Газета День Литературы # 121 (2006 9) - Газета День Литературы

Если уж говорить о двух дорогах современного развития мира, о проблеме глобализации и национальной идентичности, то, естественно, даоизм и книги даосских мудрецов, посвященные проблеме постижения Дао, предполагают Дао для каждого народа отдельное. И тут уже ничего не изменишь, Божественный Путь жизни предназначен для каждого народа свой, в нём его счастье и его проблемы. Согласно Дао, каждый народ имеет возможность жить собственной жизнью, и каждый правитель обязан "предоставлять народу возможность жить собственной жизнью" (п.5). Об этом мечтал наш великий писатель Лев Толстой. Не ущемляя другие народы, но, в каком-то смысле, и не думая о них. У них же есть свои идеологи, свои правители. И все эти партии власти, все кичащиеся верностью президенту чиновники возможны лишь в той стране, где нет у народа собственной жизни, где царит насилие и хаос. "Когда шесть родственников в раздоре, тогда появляются "сыновняя почтительность" и "отцовская любовь". Когда в государстве царит беспорядок, тогда появляются "верные слуги"…" Не наших ли "единороссов" мудрый Лао-цзы имел в виду в шестом веке до нашей эры? Думаю, из этого древнекитайского учения почерпнул Лев Николаевич Толстой и отношение к властям, к насилию над народом. "Если кто-нибудь силой пытается овладеть страной, то, вижу я, он не достигает своей цели. Страна подобна таинственному сосуду, к которому нельзя прикоснуться…" (п.29). Вот и русский народ пока ещё таинственно исчезает из сильных властных объятий, "живя своей собственной жизнью" вопреки всем чиновным пожеланиям.

Я искренне удивлен, читая и мудрые мысли Льва Николаевича Толстого, и постулаты "Дао дэ цзина", как ловко обходят все основные национальные ценности Поднебесной, заложенные в "Дао дэ цзине" нынешние якобы приверженцы даоизма, все эти и русские, и американские, и еврейские авторы "Дао Вини-Пуха" и других подобных книжонок. Где же у них говорится о службе народу посредством Дао (п.30)? И насчет глобализма в Дао сказано лишь о миролюбивой уступчивости в отношении соседних стран и народов. Говорится о полезном заимствовании, дабы в отношениях между странами и народами наступила гармония. Но ни о каком слиянии всех народов воедино там и речи быть не может, ни о каком слиянии воедино всех национальных культур, даже единообразие людей исключается. У каждого народа свое Дао. "Знать и государи могут его соблюдать." Вот бы и наши Дао, наши жизненные Пути соблюдали наши собственные правители.

Сам Китай много дал миру (компас, порох, бумагу, а нынче новейшие компьютеры и мобильные телефоны), но много брал и берёт у всего остального мира, не теряя своё Дао. Так и Лев Толстой, к примеру, взял в учении Лао-цзы много полезного, и претворил его в свои собственные толстовские нравственные ценности. Оставаясь при этом самим собой, не подменяя древнекитайского мудреца Лао-цзы. Какой уж тут глобализм. Китай, да и вся юго-восточная Азия (Япония, Корея, Вьетнам, Тайвань) показывают всему миру реальный путь развития, не глобального смешивания нравственных и культурных ценностей, а взаимного обогащения. Но всегда надо знать предел такому взаимному общению. "Знание предела позволяет избавиться от опасности" (п.32). И прекрасно, когда к своему национальному "великому образу Дао приходит весь народ". Но когда же вместе с Львом Толстым мы поймем свое великое русское Дао? Или, кому не нравятся восточные слова, поймем наш русский Путь и заживем своей собственной естественной национальной жизнью? В этом четком национальном самоощущении Поднебесной скорее всего иные современные мыслители назовут древнекитайскую книгу "Дао дэ цзин" мракобесной и косной, впрочем, тогда и Льва Толстого с его подражаниями Дао, тоже надо будет считать мракобесом. Ибо для сохранения естественной национальной жизни Лао-цзы предлагал далеко не глобалистские рецепты.

"Пусть люди до конца своей жизни не уходят далеко от своих мест." А ведь это изумительно верный рецепт сохранения любой национальной жизни любой даже самой маленькой нации. "Пусть народ снова начинает плести узелки и употреблять их вместо письма". То есть предлагается сохранять все древние традиции и одежды для сохранения единого национального целого. Компьютеры – компьютерами, но для глобализации ни китайцы, ни японцы, ни корейцы не отказываются от своих сложнейших иероглифов, не переходят на латиницу, тем самым, оставаясь замкнутым на себя своим языком, национальным образованием. Они могут выучить и английский, и русский, но мыслить-то будут по-китайски. И совсем уж консервативное по нынешним временам требование, которое сегодня под силу нам в России лишь благодаря нищете русского народа и нашей заброшенной провинции. Но ведь и его не счел нужным отбросить из учения Лао цзы Лев Николаевич Толстой. И в нём почувствовал некую целебную силу.

"Пусть соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у друга пение петухов и лай собак, а люди до самой старости и смерти не посещают друг друга". Может быть, в этом и состоит секрет неуничтожаемости китайской нации и её неассимиляции даже в многомиллионных городах и странах. Вот чему полезно поучиться русскому народу, который растворяется среди других народов буквально на третьем поколении. Конечно же, китайцы сегодня посещают весь мир, но в своем внутреннем пространстве собственного Дао они всё также слушают пение соседских петухов и до самой смерти не открывают свои сокровенные Дао другим народам. Подобно евреям, тысячелетие не растворяющимся среди других народов, китайские Чайнатауны сотни лет сохраняются в Нью-Йорках и Сан-Франциско, Лондонах и Парижах, и внутри них по-прежнему китайский народ "снова начинает плести узелки и употреблять их вместо письма". И потому все заграничные китайцы (хуацяо) внутренне всегда по-прежнему живут у себя дома "и до конца жизни не уходят далеко от своих мест".

Вот это и есть китайский интеллектуальный национализм, уже пятое тысячелетие спасающий китайскую нацию. Подобный Путь самостоятельного русского развития, простодушного и божественного, жизненного и духовного, не называя его по имени, ибо имена скрадывают сущность, заложен в Дао Льва Толстого. Ибо именно у него даже офранцуженная с детства Наташа Ростова в наиболее яркие моменты сбрасывает с себя всё наносное, всё сословное и становится частью простого русского народа. Как пишет наш талантливый исследователь Сергей Бочаров: " Наташино влияние вызывает и пробуждает в обычной "мирной" жизни отдельных людей, еще до того, как ситуация эта встанет событием и общенародным, национальным… Своим воздействием постоянно Наташа отрывает людей от того ложного, с чем они связаны, и постоянно она помогает… объединению на какой-то иной, широкой основе, постоянно такое объединение творит…"

Сергей Бочаров сначала цитирует Толстого: "Где, как, когда всосала в себя из этого русского воздуха, которым она дышала, – эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, – этот дух, откуда взяла все эти приемы… умела понять всё то, что было в Анисье, и в отце Анисьи, и в тётке, и в матери, и во всяком русском человеке". Затем Бочаров добавляет уже от себя: "Во всяком русском человеке!.. Таков масштаб, под который столь свободно и естественно встает Наташа Ростова. Ведь это тот же масштаб, которым измеряется человеческое качество в пору отечественной войны… Тема "таинственных струй народной русской жизни", исторического действия нации – его основная эпическая тема… И в рост с ней встает образ маленькой, грациозной, "переполненной жизнью" девочки…"

Вот это и есть главный духовный Путь великого русского писателя, обозначенный покорившим Толстого своей мудростью маленького древнекитайского мудреца Лао-цзы коротким словом Дао.

И Лев Толстой, и Лао-цзы перечеркивают своими гениальными творениями всю безрассудную, убийственную для человечества, попытку всемирной глобализации и типизации всего несхожего. На пути любой глобализации стоит неколебимое Дао любого человека, любого народа. И вся жизнь Льва Николаевича Толстого была, кроме всего прочего, яростной попыткой жить по законам Дао.

"Что значит, знатность подобна великому несчастью в жизни? Это значит, что я имею великое несчастье, потому что я дорожу самим собой. Когда я не буду дорожить самим собой, тогда у меня не будет и несчастья. Поэтому знатный, самоотверженно служа людям, может жить среди них. Гуманный, самоотверженно служа людям, может находиться среди них" (п.13).

Не о жизни ли самого Льва Николаевича Толстого, вплоть до ухода его из Ясной Поляны, сказано так ясно еще за две тысячи лет до начала этой жизни? Впрочем, Дао неиссякаемо и согласно его простым истинам люди жили, живут и будут жить.

Вячеслав Куприянов ЕВРОПА и МЫ