Торговцы мечтами - Гарольд Роббинс

— Что случилось, Джонни? — Лоуренс Ронсен от волнения встал.

Слегка дрожащими пальцами я зажег сигарету.

— С Петером случился удар. Я лечу в Калифорнию.

— А как же планы в Нью-Йорке?

— Несколько дней подождут! — отрезал я.

— Джонни… — Он успокаивающе поднял руку. — Я понимаю твои чувства, но правлению не понравится такой поспешный отъезд. К тому же, ты там ничем не сумеешь помочь.

Я тоже встал и пристально посмотрел на Ронсена, не обращая внимания на его слова.

— Пошли правление подальше! — сказал я.

Именно Ронсен и являлся правлением. Он знал, что мне это известно, и его губы обиженно сжались. Он сердито повернулся и быстро вышел из кабинета. Впервые с того вечера, когда он предложил мне пост президента, я почувствовал покой.

— Ты можешь тоже идти подальше! — сказал я закрытой двери. Что этот сукин сын знал о последних тридцати годах моей жизни!

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД. 1908

1

Джонни держал в руках рубашку и слушал, как часы на церкви бьют одиннадцать. «До поезда всего сорок минут», — подумал он и возобновил лихорадочные сборы. Быстро затолкал в чемодан оставшуюся одежду и захлопнул его. Придавав коленом и навалившись всем телом, Джонни замкнул чемодан. Наконец он снял его с кровати, прошел через зал и поставил рядом с дверью.

Некоторое время Джонни постоял, оглядываясь по сторонам. Казалось, в темноте игральные автоматы насмехаются над его неудачей. Упрямо сжав губы, он вышел в маленькую комнату. Оставалось сделать последнее, самое неприятное из всего этого отвратительного дела — объяснить Петеру в письме причины ночного бегства.

Объяснение оказалось бы значительно легче, если бы Петер не был к нему так добр, если бы вся семья Кесслеров не относилась к нему как к родному. Почти каждый вечер Эстер кормила его ужином, детишки называли его «дядя Джонни». К горлу подступил ком, и он сел за стол. Все эти долгие, одинокие годы, которые Джонни проработал в передвижном цирке, он мечтал о такой семье.

Достал лист бумаги, карандаш и написал: «Дорогой Петер». Затем тупо уставился на письмо. Как попрощаться с людьми, которые сделали тебе столько добра, как отблагодарить их? Неужели достаточно банальных слов: «Пока. Очень приятно было познакомиться. Спасибо за все!» — и забыть их?

Он задумчиво погрыз карандаш, затем положил его на стол и закурил. Через несколько минут Джонни опять взялся за карандаш.

«Ты был прав с самого начала, Петер. Не следовало мне открывать это чертово заведение!»

Джонни вспомнил день, когда впервые вошел в магазин Петера Кесслера. В свои девятнадцать лет он считал себя очень умным. Проработав в цирке много лет и накопив пятьсот долларов, наконец решил осесть в одном месте и открыть свое дело. Один знакомый сообщил, что в Рочестере продается зал с игральными автоматами.

В тот день Джонни познакомился с Петером, которому и принадлежал дом. Его скобяная лавка находилась в этом же здании. Парень понравился Петеру Кесслеру сразу.

Джонни нравился всем: высокий юноша почти шести футов роста с густыми черными волосами, голубыми глазами и неизменной приятной улыбкой, показывающей ровные белые зубы. Кесслер моментально проникся симпатией к юноше еще до того, как тот арендовал зал, где и располагались игральные автоматы.

Петер наблюдал, как парень ходит по магазину, дотрагиваясь до автоматов. Наконец он прервал молчание:

— Мистер Эдж.

— Да?

— Мистер Эдж, наверное, это не мое дело, но вы действительно считаете, что здесь подходящее место для игрального зала? — Петер мысленно обругал себя за то, что сует нос не в свои дела. Прежде всего он всего лишь владелец здания и его должна интересовать в первую очередь арендная плата…

Глаза Джонни посуровели. В девятнадцать нелегко признавать свои ошибки.

— Почему вас это интересует, мистер Кесслер? — холодно поинтересовался юноша.

— Ну, двое последних ребят… у них ничего не получилось, — слегка заикаясь, объяснил Петер.

— Наверное, они не очень разбирались в этих вещах, — сказал Джонни. — К тому же вы правы — это, по-моему, не ваше дело.

По лицу Кесслера пробежала обида. Он относился к чувствительным людям, хотя и старался скрыть это. Петер извинился деловым тоном:

— Простите, мистер Эдж. Я не хотел вас обидеть.

Джонни кивнул.

— Тем не менее, принимая во внимание мой прошлый опыт с бывшими арендаторами этого зала, я считаю себя вправе настаивать на плате за три месяца вперед, — продолжил Петер тем же тоном. Он надеялся, что это суровое требование остановит мальчишку.

Джонни Эдж быстро считал в уме. Трехсот восьмидесяти долларов, которые останутся, вполне хватит для задуманного. Он достал деньги и отсчитал сто двадцать долларов.

Петер Кесслер написал расписку, передал Джонни и протянул руку.

— Извините за бестактность, но я желаю вам добра, — робко улыбнулся он.

Джонни Эдж пристально посмотрел на Петера. Не увидев иронии, пожал протянутую руку.

— Если вам что-нибудь понадобится, заходите, не раздумывая, мистер Эдж, — предложил владелец скобяной лавки, подойдя к двери. — Я живу наверху.

— Спасибо, мистер Кесслер.

— Успехов вам, — попрощался Петер.

Когда он с задумчивым видом поднялся к себе, к нему подошла жена Эстер.

— Ну как, он взял? — поинтересовалась она.

— Да, — медленно кивнул Петер. — Взял, бедняга. Надеюсь, ему повезет.

Джонни закурил вторую сигарету и вернулся к письму.

«Поверь, мне не жалко потерянных бабок. Я только жалею о тех деньгах, которые ты мне дал. Мой прежний босс, Ал Сантос, готов взять меня обратно в цирк. Как только он начнет мне платить, я отдам тебе долг».

Джонни не хотел возвращаться в цирк не потому, что не любил эту работу, а потому, что знал — будет скучать по Кесслерам. Он плохо помнил своих родителей. Они погибли девять лет назад в результате несчастного случая, происшедшего в цирке. Тогда Джонни взял Ал Сантос под свое крылышко, но Алу приходилось много работать. Почти все время Джонни проводил один, потому что в цирке оказалось мало детей его возраста. Так что Кесслеры заполнили вакуум в его жизни.

Джонни вспомнил ужины по пятницам у Кесслеров — как аппетитно дымился куриный бульон с мацой или кнедликами. Вспомнилось последнее воскресенье, когда он водил детей в парк. Как весело они смеялись! Как он гордился, когда ребятишки называли его «дядей Джонни»! У Петера замечательные дети — Дорис около девяти, а Марку три годика.

Джонни не хотел возвращаться в цирк, но он не мог всю жизнь сидеть на шее у Петера. Он и так задолжал арендную плату за три месяца.