Юрьев день - Геомар Куликов

Куликов Геомар Георгиевич

Юрьев день

Геомар Георгиевич Куликов

ЮРЬЕВ ДЕНЬ

Многие из вас, друзья, слышали восклицание: "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!" А знаете ли вы, что слова эти пришли к нам из далекого прошлого свидетелями одной из самых трудных и грустных страниц истории русского народа?

Событиям той поры и посвящена эта повесть. Действие ее происходит в годах 1580-1581.

Глава 1

ТРЕНЬКА

Среди обширных вотчинных владении князя Петра Васильевича Ro ровского песчинкой малой затерялась деревня Ивантеевка.

Два двора в ней. Две избы. Одна, вовсе ветхая, пуста. В другой, той, что покрепче, живет семья Поздневых, крестьян княжьих.

Темно и тесно в избе. Сквозь маленькое окошко, затянутое мутным бычьим пузырем, едва сочится хмурый ноябрьский день. Потому с утра до вечера горит лучина, воткнутая в светец - железную палку, раздвоенную наверху. Под светцом - деревянная лохань с водой, куда падают и, шипя, гаснут угольки.

Обшарпанная печь с широкими полатями занимает половину избы.

Вдоль стен - лавки. Подле них - стол. Над столом - черные, закопченные иконы. Перед иконами висит плошка-лампада, которую зажигают по праздникам. Чуть поодаль стоит сундучок, где бережно хранится одежда, что получше.

Пять человек топчутся в избе: дед с бабкой, отец с матерью и Тренька.

Шныряют под ногами две курицы. Тычется мокрым носом теленок, выпрашивает поесть.

И всем-то сегодня Тренька мешает.

Принялся дед плести длинный пастуший кнут. Тренька к нему. Вроде хитрая ли вещь кнут? А это как поглядеть. У рукояти его надо сделать толщиной едва ли не с Тренькину руку, а чем далее, тем тоньше. Кончиться же кнут должен вовсе плетенкой из конского волоса. И без умения и сноровки здесь никак не обойтись.

Медленно идет у деда работа. Пальцы не те, что в молодости, плохо слушаются. Да и мало для такого занятия в избе места. А тут еще Тренька крутится. Ворчит дед:

- Ну, что за диво сыскал? Нетто кнута не видел? Шел бы лучше на волю, чем перед глазами-то мельтешить...

Шмыгает Тренька носом. На волю! Он бы с превеликой радостью удрал из дому. Кто ж отпустит? Который день льет за окошком дождь. Во дворе грязь по колено.

- Отлипнешь ли, смола! - кричит дед, которого Тренька ненароком толкнул под локоть. - Сейчас я тебя этим самым кнутом...

Обиделся Тренька на деда. Подошел к отцу. Чинит тот лошадиную сбрую. Но и у него Тренька виноватый:

- Куда шило дел?

- Не брал я шило. Нужно оно мне больно!

Сердится отец:

- Сколько раз говорено: не трогай ничего без спросу!

Одна бабушка Треньке защита:

- И чего пристал к мальчонке? Сам куда ни то положил, а теперь ищешь прошлогодний снег.

Тоскливо Треньке. Маетно. Забился в угол, где теленок понурившись стоял, - тоже прогнали, чтоб не мешал. Обнял теленка. Зашептал в самое ухо:

- Никому мы с тобой не нужны. Уйдем бродить по белу свету, тогда небось спохватятся, пожалеют...

Глядит теленок на Треньку большими влажными глазами, мотает головой. А про что думает, нешто угадаешь? Теленок ведь не человек.

Садится бабушка за прялку. Трепаный и мятый лен-кудель скручивает в тонкую нить - пряжу. Потом из этой пряжи будет бабушка с матерью ткать полотно, на рубаху кому аль штаны. Может, ему же, Треньке.

Приметила бабушка, что Тренька вовсе нос повесил, того гляди, заревет, позвала:

- Подь-ка сюда, Тереня. Поможешь мне.

Разом повеселел Тренька:

- А сказку расскажешь?

- Коли заработаешь...

Нет в избе ни единой книги. Редкая и дорогая это штука. А когда и возьмет дед иную в соседней деревне и примется читать вслух, мало что разумеет Тренька. Начинает одолевать его такая зевота - скулы ломит.

Другое дело сказки аль былины, что рассказывает бабушка. Тут ясно, почитай, все. А коли чего не поймет Тренька, терпеливо объясняет бабушка не чета вспыльчивому, ровно порох, деду.

Пока думает, наморщив лоб, Тренька, о чем бы попросить бабушку, доносятся до него отцовы слова, обращенные к деду:

- А Николка-то и впрямь на Юрьев день собирается уходить от князя.

Плюнул в сердцах дед, на Тренькину мать зыркнул:

- Известное дело, дурная голова ногам покою не дает.

Потупилась мать. Словно она сама вместе с родным братом, дядькой Николой, в дедовых глазах виноватой оказалась. Однако на том, к великому Тренькиному разочарованию, разговор окончился.

Придвинулся Тренька к бабушке. Потихоньку, чтобы дед не услышал, спросил:

- Чего это ноне все, ровно сговорившись, Юрьев день поминают?

- Не знаешь нешто?

- Праздник вроде большой...

- То не просто праздник - остатки былой воли. Прежде, сказывают, люди не то чтобы легче - посвободнее жили. А ноне привязаны мы к княжьей вотчине, ровно коза к хозяйскому плетню. Ни отойти от него, ни шагу лишнего ступить. Все кругом княжье. Леса, что вокруг стоят.

Земля, что нас кормит. Двор, на котором живем...

Засмеялся Тренька:

- Про двор-то, поди, шутить?

- Какие уж тут шутки, - вздохнула бабушка. - Изба, в которой отец твой и ты родились, и та княжья...

Вытаращил глаза Тренька. Избу оглядел. Низкую, невзрачную, где каждое бревнышко, а в том бревнышке каждый сучок, каждую щелку знал.

А бабушка продолжала:

- Но можем мы, коли невмоготу придется, уйти от князя. Две недели во всем году на то даны. Одна -- до Юрьева дня осеннего, другая - после. Вот, Тереня, какой он, Юрьев-то день, для нас, крестьян господских.

Задумался Тренька. В диковинку ему бабушкины слова.

- А отчего тот день Юрьевым кличут? - допытывается.

- То сказ долгий.

- Поведай! - молит Тренька.

Кивает головой бабушка:

- За густыми лесами, широкими полями, за синими морями, горами высокими в некотором царстве, некотором государстве жили-были царь с царицей...

- И была у них дочь... - догадывается нетерпеливый Тренька.

- Верно, - подтверждает бабушка. - И была та царевна красоты дивной...

Размеренно двигаются бабушкины руки, быстро крутится веретено, споро вьется пряжа, неторопливо сказка сказывается. Про то, как поселился в далеком царстве страшный змей-дракон. И пришлось людям отдавать ему на съедение своих детей кровных. И как покорил змея-дракона отважный молодой воин но имени Юрий, или, что то же, Георгий, а среди простого народа Егорий.

- Оттого-то, Тереня, и празднуется каждый год Юрьев день.

Понравился бабушкин рассказ Трепьке. И того не ведал он, что не было на свете никакого змея-дракона и воина Георгия-Юрия, его будто бы укротившего. А была церковная сказка-легенда, одна из многих, в которые верили - и напрасно - люди не чета ученостью и умом Треньке и родичам.

Если бы мог прочитать Тренька нынешние книги, узнал бы, что пришел тот осенний праздник из глубокой древности. И вовсе ни при чем тут был выдуманный Георгий-Юрий. Просто, закончив тяжелые летние работы и собрав урожай, радовались люди отдыху, веселились, как могли.

И когда спросил Тренька: "Почему можно уйти от князя на Юрьев день только?" - объяснила бабушка:

- Урожай собран к той норе. Глядишь, может, кто и сумеет рассчитаться с князем.

- Значит, дядька Никола...

Стукнула дверь, у порога - легок на помине - мамкин брат. Только сумрачен, против обыкновения. Шайку скинул. Поклонился молчком.

Не раздеваясь, на лавку возле двери сел.

Тренька на деда с опаской глянул и - была не была! - выпалил:

- А правда, будто ты от князя надумал уйти?

Кивнул головой дядька Никола:

- Правда.

Дед кнут отбросил, со своего места вскочил:

- Слыханное ли дело! Сам того не знаешь, чего хочешь!

- Очень хорошо знаю, Григорий Тимофеевич, - тоже поднялся дядька Никола. - Хочу, чтобы не драли с меня три шкуры княжьи приказчики. Чтобы не пороли на княжьей конюшне безо всякой вины...

- ... чтобы государь батюшка князь Петр Васильевич тебя низкими поклонами встречал... - ядовито продолжал дед.

- Мне княжьи поклоны не надобны. Без них проживу. - Дядька Никола протянул заскорузлые свои ладони: - А вот он без них проживет ли?

Сам князь не пашет, не сеет, не жнет. Кто его кормит?

- Земля-матушка... - назидательно ответствовал дед. - Али по скудости ума не ведаешь?

С дядьки Николы гнев сошел. Посмотрел на деда сожалеючи, на лавку опустился. Сказал спокойнее:

- Ты,Григорий Тимофеевич, словно вчера на свет родился. Тебе ли не знать, что без крестьянских наших рук земля хлеба не даст? Семь потов на ней прольешь, тогда, может, и отблагодарит хлебушком в урожайный год. А ты тот хлебушек - князю...

Дед тоже поутих.

- Одно скажу, Никола: от добра добра не ищут. У князя крестьян и холопов много, оттого на каждого, глядишь, чуть поменьше тяжести ложится.

- Я так думаю, Григорий Тимофеевич, что от множества холопов и крестьян он одного человека ни во что не ставит. Да и повинностей, что ни год, все более взваливает.

- Найдешь ли лучшего, чем князь?

- И искать не буду.

- Как так?