Лимеренция - Х. К. Долорес

низкая температура в том году, возможно, даже было пятьдесят градусов(прим. 10 градусов по цельсию).

Но я не говорю ни того, ни другого. Легче жалеть человека, когда он единственная жертва в истории.

— Просто напоминаю, что скоро прием заявлений в колледж, мисс Дэвис, — упрекает декан. — Возможно, в следующем семестре мы увидим несколько улучшенных оценок, пару дополнительных занятий и поступление в колледж. — Его голос суров, но лицо не выражает жалости.

Прямо сейчас я — побитый щенок, которого он нашел на обочине автострады, и он не собирается выгонять меня силой.

Я одариваю его самой широкой улыбкой, на какую только способна.

— Уверена, что так и будет, сэр.

Я завершаю презентацию, пожимая всем руки и любезно принимая их жизненные советы. Не то чтобы я нуждатась в каких-то седеющих выпускниках, которые говорили бы мне, что все дело в том, чтобы — «тянуть себя за веревочки», в то время как блеск их мокасин за тысячу долларов почти ослепляет меня.

Я подтягиваюсь.

С честью сдать «SSAT» и получить стипендию в Лайонсвуде — это самое большое, чего я когда-либо добивалась.

Но в этой истории, как и в той, которую я рассказала сегодня вечером, тоже немного не хватает контекста.

* * *

На обратном пути в свое общежитие я киплю от злости.

Мой тонкий, поношенный жакет не идет ни в какое сравнение с холодным бризом, шелестящим в красных кленах, окаймляющих каменную дорожку, и только гнев, горящий в моих венах, не дает моим зубам стучать.

По-прежнему радиомолчание от Микки. Никаких извинений. Никаких отговорок. Даже нерешительного: Надеюсь, все прошло хорошо!

Очередной резкий порыв ветра колышет осеннюю листву. Я плотнее запахиваю куртку как раз в тот момент, когда мимо проходят две смеющиеся девушки, обе в элегантных пальто Moncler bubble.

Ревность вспыхивает прежде, чем я успеваю ее подавить.

Я хотела бы сказать, что я выше зависти, выше желания покупать куртки за две тысячи долларов, но я не могу. Окруженная богатством Лайонсвуда — как кричащим, так и сдержанным — я не стала невосприимчивой к очарованию приятных вещей.

Просто более подозрительная.

Я пытаюсь избавиться от горечи, потому что, если отбросить в сторону эту катастрофическую презентацию, сегодняшний вечер прекрасен. В полнолуние каменные здания в стиле неоготики, составляющие кампус Лайонсвуда, выглядят почти неземными. К большинству из них не прикасались с начала восемнадцатого века, если не считать ремонта электропроводки и внутренней сантехники. Именно безграничное финансирование школы и преданный совет выпускников гарантируют, что все в кампусе выглядит как будто сошедшее с страниц романа Диккенса.

Листья хрустят под моими теннисными туфлями, когда я заворачиваю за знакомый угол к общежитию, или Западному крылу, как его знает большинство студентов.

Это одно большое блочное здание со стеклянными окнами и исторической башней с часами, разделенное на секции с отдельными люксами. Это все еще общее общежитие, но у меня впервые появилась собственная ванная комната.

Требуется немалая сила, чтобы распахнуть массивные дубовые двери, но, к счастью, в общей комнате нет никого, кто наблюдал бы за моими усилиями.

Или смотрел бы, как я жмусь к потрескивающему камину в прихожей и впитываю немного его тепла.

Общее пространство относительно небольшое, разделенное пополам двумя узкими винтовыми лестницами: одна ведет в общежития для девочек, а другая — для мальчиков.

Гнев возвращается в полную силу, когда я смотрю в сторону последнего.

Интересно, находится ли Микки сейчас в своей комнате в общежитии?

Он мог быть с друзьями. Или играть. Или спать. Или заниматься любыми другими делами, которые могли бы привести его в блаженное неведение о том факте, что сегодня вечером он бросил меня на растерзание волкам.

Пошел ты, Микки.

Он может притворяться, что меня не существует в столовой или коридорах, как остальные мои одноклассники, но это единственный раз, когда он должен прикрывать мою спину. Единственный раз, когда мы должны быть в этом вместе.

И я уверена, что к утру Дин Робинс получит искусные извинения, но я тоже их заслуживаю.

Гнев нарастает тем дольше, чем пристальнее я смотрю на ступеньки, а затем — прежде чем я успеваю отговорить себя от этого — я поднимаюсь по лестнице, намереваясь получить объяснение лицом к лицу и извинения, которых заслуживаю.

Первая лестница ведет в другую общую комнату, больше предыдущей, оформленную в нейтральных темных тонах, с футболками спортивных команд и плакатами. В камине потрескивает еще один огонь.

Я слышала много историй об общей комнате для мальчиков.

Что и кто там делал, но я никогда раньше сюда не поднималась. У меня никогда не было для этого причин. Четыре года, а у меня ни разу не было парня, который пригласил бы меня подняться по этой лестнице или затащил к себе в комнату — это мысль, которой я отказываюсь позволять жечь себя прямо сейчас.

Вместо этого я обыскиваю комнату, пока мой взгляд не натыкается на доску объявлений, приколотую к стене над темно-зеленым диваном, оттенком светлее горохового супа, который я ела сегодня.

Он идентичен тому, что был в комнате для девочек. Список всех студентов, проживающих в этой части здания.

Я нахожу имя Микки, указанное в алфавитном порядке — комната 504.

Конечно, он должен жить на верхнем этаже.

К тому времени, как я добираюсь до верха второго лестничного пролета, мои бедра горят, и ядро моего разочарования приберегается для тех, кто решит, что лифт поставит под угрозу историческую целостность здания.

Комната 504 расположена в самом конце узкого полутемного коридора с видом на заднюю часть здания.

Я поворачиваю за угол, останавливаясь, когда замечаю мужской силуэт, задержавшийся у двери на лестничную клетку с пожарным выходом.

Микки?

Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть какие-то черты лица и что-то похожее на вьющуюся шевелюру.

— Микки? — Зову я.

Силуэт вздрагивает, но вместо того, чтобы повернуться в мою сторону, он открывает дверь пожарного выхода и исчезает на лестнице. Они двигаются быстро, но на мгновение их заливает флуоресцентный свет лестничной клетки, и я вижу их — его — лицо.

Адриан Эллис?

Я моргаю, и он уходит, но я безошибочно узнаю аристократический нос и острый подбородок, которые вот уже четыре года не сходят с первых полос школьной газеты.

Я думаю, он тоже живет здесь, наверху.

Что-то вроде трепета пробегает по моей спине, когда я подхожу к двери Микки.

Может быть, это плохая идея.

Я могла бы просто развернуться, пойти домой и потребовать извинений завтра. Проделать весь этот путь сюда, возможно, было немного перебором, но…

Это он оставил меня