Легенда о заячьем паприкаше - Енё Тершанский

Однако рядом с таким всепоглощающим желанием, какое снедало жену объездчика, все это: гордость, истина, разум, достоинство — не имело никакого значения.

Перед внутренним взором объездчицы витал, исходя ароматным паром, заячий паприкаш, и казалось ей: если нынче же она его не отведает, то умрет в страшных муках.

— Ты, может, думаешь, я твоей болтовней сыта буду? — накинулась она на мужа со всей злостью, на которую только была способна. — Ты думаешь, я твоими дурацкими оправданиями наемся?

— Так что же мне было делать-то, если я у них даже за деньги зайца не мог добыть? Украсть, что ли?

— А хоть и украсть! — закричала объездчица. — Может, тебе их жалко? Лучше украсть ради жены, чем с пустыми руками домой приходить!

— И чтобы меня потом с должности погнали? — закричал ей в ответ объездчик. — Ты что, не помнишь, как я на этой дичи однажды обжегся, только милостью божьей и уцелел? Этого ты хочешь? Этого?

Поняла баба, что прямым наскоком ничего не добьешься: муж будет отчаянно защищаться. И возьмет верх, потому что в споре у него доводов больше.

И от пароксизма ярости объездчица перешла к другой крайности. Злоба, что искажала ее лицо, вдруг превратилась в плаксивую мину, и она, словно обессилев, рухнула на скамью у стола.

— Будь ты проклят, мучитель! Знаешь ведь, что в моем положении я до смерти могу заболеть, если не получу, чего хочется. Будь ты проклят, подлый, бессердечный идол!

Честно говоря, объездчику очень хотелось ответить ей: дескать, а что тогда делать мужьям, коли их несчастные женушки захотят зимой свежей черешни?

Но тут он, придя немного в себя, решил, что единственное лекарство против жениных приступов — умное безразличие.

— Ладно, ладно, считай, что ты права! И пускай буду я проклят! Я-то знаю, что сделал все, что мог. А коли это тебя не устраивает, так валяй — реви себе, беснуйся!

И объездчик, пыхтя и бормоча что-то себе под нос, снял наконец с себя ружье, сумку и положил их на место.

А тем временем жена его, уже дрожа и дергаясь всем телом, рыдала возле стола и с воем твердила свое:

— Будь ты проклят, коли ради жены, ради будущего дитяти нашего не захотел какого-то вшивого зайца, из сотни, из тысячи, домой принести! Будь ты проклят!

На объездчика это, по всей видимости, уже ни капли не действовало. Неприязненно хмыкая, смотрел он на бабу и наконец сказал рассудительным тоном:

_ А о том ты не думаешь, что я с самого полудня бегаю язык высунув и без крошки хлеба. У меня уже кишки слиплись от голода. Лучше, будь добра, дай мне перекусить. И сама лопай, что есть.

На эти слова баба ответила по-другому. Она вдруг смолкла, вытерла фартуком мокрое от слез лицо, подошла к мужу и умоляющим тоном сказала:

— Да что ж это такое? Нет в тебе ни капельки сочувствия! Не понимаешь ты, что ли, что я теперь на другую еду не могу и смотреть? Я и в обед-то все как есть на тарелке оставила. А ты вот ни на столечко меня не жалеешь, даже зайца на ужин не захотел принести!

Объездчик смотрел на жену совершенно бессмысленным взглядом.

— Да где же у черта в ступе я зайца тебе возьму? Да разве бы я не принес, если б можно было?

— Ты сам знаешь — где! Где у тебя брали, там и ты можешь взять! Ну сделай это ради меня, Андриш, сердце мое! Все ведь знают, что у Богдана всегда есть зайчатина…

И объездчица ласково обняла мужа за шею, намереваясь умолять его дальше.

Но объездчик стряхнул руки жены и вскочил с таким видом, будто собака цапнула его за ногу.

То, на что подбивала его жена, было очень скверным и унизительным делом. Один из лавочников в деревне в прежние времена частенько покупал у объездчика по черной цене подстреленных зайцев. На этого Богдана и донес кто-то банку: дескать, он с браконьерами дела водит, а объездчик смотрит на это сквозь пальцы, потому что ему тоже отсюда кое-что каплет.

Так что объездчик аж задохнулся от возмущения и затряс головой, стиснув кулаки и слушая неразумные бабьи слова. И в конце концов решительным и зловещим тоном сказал:

— Эй, довольно! Неси давай ужин! Я тебе не позволю петлю мне на шею надеть! Чтобы я к Богдану пошел, чтоб меня там после охоты увидели? Да о нем всем известно, что он краденое скупает. Чтоб меня из общины, из стражи вытурили из-за твоего паршивого паприкаша?… Неси ужин сейчас же! Или плохо будет!

Баба сделала еще одну, последнюю попытку. Ломая руки, она подошла к мужу.

— Андришка! Сердце мое!..

Однако объездчик был непреклонен.

— Не дашь ужин?… Ладно! Возьму сам.

С грохотом, с шумом вышел объездчик на кухню и вернулся с кастрюлей, что стояла с краю горячей плиты.

Однако этой короткой минутки было достаточно, чтобы слабая, несчастная женщина, униженно просящая снисхождения у своего повелителя, вдруг опять превратилась во взбесившуюся ведьму.

Шваркнул объездчик кастрюлю на стол и взял ложку, чтобы приняться за еду.

Только баба тут завизжала что есть мочи:

— А я? Ты будешь жрать, а я нет? Тогда и тебе не дам! Так и знай!

Схватила объездчица кастрюлю и — бац! Пока только дном, но так шарахнула по столу, что фасоль в сметане брызнула во все стороны, а свинина копченая прыгнула объездчику прямо в лицо, будто какая-нибудь живая, скользкая жаба.

Ух ты-ы! Ну дела, я вам доложу! Хоть стой, хоть падай, хоть караул кричи!

Объездчик с ревом кинулся в угол, за своей палкой. Баба же, неистово визжа, схватила вилку, которой мясо на сковороде переворачивают: дескать, посмей только тронуть, я тебе сразу кишки наружу выпущу! Детишки, все трое, что дремали уже в своем углу, тоже пронзительно завопили: батя мамку убивает. Даже объездчиков легавый пес от ужаса взвыл на кухне.

Это и был тот концерт, который Гажи мог бы услышать еще во дворе, если бы мог что-то воспринимать.

Но зато Гажи его и прервал!

Сами представьте: вдруг с шумом распахивается дверь, и в хату влетает Гажи. Влетает он головой вперед и растягивается во весь рост на полу.

От изумления, от неожиданности в хате воцарилась тишина, и только один сверх меры старательный объездчиков отпрыск продолжал тоненьким голосишком вопить: ай-яй-яй-яй!

Тут объездчик с женой немного опомнились и подбежали к лежащему Гажи.

— Ты гляди-ка! Один, два, три, четыре зайца! — подхватил первым делом объездчик палку с висящими на ней, будто груши на ветке, зайцами.

И вдруг разразился отчаянным хохотом.

— Ах ты, разбойник! — набросилась баба на мужа. — Ты, стало быть, нарочно меня заводил, а сам послал этого беднягу за зайцами, чтобы он тут у нас ноги протянул.

— Черт с рогами его послал, а не я, — запротестовал объездчик. — Я сам не знаю, где он их раздобыл.

— Ну, коли вправду не врешь, тогда надо спросить у этого, — сказала объездчица, глядя на Гажи, все еще с сомнением в голосе: не разыгрывает ли ее муж. — Смотри-ка: несчастный-то уж не помирать ли собрался? Эй, Гажи, что с тобой?

Объездчица и ее муж наклонились над Гажи, который лежал ничком, повернув голову, без сознания. Брезгливо касаясь драной его одежонки, они трясли его, дергали, хмыкали удивленно. Хоть узнать бы, прежде чем Гажи испустит дух, где он взял этих зайцев.

Объездчица поднесла теплую свою ладонь к сизым, шершавым губам Гажи и, подержав, кивнула:

— Дышит он, дышит! Слаб только очень. Скоро очухается, наверное. Дай ему палинки. Пусть понюхает — тогда очнется, а коли нет, влей ему в рот чуть-чуть. Я не буду его тут стеречь. Пойду приготовлю зайца на ужин. Ох ты, какие жирные-то! Жаль, освежевать не поможешь. Оно бы быстрее пошло…

И объездчица срезала одного зайца с палки и ушла с ним на кухню. А объездчик бутылку с палинкой притащил и попробовал оживить Гажи.

Но не успел он присесть рядом с ним, как Гажи сам очнулся. И, только глаза открыв, застонал, заворочался, потом, тяжело дыша, приподнялся, сел и плаксивым голосом сказал объездчику:

— Ничего, ничего, все в порядке! Зайцев я притащил. Это вы их в снег спрятали?

Вот таким человеком был Гажи. В святой нетребовательности своей он даже дух испустить позволить себе не мог тут, в чистой и теплой горнице, чтобы не причинить неудобства хозяевам. Попробовал он было встать на ноги, силенки напряг, но не смог, повалился обратно. И в отчаянии посмотрел на объездчика. И уж так счастлив был, что тот на него не заругался, а, наоборот, предложил стаканчик палинки.

— Ну-ка, держи, сперва выпей вот! Сразу в чувство придешь. А потом расскажешь, как попали к тебе эти зайцы!

— Благослови вас господь! — опрокинул Гажи палинку, и все его ветхое тело, измученную его душу охватила приятная бодрящая теплота.

— Ну, еще раз! Выпей-ка! — протянул объездчик новый стаканчик, и Гажи, послав его следом за первым, опять попробовал встать.

И опять ничего у него не вышло.

— Ай-яй-яй! — запричитал он, оправдываясь. — Немножечко ослабел я. С утра, с самого утра…