Одиссея одинокого волка - Владимир Лиштванов

– Ты не угадала, надо было к маме приезжать. Не надо мне ворожить, тебе вернётся это.

– Да внучек, котик, каточек, что ты, что ты! Да я, да я…, – заюлила тётка.

– Тёть Маш, мы вдвоём и я всё вижу, что ты делаешь.

– Ой, да ладно.

Может быть, этот дар Николаич получил ещё от кого. В их деревне многие шаманили и обладали способностью гипнотизировать. Тётка матери рассказывала, что когда была в девках, то отец бабы Насти мог внушить окружающим что угодно.

Как-то зимой, ночью был сильный мороз. Они, молодыми девками, сидели в соседской избе: семечки лузгали, песни пели. Вдруг дверь отворилась и заходит отец бабы Нади, крупный такой мужик, здоровый, с густой бородой. Девки все опешили. Он на них так внимательно посмотрел и спокойно говорит:

– Вода, вода, вода….

А дверь открыта и холодный воздух с улицы идёт, клубясь паром, а он продолжает говорить:

– Вода, вода, вода….

Все смотрят, и вправду с улицы начинает литься вода. Девки попрыгали по лавкам и табуреткам, а вода всё прибывает. Холодом сильно прёт. Чтоб не замочить подолы, стали их поднимать всё выше и выше, а вода продолжает заполнять избу. Вот уже до лавок дошла.

Отец бабы Насти посмотрел на всё это, а потом и говорит:

– Х-х-а-а-а….

Раз, сразу всё куда-то пропало, а девки стоят по лавкам и табуреткам с задранными подолами….

Ко всему этому Николаич относился с легкой иронией, с высоты материалистического мировоззрения, приобретённого на школьной скамье, хотя Бога и не отрицал.

К религии у него было особое отношение.

В пятидесятых и последующих годах атеисты в стране уже не так воинствовали, как в двадцатых, хоть Н. С. Хрущёв и обещал, в ближайшее время, показать всем последнего попа. Население, особенно в сельской местности, продолжало верить в Бога и соблюдать религиозные обряды. В деревнях и сёлах, почти в каждой хате, на видном месте висели иконы.

Дед Прокоп, отец матери, хоть и был страшным матерщинником, любил выпить, да погулять, но за стол садился, шапку снял, ложку брать – перекрестился.

Взял ложку, покушал. Встал. Подошёл к иконам в красный угол и несколько минут стоит, шепча молитвы. Так он делал постоянно.

В селе, где в детстве жил Николаич, церкви не было, она была около соседнего села. Туда дед Прокоп регулярно ходил на службу.

В соседнем селе был священник по прозвищу Микулич. Он был маленького роста, но такой весь из себя плотный, солидный, в хромовых сапогах. В церкви собирались бабки, шел молебен, но после Микулич напивался пьяным вдрызг.

Как-то дождь прошёл, Микулич вышел из церкви, еле ноги передвигая, после очередного возлияния зелёного змия. После дождя на улице грязь, ноги разъезжаются, он не смог устоять и упал в лужу. Бабки суетятся вокруг, пытаются поднять, а мальцам весело.

– А, глянь, Микулич снова пьяный, – кричит один из хлопцев.

– Нельзя, грех, – ругаются бабки.

Мальцам же интересно смотреть на эту картину и никак не понять: почему деревенским мужикам можно валяться пьяными в грязи, а Микуличу нет.

Вскоре Микулич куда-то делся. Одни говорили, что уехал, а другие утверждали, что помер.

Церковь закрыли и около года служба не возобновлялась. В 1955 году её разобрали по кирпичику, даже фундамента не оставили. Несколько лет на этом месте зияла лишь огромная яма, но потом и её засыпали, сравняв с землёй.

Дед Прокоп, проезжая это место всегда крестился и сильно ругался:

– Антихристы, преступники, натворили! Разве можно было это трогать! Безбожники, грешники, ещё воздастся неверие!

Николаич, будучи ребёнком, сильно удивлялся. Его поражало. Он детским умом не мог понять взрослых. Зачем надо было валить это великолепие. Он видел дедовскую убогую хату и эту роскошную церковь, воспринимая её, не как храм Божий, а как красоту, не думая ни о Боге, ни о религии.

– Зачем, люди дурные, – думал он, – была у нас такая красота, такое завораживающее великолепие, а они повалили, разрушили и вырыли яму. Как можно красивое разрушить?

Николаич до сих пор не может понять, зачем надо было уничтожать храм Божий, ведь он никому не мешал. Н. С. Хрущёв хоть и был противником религии, обещав показать «последнего попа» в ближайшее время, но рушить церкви указаний не давал.

Это была инициатива местных «комбедовцев: голытьбы, да пьяниц», как называл местное партийное и сельское руководство дед Прокоп.

Из кирпича церкви построили в селе школу и рядом машинотракторную станцию. Спустя более пятидесяти лет, школа, хоть и обветшала, но стоит, а от машинотракторной станции даже кирпичика не осталось.

Богопротивные дела никогда не приносят пользу человеку. Да и тех, кто рушил церковь, постигла незавидная участь, всё пронеслось, как в пьяном угаре.

Никто из них не жил счастливо: одни спились, другие были репрессированы, третьи же и вовсе наложили на себя руки.

О религии и Боге Николаич стал задумываться значительно позже. Родители, следуя коммунистическому воспитанию, были атеистами. Дед по отцу Василий Терентьевич тоже. Дед по матери Прокоп с бабкой были верующими, и они много говорили внуку о Боге, особенно бабка.

В раннем детстве это заставляло его задумываться о многом, о чём сверстники не думали. Он с любопытством разглядывал окружающий мир. Удивляясь, к примеру, почему летает пёрышко, выпавшее из перины. Ведь оно не птица, пёрышко летать не должно. Видно Бог помогает ему.

Немного повзрослев, под влиянием советского воспитания, Николаич стал воспринимать бабкины разговоры о Боге как пережиток прошлого, как причуды пожилых людей.

Со временем, особенно когда стал служить на атомных подлодках, понял, что есть во вселенной если не Бог, то Высший Космический Разум – однозначно.

Это убеждение укоренилось в его мозгу после того, как не единожды они возвращались на базу, можно сказать, с того света.

Однажды с их подлодкой произошел примечательный случай. Они погружались на тридцать семь метров ниже дна моря.

Это произошло в районе боевой подготовки. На базу пришёл корабль: атомная подлодка нового поколения. Экипаж корабля был из прикомандированных. По прибытии на базу, они возвратились домой.

В это время Николаич служил на корабле старого поколения. Из-за нехватки людей, основной костяк команды корабля, где служил кап-два, был переведён командующим на этот новый корабль. Штурманом у них был Юра Безгодов, его назначили помощником командира корабля.

Чтоб утвердиться в должности, он должен был сдать зачеты в районе боевой подготовки.

Вышли в море и направились в заданный район. Была ночь. Юра район знал, а командир – нет. Штурмана район плохо знали. Во время движения все были в центральном: командир на своём месте, Юра, как помощник командира, сдавал зачёты, штурман – на своём, боцман – на рулях. Корабль шёл на глубине сорок метров. Тут командир даёт команду:

– Боцман, погружаемся на глубину сто двадцать метров.

Боцман начал погружение, а Юра, в мозгу прокрутив этот приказ, взволнованно выкрикнул:

– Штурман район?

Штурман назвал район, где находились. А там глубины, как точно знал Юра, всего восемьдесят, девяносто метров.

– Глубина до дна? – нервно выкрикнул он.

Штурман обязан постоянно определять глубину до дна. Раньше это определялось в ручную, а сейчас там стоит автоматика и штурмана перестали регулярно делать это определение.

Оказалось, что до дна на тридцать семь метров меньше, чем они погружались.

Сразу стали отрабатывать задний ход, реверс. Скорость была узлов пятнадцать, при такой скорости реверс не действует. Рули на всплытие не помогают. Скорость немного стала падать, но и глубина до дна уменьшается.

Продувать воздух после сорокаметровой глубины бесполезно, а лодка продолжает погружаться по инерции.

Неминуемо должно произойти столкновение с дном, от которого возможны любые последствия, даже самые трагические.

Все сразу всё поняли и побледнели. До дна оставалось двадцать метров, пятнадцать метров, десять…. На глубине семи метров от дна лодка, наконец, остановилась.

Что спасло их неизвестно. Возможно, из-за неровностей дна, попали в ложбинку, а возможно и Бог помог остаться в живых. Пожалел, не стал раньше времени забирать к себе их грешные души.

После остановки, лодка потихоньку назад, назад выровнялась, всплыли. Все, не сговариваясь, молча вышли из центрального поста, и направились наверх – курить.

Наверху было холодно, а они облачены только в лёгкие робы. Им было жарко от нервного перенапряжения.

Юра не курил, он пошёл в каюту замполита поделиться происшедшим. Узнав о том, что случилось, Николаич отправился с помощником командира в центральный пост. Вскоре пришел командир: серый, осунувшийся, губы дрожат, курил «Казбек».