые осознал, что эти два коротких слова выражают закон ее жизни, философию бытия. В гостиной у них красные шторы. Всегда только красные. Да, ему нравились такие, о чем он однажды обмолвился. Беверли повесила красные шторы, с тех пор так и повелось.

Он покосился на нее. Вся напрягшись, она следила за дорогой; Янси еще немного нажал на акселератор.

Дом, где они живут, работа, ежедневная трапеза и, наверное, их одежда — неужели все так, а не иначе только потому, что он захотел?

А действительно ли он хотел именно этого?

И надо ли всегда выполнять его желания?

А что тут дурного? Вот, скажем, Беверли именно так и делает.

Он рассмеялся, заставив жену подскочить от неожиданности. Янси покачал головой, что на их языке могло означать либо «так, пустяки», либо «не твое дело». В душе он ликовал, не находя ни единого изъяна в своем потрясающем умозаключении.

Так, наслаждаясь абсолютной властью над машиной и скоростью, он направил автомобиль между гребней холмов, потом вслепую повернул, столкнулся с космическим кораблем пришельцев и умер.

Ветер внезапно стих. Так бывает после бури. Но строптивое море никак не желало смириться, и с прежней яростью билось о скалы. Ночь полнилась шумом, однако его составляющие так изменились, что поражали измученный слух, как неожиданная тишина. Лоис изогнулась, ткнула окурком в пепельницу на столике. Сердито прошуршав простыней, она повернулась к нему спиной и вздохнула. Этот вздох едва угадывался, но ведь ее воспринимаешь не только на слух. Беверли неожиданно вырвалась из объятий сна, вскинулась, словно рыба, которая выпрыгивает из воды, чтобы мгновение спустя нырнуть и кружить у самой поверхности. Не открывая глаз, она приподняла голову, покрутила ей, будто кого-то разыскивала. «Ммм?» — сонно произнесла она. Потом снова уткнулась в грудь Янси и заснула.

Надо встряхнуть ее хорошенько, разбудить, не давала покоя безумная мысль. Разбудить и сказать: «Слушай, Бев! В то утро, когда мы попали в аварию, я умер. Да, я был трупом: усопший Янси Боумен, пусть земля ему станет пухом. А когда меня вновь собрали по частям и склеили, я стал другим. Ты вот уже два года живешь с человеком, который никогда не спит, не способен ошибиться, и может достичь… достичь всего, что пожелает. Поэтому, Бев, не стоит ожидать от такого феномена обычного поведения или поступков, продиктованных понятными тебе мотивами. А если я когда-нибудь причиню тебе боль, ты не должна обижаться. Неужели не понятно?»