Юрьев день - Геомар Куликов

Завопил Тренька от радости:

- Ого-го-го! Зима! Зима при-шла!

За спиной дверь стукнула.

Оглянулся - дед на пороге. Вспомнил Тренька вчерашний разговор:

- Деда, как ты зиму-то сделал?

Смеется дед.

- Нешто зиму можно сделать? Приметы есть, когда чему быть: холоду иль теплу, дождю иль солнцу. Вчера по тем приметам - в какой цвет солнце закат окрасило, откуда ветер дул, как птицы кричали и по многим другим - увидел, что должно быть ноне снегу. А ты - зиму сделал...

За дедом на крыльцо отец вышел, мать, бабка. Щурятся все от яркого белого снега. Улыбаются. И впрямь - праздник!

Тренька между тем уши навострил. Донесся издали конский топот.

- Скачет кто-то! - объявил.

- Кому к нам скакать, - обняла Треньку мать, - выдумщик ты мой.

Тренька из материнских рук освободился:

- Слышите?

Отчетливо раздался со стороны Троицкого приближающийся стук копыт.

- Кто бы это? - удивился дед.

Показался из-за леса всадник. Лошадь под ним вороная, а одежда и шапка алые, огнем горят.

- Митька! - закричал Тренька. - Митька скачет!

Редко бывал дома Митька с того дня, как отдан был в холопы. Легла между ним и дедом с той поры тень. Говорят, бывало, друг с другом, да о пустяках все. О главном - ни полслова.

В наряде княжьего стремянного впервой приезжал Митька.

Кинулся Тренька ворота отворять. Легко и широко они распахнулись, словно тоже радовались Митьке.

Митька с коня соскочил. Отвесил низкий земной поклон. Деду лисью шапку и заячьи рукавицы подал:

- Благоволи принять!

Всем привез Митька обновки. Отцу - шапку заячью да рукавицы.

Матери и бабке но платку головному. Когда очередь до Треньки дошла, вынул Митька из отощавшей сумы красные, в цвет своей огненной одежде, сапожки. Онемел Тренька от такого счастья. В жизни своей не надевал новых сапог, Митькины донашивал. Схватил сапоги, к груди прижал, слова сказать не может. Мать отвернулась, потихоньку слезу утерла. Кашлянул дед в замешательстве.

Бабушка, как всегда, пришла на выручку.

- Что на воле-то стоим? - спросила громко. - Пошли в избу.

Пропустила Треньку с его сапожками первым.

- Можно, маманя, я их сейчас надену? - попросил Тренька.

- Иначе как же? Непременно надо обнову примерить, - сказал отец.

- Ты небось теперь в них и спать будешь? - пошутил дед.

Засмеялись все. Тренька тоже.

Ладно сидят на ноге красные сапожки. Расхаживает Тренька по избе, сапожками поскрипывает.

- Не тесны ли? - спрашивает мамка.

- В самый раз! - отвечает Тренька.

- Ну и слава богу, - говорит дед. - Теперь не грех и позавтракать.

Принялись за стол усаживаться. В красном углу под иконами - дед.

По правую руку от него - Тренькин отец. По левую - Митька. Рядом с Митькой - Тренька.

Дед, чего в прошлые Митькины приезды не бывало, велел застелить стол скатертью. Мать с бабушкой начали по хозяйству хлопотать, как в большой праздник.

Неторопливо толкуют старшие. Митька про свое житье-бытье рассказывает. Тренька на обновку поглядывает, ждет с нетерпением, когда же, наконец, старший брат заговорит о княжьей охоте и о нем, Треньке.

Обстоятельно отвечает Митька на дедовы и отцовы вопросы. Вовсе извелся Тренька. Не вытерпел-таки:

- Слышь, Митька! Говорят, князь по первому снегу на охоту собирается?

- Верно, - спокойно, будто не понимая, куда клонит Тренька, отозвался Митька. - Завтра и быть той охоте.

И что тут поделаешь! Завел опять длинный-предлинный рассказ о о том, как к той охоте на псарне готовятся да какие гости, по слухам, будут.

В пору плакать Треньке. Толкнул брата ногой под столом: про меня, мол, когда же?

Митька тем временем будто между прочим:

- Вот Треньку обещал на охоту взять, коли ты, деда, не против да отец с мамкой дозволят.

Всполошилась мать:

- Куда ему, мал еще! Затопчут там...

- Так уж и мал? - вступился за Треньку отец.

Заспорили они с матерью.

Дед послушал и свое слово молвил:

- Коли Димитрий берется брата беречь - чего толковать?

И как ни причитала в беспокойстве мать, решено было Треньку вместе с Митьшш на княжью охоту отпустить. Тренька рад был - сказать невозможно!

- Коли так, - Митька на Треньку весело глянул, - ехать надобно.

Федор Богданович велел пораньше возвращаться.

- И то ладно, - встал из-за стола дед. - Пути счастливого!

У ворот уже, когда стали прощаться, дед на Митькино плечо положил руку:

- Не серчай, Митя. Другого пути не было. В этом году из холопства не освободили, будущей осенью выкупим. Потерпи малость...

Обнялись крепко дед с внуком.

Вскочил Митька в седло. Впереди себя Треньку посадил. Махнул шапкой. Коня рысью пустил.

Отъехали версты полторы, Тренька обернулся к Митьке:

- Слышал, что дед говорил? Потерпи малость!

Кивнул головой Митька. Светло и хорошо было у него на душе.

И того не ведал, что ждет его судьба иная, недобрая. И мала окажется дедова силенка, чтобы ту судьбу одолеть.

Глава 6

НЕЖДАННО-НЕГАДАННО

Умен и осторожен был князь Петр Васильевич.

При грозном царе Иване IV многие родовитые люди сложили головы на плахе. А князь явил покорность и смирение великие.

И хотя особой милости не удостоился, гнева царского и опалы избежал.

Будучи от государевых дел в стороне, все свое время отдавал князь излюбленной господской потехе - псовой охоте.

Отчего бы и не гонять князю зайцев, лис да волков? Владел он многими землями с полями, лесами, лугами, реками. Работали на тех землях крестьяне, такие, как Тренькина семья. Везли они князю зерно, мясо, рыбу, мед. Отбывали барщину на княжьей пашне и исполняли многие другие повинности. Платили за землю, на которой родились их деды и прадеды и которая, однако, считалась княжьей. Деньги тоже нужны были князю, дабы жить в довольстве и изобилии и содержать бесчисленную дворню, конюшни с добрыми лошадьми и псарню с отменными собаками.

Любил князь щегольнуть гостеприимством. Редко выезжал в поле один со своими холопами. Чаще приглашал соседей, с кем по родословию своему не зазорно было знаться. Допускал на охоту и людей, стоявших ниже его. На то была своя причина. Нравилось князю, когда дворяне и дети боярские льстили ему, восхищаясь его знатностью и богатством.

На охоту по первой пороше многих гостей созвал князь Петр Васильевич. Шумно и многолюдно было в Троицком. Гостей важных разместили в усадьбе. Тех, что попроще, - в крестьянских избах.

- Славный день завтра будет! - воскликнул Тренька, когда въехали в село.

Митька по сторонам глянул, сказал озабоченно:

- Кажись, не быть завтра хорошему дню. Иван Матвеевич Рытов приехал со своими людьми.

- Нам-то что до него? - беззаботно возразил Тренька. - Ни тепло ни холодно...

- Как бы жарко не сделалось, - сказал Митька. - Князю поперек горла Иван Матвеевич.

- А чего князь его не прогонит?

- Рад бы, да не может. Близкие люди самому Грозному царю братья Рытовы, особо старший, Владимир Матвеевич. Жалованы ему земли йодле княжеских владений. У младшего, Ивана Матвеевича, силы, сказывают, поменее. Однако довольно, чтобы сгубить князя.

- Нешто его сгубить можно? - усомнился Тренька.

- Еще как...

- Богаче Иван Матвеевич князя аль знатнее?

- Власть у него, Тренька. А это поболее иной раз значит, чем все Другое.

Прав оказался Митька насчет нежданного гостя. Федор Богданович на Треньку покосился:

- Не в пору привез. Чай, рытовских видел? Он, - кивнул на Треньку, пусть у меня в избе сидит. Князь с гостем беспременно на псарный двор пожалуют. А зол князь - глядеть страшно.

- Мудрено ли, - заметил Митька. - Приходится ласкать человека, коему горло бы перегрыз.

В каморке своей начал Митька поспешно переодеваться. Шмыгнул носом Тренька:

- Обещал на охоту взять...

- Теперь не до забавы, - ответил Митька. - Кто же знал, что он, сатана, нежданно-негаданно прибудет? Ну, мне бежать надобно. Посиди тут...

Испугался Тренька:

- Постой! Темно больно...

Задумался Митька.

- Огонь вздуть? Кабы Федор Богданович не осерчал. Ложись-ка лучше спать. Утро, говорят, вечера мудренее.

Тесна каморка, отведенная Митьке. Вместо постели аль лавки - низкая лежанка. Должно, для собак была поставлена каморка, догадался Тренька. Примостился на лежанке, устланной сеном. Старой одежкой накрылся.

Грустно сделалось. Мечтал на княжью охоту попасть и на тебе: угодил в собачью конуру.

Сморила Треньку усталость. Кажись, на минуту закрыл глаза, а открыл рядом Митька стоит в полном наряде княжьего стремянного, за плечо теребит:

- Слышь, утро уже. Я тебя упредить хочу: каша да мясо в печи.

Хлеб на столе. Для тебя оставлены. И гляди, с псарного двора - ни ногой.

- Может, возьмешь, а? - на всякий случай попросил Тренька.

- Куда там! - был Митька озабочен более вчерашнего. - Князь стремянным Ларьку берет.

У Треньки остатки сна словно рукой сняло.

- Ты как же?