Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот

самшитовой рукоятью{32}, взял в руки лук и стрелы и вышел из дворца, являя собой образ бедуина{33}. На поясе же у него висел кошель с тысячью золотых монет.

Не успел он пройти и двух улиц, как какой-то человек вышел из хана[4]{34} и громко сказал:

— В жизни не видал ничего более поразительного!

Халиф приблизился к незнакомцу.

— И что это за чудо?

— Это старая женщина, с виду крайне бедная. С самого утра она читает Коран, да так бегло и чисто, словно сам Аллах, когда диктовал Мухаммаду{35}, и при этом никто, кого бы она ни попросила, не подает ей милостыни. И всё это происходит на земле, где царит мусульманский закон — ну, можно ли найти что-нибудь более удивительное?

Харун ар-Рашид, выслушав эти слова, зашел в хан и увидел старушку, о которой ему рассказали. Она сидела на каменной скамье, читала Коран с необыкновенной чистотой и легкостью и дошла уже до последней суры{36}. Халиф встал рядом и заметил, что старушку в самом деле окружает целая толпа слушателей, но никто не подает ей ни одной монетки. Закончив чтение, женщина захлопнула книгу, поднялась и вышла на улицу.

Харун поспешил за ней, но из-за многолюдной толпы ему никак не удавалось догнать старушку, зато он успел заметить, как та входит в лавку. Халифу любопытно было узнать, что это за женщина и зачем ей лавка, ибо при явной нищете у старухи не могло быть ни денег, ни даже намерения что-нибудь купить. Зайдя вслед за незнакомкой, он увидел, что та беседует с хозяином. Харун незаметно приблизился, прислушался и услышал такие слова:

— О юноша, ты не женат, не хочешь ли взять в жены девушку необычайной красоты?

— Возможно, — ответил торговец.

— В таком случае, — продолжала женщина, — тебе надо всего лишь пойти со мной, и я покажу тебе чудо, сотворенное самой природой.

Предложение женщины Харун истолковал по-своему.

«Проклятая старуха! — подумал он. — Я принял тебя за святую, а ты лишь орудие продажи! Нет, ты не получишь милостыни, которую я хотел тебе дать, я прослежу за тобой и узнаю, как ты губишь цвет чужой жизни! Я покинул дворец, пустился на поиски обещанных чудес и не упущу возможности увидеть то, что ты так восхваляла».

С этими мыслями халиф пошел по пятам за сводней и молодым человеком. Старуха впустила в дом того, кого привела, и закрыла за собою дверь.

Харун ар-Рашид напрасно бы утруждал свои стопы, если бы замочная скважина не оказалась огромной. Он заглянул в нее и увидел топтавшегося в ожидании торговца. Немного погодя старушка ввела за руку юную девушку столь дивной красоты, что халиф едва не ослеп. Стройный стан ее походил на тоненькое деревце, нежные черные глаза светились, словно утренняя звезда, брови изгибались двумя прекрасными дугами. Рот ее был подобен перстню Сулеймана с начертанным на нем Величайшим именем{37}, алые губы затмевали самые яркие кораллы, восхитительно ровные зубы сверкали белее самого белого алебастра, а речи звучали волшебной музыкой и словно наполняли воздух благовонием. Дыхание ее тихонько приподнимало белые, как лилии, груди, округлые и крепкие, точно спелые гранаты. Словом, девушка была выше любых похвал, которые могли бы сочинить самые вдохновенные поэты, дабы воспеть ее совершенства, обрамленные ангельской скромностью. Внешностью своей красавица околдовала халифа — он даже не заметил, как бедно она одета.

Обнаружив, что мать выставила ее напоказ торговцу, девица залилась краской смущения, отчего стала еще прекраснее. Она хотела тут же спрятаться в той комнате, из которой вышла.

— Ах, мама! — воскликнула она. — Зачем ты привела этого человека! Аллах запрещает женщинам и девушкам показываться на глаза мужчинам{38}.

— Успокойся, — ответила мать, — всё хорошо, что хорошо кончается. Мужчина имеет право взглянуть хотя бы раз на свою суженую, и если судьба соединит их, значит, это к лучшему, а если они не сговорятся, то больше никогда не увидятся, а значит, и нет никакого греха.

Юная красавица удалилась, а халиф прижался к замочной скважине ухом и, слушая речь старушки, понял, что зря так плохо подумал о ней, приняв за сводню.

«У этой бедной женщины, — рассудил он, — дочка на выданье, а, чтобы найти ей мужа, есть только одно средство — показать ее».

Пока Харун размышлял таким образом, мать девушки вступила в переговоры с молодым торговцем.

— Я обещала тебе чудо красоты, — сказала она, — и я не обманула, а, сверх обещанного, моя дочь не только красива, но и добра. Подходит она тебе?

— Да, госпожа, — ответил торговец, — она всем взяла, остается только спросить, какой ты хочешь выкуп и какое приданое?{39}

— Четыре тысячи цехинов{40} — выкуп и столько же приданого.

— Госпожа моя, ты меня по миру пустишь. Четыре тысячи — это всё, что я имею. Я предлагаю выкуп в тысячу, еще столько же — на свадебные одежды и обстановку, и у меня останется две тысячи на торговлю и жизнь, большим я пожертвовать не могу.

— Именем Аллаха, начертанном на челе Великого Пророка{41}, — сказала женщина, — восемь тысяч, и, если недостанет хоть одной монетки, ты не получишь и волоска с головы моей дочери.

— После того как я увидел ее, это будет для меня большим несчастьем, но то, что ты просишь, выше моих возможностей. — С этими словами гость откланялся и ушел.

Один жених удалился, а на его месте тут же возник другой — халиф собственной персоной, правда, переодетый в разбойника. Увиденная им девица по красоте своей намного превосходила правнучку Хасера, ту самую, что по закону еще не стала ему женой{42}, ту, что он приговорил к смерти и заточил в темнице до тех пор, пока предсказание Ималеддина не сбудется и не решит судьбу царевны и бывшего газеба.

Харун ар-Рашид как ни в чем не бывало зашел в дом старой женщины и поклонился.

— Кто ты? — удивилась она.

— Госпожа, меня прислал тот торговец, за которого ты хотела выдать свою дочь. Он просил передать, чтобы ты и думать о нем забыла.

— Знаю, знаю, он обещал больше никогда здесь не показываться.

— Прекрасно! Выдай дочь за меня, и ты