Газета День Литературы # 121 (2006 9) - Газета День Литературы

Речь шла о современном положении. Сильно критиковали слабость власти. Илиодор слушал язвительные замечания по адресу правительства и что надо было бы сделать и вдруг, не попросив слова у председателя, заговорил:

– Слушаю я, слушаю вас и вижу: не то вы предлагаете, что надо. Предки наши говорили: "По грехам нашим послал нам Господь царя Грозного. А я говорю: "По грехам нашим дал нам Бог Царя слабого!"

И вот что надо сделать – как подниму я всю черную Волынь мою и как приведу ее сюда, в город сей – столицу, Санкт-Петербург, враг именитый, и как наведем мы здесь порядок, тогда будет как надо".

В статье Анатолия Степанова "Главный учредитель Союза русского народа" читаем и о Петербурге: "В одном из залов Государственного музея религии в Петербурге висит необычная картина. Необычна она не только своими внушительными размерами и редким сюжетом (это – пожалуй, единственное произведение искусства, посвященное черносотенцам), но и тем, какие люди и как изображены на ней. Картина написана маслом, предположительно, в конце 1905- начале 1906 года.

Она называется очень длинно "Дни отмщения постигоша нас... покаемся да не истребит нас Господь". В названии, очевидно, используются слова из Евангелия от Луки про "дни отмщения" (Лк., 21, 22), когда Господь предсказал ученикам судьбу Иерусалима. На картине изображена революционная Россия: убийства террористами государственных деятелей и членов монархических союзов, грабежи, беспорядки, нападения на патриотические манифестации, забастовки, демонстрации. В центре Царская Семья, молящаяся перед Распятием о спасении России, окруженная черносотенцами с национальными флагами. Многие из монархистов падают, сраженные пулями террористов. На картине на переднем плане изображены организаторы Союза Русского Народа. Видимо, рукою автора сделана следующая надпись: "Ныне по примеру ангелов защищают Царскую власть от бесов главные учредители Союза Русского Народа:

1 – игумен Арсений; 2 – протоиерей Иоанн Сергиев; 3 – А.И. Дубровин; 4 – И.И. Баранов; 5 – В.М. Пуришкевич; 6 – Н.Н. Ознобишин; 7 – В.А. Грингмут; 8 – князь Щербатов; 9 – П.Ф. Булацель; 10 – Р.В. Трегубов; 11 – Н.Н. Жеденов; 12 – Н.И. Большаков; 13 – о. Илиодор. В священных книгах сказано, что, когда люди уклонялись в идолопоклонство, Бог истреблял их…

Примечательно, что художник изобразил на картине вместе с собой четырнадцать главных учредителей Союза, в центре два священнослужителя с крестами в руках – представитель черного духовенства (игумен Арсений) и белого духовенства (протоиерей Иоанн Кронштадтский). Прообраз очевиден: два священнослужителя символизируют Спасителя, а двенадцать учредителей-мирян – учеников Господа – апостолов".

Даже если с этим истолкованием согласиться, то надо признать, что последний из изображенных оказался Иудой и вместо защитника Трона император получил фигуру похлеще всякого террориста. Но вот вопрос: намеренно или случайно назвал Толстой героя своего рассказа Илиодором и знал ли писатель что-либо об иноке, поносившем не только его, но и Столыпина, против которого, как оказалось, почти одновременно выступили они оба, хотя и по совсем разным причинам?

Как ни заманчиво увидеть в тождестве имен сознательный толстовский жест, это совпадение следует признать случайным. Ни в дневнике, ни в переписке Льва Николаевича имя иеромонаха Илиодора (Труфанова) не встречается, а герой толстовского рассказа, пожилой и кроткий, совестливый князь Иван Тверской, не имеет ничего общего с честолюбивым, гордым царицынским миссионером, и все же обращает на себя внимание одна вещь.

Рассказ Толстого обрывается выписками из дневника протагониста: "Да, всё кончено. Нет выхода, нет спасения. Главное, нет бога -- того Бога, которому я служил, которому отдал свою жизнь, которого умолял открыться мне, который мог бы слышать меня. Нет и нет его".

А дальше следуют лаконичные наброски, из которых выясняется, что Толстой планировал провести своего героя через сомнения и хождения в народ, к революционерам, а далее за границу, а далее к Государю.

Рассказ, повторим, закончен не был, в

ноябре 1910 года Толстого не стало, царицынский иеромонах отметил его смерть несколькими резкими телеграммами, в одной из которых предложил превратить толстовский дом в Москве в тюрьму для его последователей или в дом терпимости, а между тем дальнейший жизненный путь Илиодора поразительным образом пересекся в некоторых пунктах с тем планом, который начертал своему персонажу Лев Николаевич Толстой: и сомнения, и революционеры, и заграница, и встреча с Государем – все это случится в жизни Илиодора... Писатель как будто нечто предугадал или напророчил тому, кто объявил себя его врагом, кто сыпал направо и налево проклятиями и зажигательными лозунгами и кто подобно толстовскому герою несколько лет спустя вступил в конфликт, а потом и вовсе отрекся от Церкви Христовой.

Начало же падения царицынского иеромонаха относится к той поре, когда в Ясной Поляне восьмидесятилетний Толстой писал вещие строки одного из последних в своей жизни художественных произведений.

"Илиодор встал во весь свой высокий рост и, не понимая в первую минуту, где он и что с ним, подошел к алтарю и, услыхав пение, опомнился настолько, что вспомнил, чего от него ждут и что надо делать. И он начал делать то, что надо было делать, и что он так часто делал. Но чем дальше он делал, тем ему мучительнее становилось. Он говорил себе, что, может быть, совершение таинства избавит его от соблазна славы людской, а между тем то, что он теперь отрывался от своих мыслей и молитвы, он отрывался для того, чтобы сделать то, чего требует от него не Бог, а люди. И выходило то, что совершение таинства было тоже действие во имя славы людской."

Соблазн людской славы был тем самым, что мучило и влекло, чему служил всю жизнь и царицынский миссионер и ради чего попирал церковную дисциплину и уважение к властям, но воспринимавшаяся толстовским героем как личная трагедия слава для Илиодора-Труфанова стала не мукой, не испытанием, но жизненным стимулом, допингом, целью. Своей популярности он не стыдился, но ею упивался и как ни была она велика, ему все казалось мало.

"В глазах простого народа он быстро приобретает широкую известность своими пламенными проповедями и речами, – писал об Илиодоре Епифаний. – К нему стекаются огромные толпы. Простой народ его считает своим вождем. Под влиянием этого он все более и более предается погибельной гордости... В конце концов он одевает белый "митрополичий" клобук и появляется перед народом на белом коне. А, дойдя до этого, он отваживается творить своего рода и "великие чудеса". Так на Волге он объявил собравшимся, что на этом месте в три дня воздвигнут Божий храм... "Пусть каждый принесет сюда по одному кирпичу. Ведь нас здесь тысячи! – говорил он. – И из этих всенародных кирпичей, мы, с Божией помощью, нашими руками воздвигнем здесь великий храм... "

В этих словах был явный намек на слова Евангельские.

У Илиодора была горделивая мысль, порожденная ложным толкованием Евангелия, – сделать то, что Иисус Христос не сделал.

Небывалое воодушевление охватило толпы народа. Несли не только по одному кирпичу, а везли на подводах и весь необходимый материал для постройки храма... Работа закипела. Руками народа творилось небывалое чудо. В три дня храм был готов. Самозваный "митрополит" Илиодор торжественно его "освятил" и совершил в нем благодарственное моление.

Но во всем этом была глубокая прелесть духовная. Он, видимо, мечтал остановить своими руками начавшееся революционное брожение в России. Но об этом предупреждал блаженнопочивший Епископ Игнатий Брянчанинов: "Необходима осторожность от всякого увлечения разгорячением совершать дело Божие одними силами человеческими, без действующего и совершающего Свое дело – Бога... Отступление попущено Богом: не покусись остановить его немощною рукою твоею... "

Именно в этом "увлечении разгорячением" отец Илиодор и попытался одними "человеческими силами" удержать народ от "отступления", в то время как Сам Господь, по нераскаянности народа, предоставил ему свободу падать в пропасть. А кончилось все это для Илиодора более чем печально".

В марте 1909 года Илиодора по постановлению Синода за речи, направленные против Столыпина, было решено перевести из Царицына в Минск. За помощью иеромонах обратился к епископу Феофану. Святитель ему благоразумно отказал, и тогда в судьбу Илиодора вмешался человек, с которым царицынский герой был уже давно знаком и который имел куда больше влияния на царя, чем духовник царской семьи.