РОС: Забытый род - Гарри Фокс

игре. Играли Аспид… и та стражница. А ее последние слова висели в воздухе, зловещие и неотвратимые:

— Я подойду к тебе после отбора…

Отбора… который только начался. Сорок пять вдохов смерти еще впереди. Но первый шаг в Ад был сделан. И Ад… в лице крылатой змеи с рубиновыми глазами и стражницы в облегающей коже… впервые взглянул на меня с интересом. От этого не стало легче. Стало в тысячу раз страшнее.

Следующие часы слились в кровавый, шипящий кошмар. Я стоял в сторонке, прислонившись к холодной стене здания на краю площади, и наблюдал, как Жатва пожинает свой урожай. Один за другим. Мужики подходили к каменной пасти. Зеленый туман окутывал их. И дальше… вариантов было немного.

Хрип. Резкий, как рвущаяся ткань. Человек хватался за горло, глаза вылезали из орбит. Падал. Дергался. Пена. Конец. (Так ушли семеро).

Визг. Пронзительный, безумный. Кандидат начинал рвать на себе одежду, биться головой о камень, пока стражницы не приканчивали его ударом эфеса в висок. (Еще пятеро, включая парня, который пытался бежать к статуе с криком "Я король!").

Молчание. Просто падали замертво после первого же вдоха. Без звука. Лишь судорога и стеклянные глаза. (Большинство. Одиннадцать человек.)

Хорёк был в середине очереди. Он подошел, дрожа как осиновый лист, слезы текли по грязным щекам. Он что-то бормотал, молился. Зеленый туман коснулся его лица… и он просто сложился пополам, как тряпичная кукла. Беззвучно. Только мелкая дрожь, потом — тишина. Стражницы вздохнули, почти с досадой, и потащили его к решетке. Аспид не ценит слабость. Точка.

К вечеру, когда лиловое небо Изнанки потемнело до цвета синяка, на площади стояли только шестеро. ШЕСТЕРО! Из пятидесяти. Воздух пропитался сладковато-кислым запахом смерти и страха. Мрамор под статуей был липким от непонятных пятен. Стражницы выглядели… скучающими. Как будто убрали мусор после долгого дня.

Старшая подошла к нам. Ее золотистая вышивка тускло мерцала в сумерках. На губах играла та же коварная ухмылка.

— Поздравляю, выжившие! — ее голос громко прозвучал в гнетущей тишине. — Сегодня вам удалось… не умереть. Заслужили ужин и постель. — Она обвела нас тем же оценивающим взглядом, что и утром, но теперь в нем было что-то… хищное. — И да. Вам теперь позволено… касаться нас. — Она провела рукой в перчатке по своему бедру. За ее спиной несколько стражниц усмехнулись, их глаза сверкнули опасным огоньком. — Но не обольщайтесь, червячки. Мы для вас все так же смертельны. Один неверный шаг, одна глупая мысль… — Она сделала выразительную паузу. — …и ваши кишки украсят мостовую. Понятно? Шевелитесь, за мной!

Нас повели по темнеющим улицам, мимо все тех же змеиных фасадов и мерцающих окон. Девушки в окнах теперь не подмигивали. Они наблюдали. Молча. Как удавы за добычей, зашедшей в нору.

Привели к зданию. Похоже, когда-то это была таверна. Сейчас же… "Склад еды для графа Дракулы после набега вандалов" — было точнее. Готические арки окон, почерневшие деревянные балки, огромный камин, в котором тлели жалкие угольки. Запах — пыль, сырость и старое мясо. Длинная барная стойка, заваленная бутылками странных форм и цветов. И несколько дверей, ведущих, видимо, в комнаты. Никакого уюта. Только мрак и ощущение ловушки.

— Еда. Выпивка. — Старшая махнула рукой в сторону стойки. — Комнаты — любые свободные. Выбирайте. Утро — на площади. Опоздавших — казним. Спокойной ночи, червячки. — Она повернулась, ее стражницы вышли, и тяжелая дубовая дверь с грохотом захлопнулась. Тишика щелкнул массивный замок.

Мы стояли в полумраке, освещенные лишь тлеющим огоньком камина и парой тускло горящих масляных ламп. Шесть теней. Шесть выживших в первом круге ада.

Григорий: Лет под сорок, коренастый, крепкий, как дубовый пень. Лицо — в шрамах и щетине. Один глаз мутный, белесый (катаракта?). Одежда — грубая, поношенная, но прочная. Стоит, опершись о косяк, наблюдает за всеми с холодным, бывалым спокойствием. "Ну, живем пока. Бывало и хуже. В имперской тюрьме, например."

Марк: Худощавый, с острыми чертами лица и лихорадочным блеском в глазах за толстыми стеклами очков (как они уцелели?!). Одет в потрепанный, но чистый камзол. Потирает руки, нервно озирается. "Фасцинирующе! Фульминантный нейротоксин избирательного действия! Статуя — не просто артефакт, а биологический интерфейс! Надо записать…" (Роется в карманах, ищет карандаш и клочок бумаги).

Степан: Молодой, но с потухшим взглядом. Лицо бледное, осунувшееся. Одет в простую рубаху и портки. Постоянно крестится, шепчет молитвы. "Господи, прости… Господи, защити… Это наказание за грехи наши…"

Клим: Тихий, незаметный парень лет двадцати пяти. Движения плавные, кошачьи. Глаза темные, внимательные, почти не моргают. На шее — синяк в форме пальцев. Одежда — темная, удобная для движения. Ничего не говорит, просто смотрит на бутылки за стойкой. (…)

Артём: Почти мальчишка, лет восемнадцати. Глаза красные от слез, но старается держаться. Одежда — добротная, но порванная и грязная. Похоже, из небедной, но не знатной семьи. "Мама… Папа… Зачем вы меня продали? Я же не хотел…" (Всхлипывает, но старается сдержаться).

И Я. Синяки побледнели, но тело ломит. В глазах — смесь усталости, ярости и нарастающего параноидального ожидания. "Я подойду к тебе после отбора…"

Молчание повисло тягучее и неловкое. Прервал его Григорий, подойдя к стойке с грохотом отодвинув стул.

— Ну, что, герои? — его хриплый голос звучал громко в тишине. — Выжили. Чем не повод выпить? Эй, малец! — он кивнул Артёму. — Подбери нам чего-нибудь крепкого. И еды, если найдется неядовитой. Хотя… — он усмехнулся беззвучно, — …после сегодняшнего, может, и яд пойдет.

Артём кивнул, утирая лицо рукавом, и робко полез за стойку. Марк тут же пристроился к нему, с интересом разглядывая бутылки.

— О! Видимо, настойка на корнях Мандрагоры Изнаночной! И это… Кровь Теневого Оленя? Фантастический гемо-стимулятор! Степан, перестань бормотать, иди сюда, выпей, глоток храбрости тебе не помешает! Степан только молитвенно сложил руки и покачал головой. Клим молча взял первую попавшуюся бутылку темного стекла и налил себе в глиняную кружку. Понюхал. Выпил залпом. Не поморщился.

Я налил себе чего-то, пахнущего дымом и смолой. Обжег горло. Хорошо. Отвлекло на секунду.

— Итак, — Григорий поднял свою кружку, — за то, чтобы завтра не стать удобрением. Имена? Я — Григорий. Бывалый. Солдат. Продали за долги. Кто следующий?

— Марк, — откликнулся ученый, отхлебывая странную фиолетовую жидкость из пробирки (где он ее нашел?!). — Академик низшего круга. Исследователь токсинов. Сам… вызвался. За знанием. — Он нервно поправил очки.

— Степан… — пробормотал молитвенник. — Сельский… Меня… забрали… за недоимки… — Он снова замолчал, уставившись в огонь.

— Клим, — коротко бросил темноглазый, наливая себе вторую. Больше ничего.

— Артём, — прошептал юнец. — Сын купца… Родители… продали контракт… думали, шанс… для меня… — Голос