Свет первой любви - Мэри Бэлоу

«Хотелось бы мне знать, – подумал он, – что за тип этот сэр Эдвин Бейли, если он разрешает ей бродить в одиночестве по окрестностям? Но может быть, он не знает, что она бродит одна? Может, он совсем не знает ее, бедняга?..»

– Я пойду домой пешком… одна… Благодарю вас, милорд.

Да. Глупо было с его стороны предлагать ей такое. Как посмотрели бы на это люди, если бы он внезапно появился в Тамауте – впервые за восемь лет – с Майрой Хейз, невестой владельца Пенвита? И что подумали бы люди, если бы он проводил ее до самого Пенвита? Ведь с тех пор как его предки в последний раз появлялись в пределах этого имения, прошло столько лет…

Он не должен забывать о том, что между Пенвитом и Данбертоном существует вражда и что пытаться положить ей конец – пустая трата сил. Он больше не желает этим заниматься, хотя, если поразмыслить, конечно же, глупо враждовать лишь из-за того, что когда-то их прадеды поссорились. И все же он не желает иметь ничего общего с Майрой Хсйз. И очевидно, что это нежелание взаимное.

Кеннет коротко кивнул и прикоснулся к шляпе.

– Воля ваша, – проговорил он. – Всего доброго, мисс Хейз.

Она ничего не ответила и осталась стоять там, где стояла. Он же вернулся на дорогу и сел в седло. Нельсон вскочил, тявкнул, вопросительно глядя на хозяина, и получил разрешение следовать за ним. Кеннет свернул на дорогу, поднимавшуюся вверх по утесу, а затем начал спускаться в долину, к Тамауту. Солнце все еще сияет, с удивлением отметил он, взглянув вверх. А ему казалось, что небо заволокло тучами. Он чувствовал себя выбитым из колеи, и в голове у него была полнейшая сумятица. А ведь совсем недавно он радовался, что возвращается домой.

Наверное, это вполне объяснимо. Между ними было что-то… Он испытывал к Майре какое-то чувство, которое по наивности считал любовью. Она была его первой – и единственной – любовью, хотя за время, проведенное в Оксфорде, Кеннет кое-чему научился.

А ведь па самом деле у них почти ничего и не было – одна случайная встреча, несколько назначенных встреч, и от всех у него оставалось чувство вины, потому что он не должен был встречаться пи с кем из Хейзов, тем более с молодой леди. Конечно, они с Шоном встречались, вместе играли, дрались на протяжении многих лет, но это – совсем другое дело. Именно ощущение вины перед Майрой вызывало у него волнение, и поэтому он решил, что любит ее. Теперь Кеннет это понял. Вот почему, увидев ее вновь, он несколько встревожился, рассуждал Кеннет, хотя и не ожидал этого от себя. Теперь он стал совсем другим человеком, и нелепые романтические бредни вызывали у него лишь циничную усмешку.

Он взглянул вниз, на лесистую долину, на реку, бежавшую к морю. Теперь уже совсем скоро он увидит Данбертон. Кеннет не жалел, что вернулся. Напротив, испытывал приятное волнение, едва ли не возбуждение. Если бы Нэт и Идеи узнали об этом, непременно посмеялись бы над ним.

И вдруг Кеннет увидел его. Он всегда возникал неожиданно, даже если ты прожил здесь большую часть, жизни. Только что ехал по обширному однообразному плоскогорью – и вдруг перед тобой открывается поросшая лесом ложбина, изумрудно-зеленая по сравнению со склоном холма. А посреди этой ложбины располагался Данбертон-Холл, огромный, величественный дом из гранита, составляющий как бы три стороны прямоугольника. Четвертой же стороной служила чугунная ограда с воротами.

– Мы дома, Нельсон! – сказал Кеннет, мигом забыв о встрече с Майрой. Это его дом. И все здесь принадлежит ему. Эта мысль поразила его – впервые за последние годы. Данбертон принадлежит ему.

Нельсон с лаем бросился к дому по подъездной аллее.

Некоторое время Майра стояла, устремив взор не на море, а на опустевшее небо над ложбинкой. Она слышала, как стук лошадиных копыт затихает вдали, но все еще не верила, что осталась одна. Майра уже давно не думала о нем с ненавистью. Даже когда убили Шона. Ее постигло такое страшное, неизбывное горе!.. После этого, а также после смерти отца всего несколько месяцев спустя ей нужно было думать о другом, ее одолевали совсем другие заботы. Жизнь Майры изменилась так круто, что в ней просто не оставалось места для воспоминаний о каких-то сложных девичьих чувствах. Она забыла о той беззаботной девчонке, которой была когда-то.

Конечно, она могла бы предположить, что он вернется. И могла бы как-то подготовиться – хотя, в сущности, готовиться было незачем. С тех пор как в Тамауте узнали, что Кеннет продал патент и вернулся в Англию, споры о том, приедет ли он в Данбертон, неизменно возникали во время разговоров за чаем, после посещения церкви и на вечерних собраниях местного высшего общества. Но даже если бы обитатели Тамаута не были столь благовоспитанными и решили бы держать пари, смысла в пари все равно не было бы никакого. Потому что никто не сомневался в том, что Кеннет вернется. Никто, кроме Майры. Ведь он сказал, что не вернется никогда, а она ему верила.

Как это глупо с ее стороны! Конечно, он не мог не приехать. Ведь он граф Хэверфорд, владелец Данбертона, господин и хозяин почти всего этого уголка Корнуолла. Мог ли он устоять перед возможностью воспользоваться своей властью? Он любил власть и прежде. У него было восемь лет для того, чтобы пользоваться ею, и, без сомнения, он делал это безжалостно и решительно. Подумать только, как он разговаривал с ней только что – холодно, повелительно!

При мысли об этом ее охватила такая ненависть, что она даже удивилась. Майра сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Он имеет полное право вернуться. Семьи Хейз и Вудфолл, враждующие несколько поколений, прекрасно научились избегать друг друга. Жаль, что ей пришлось пройти столь трудный путь, прежде чем она признала необходимость подчиниться законам семьи.

Когда они разговаривали, Майра не могла как следует рассмотреть его лицо, поскольку солнце светило ей в глаза, но все же она заметила, что Кеннет великолепно сложен – он и в юности был красив, неописуемо красив, но, возможно, казался слишком худощавым для своего роста. Теперь же стал крепким и сильным мужчиной. Без сомнения, лицо его по-прежнему сохраняло орлиную, аристократическую красоту. Из-под полей его шляпы выбивались блестящие белокурые волосы. Он вернулся домой еще более прекрасным, чем был до отъезда.

А Шон лежит в могиле где-то в Южной Франции. Она не была озлоблена; убита горем – да, но не озлоблена. Солдаты воюют, солдаты погибают. Шон был солдатом, лейтенантом от инфантерии, и погиб в бою.

Но теперь она была зла. И охвачена холодной ненавистью. Шон ни за что не стал бы солдатом, если бы не он; У брата просто не было выбора… Ее пробрал озноб. Взглянув на небо, она удивилась, увидев, что солнце сияет по-прежнему ярко.