Легенда о заячьем паприкаше - Енё Тершанский

О, коляска была еще далеко, а Паприкаш давно уже скакал дальше по целине.

Лишь кучер оборотился назад и сказал графине доверительно и фамильярно, как говаривали с господами слуги в старые добрые времена:

— Ах ты леший! Не к добру это, барыня! Заяц дорогу перебежал!.. У нас, мужиков, стало быть, чтобы несчастья не вышло, надо сделать так: сплюнуть влево, сплюнуть вправо и сказать: «Чесночок душной! Пошел, зайчик, домой!» И тогда всю порчу как рукой снимет.

Кучера, этого темного мужика, сама графиня к такому обращению приучила, чтобы он, значит, по-простецки с ней разговаривал. Очень ее забавляли дремучие рассуждения такого примитивного существа, как этот кучер.

Вот и сейчас графиня снисходительно улыбнулась и сделала вид, что приняла этот эпизод с зайцем близко к сердцу. А кучеру ответила: «Да-да, я тоже слышала что-то про такую примету. Но вы все же поезжайте дальше, Михай!»

Ну, кучер-то в самом деле охотно бы сплюнул вправо и влево, чтобы несчастье предотвратить. Да как-то постеснялся плеваться перед графиней… И теперь у него до самой смерти никто уже не выбьет из головы, что все то, что произошло немного спустя, произошло не почему-нибудь, а из-за проклятого зайца.

Потому что по следу Паприкаша мчался, гавкая, роя снег, желтый легавый пес. И как раз в той точке, где он должен был пересечь тракт, оказалась коляска.

Что тут зря говорить: уважающая себя охотничья собака, да еще во время гона, плевать хотела на какую-то там господскую коляску. Она только и сделала небольшой вираж на бегу, чтобы на лошадей не налететь. Причем пересечь дорогу ей, конечно, требовалось обязательно перед ними. И ей вполне это удалось! То есть…

Пес пролетел буквально на волосок перед мордами благородных, нервно бьющих копытами лошадей.

Те фыркнули, вздернули гордые головы, украшенные султанами. И этим, пожалуй, инцидент был бы исчерпан.

Если б не чертов тот поводок, что метался и бился по сторонам и, когда пес миновал уже пристяжную — хлоп! — ударил ей по передней ноге и даже на нее намотался. Только на каких-то пол мига. Тут же и размотался.

Но этого было достаточно, чтобы все пошло кувырком!

Легавый от неожиданного рывка оказался под упряжкой. Лошади взвились на дыбы. Пристяжная прыгнула влево, коренная помчалась вперед.

Пусть кучер на облучке готов был к этому собачьему цирку. Руки его, от постоянного натягивания вожжей, потеряли чувствительность. А лошадь, она ведь только делает вид, что покоряется воле кучера. Уж коли она понесет, то человек ей что пушинка!

Словом, осатаневшие кони так рванули вожжи, что кучер вперед головой полетел с облучка. И хорошо еще, что не меж лошадей упал, а в сторону, на замерзший тракт. Руки его так и держали вожжи, не разгибаясь. Так что упряжка проволокла его добрый кусок по льдистой, словно усыпанной битым стеклом дороге. Кровь брызгала во все стороны… Ужас!

О ужас!.. Потом вожжи вырвались все же из рук, и он остался лежать в луже крови. И еще остался на тракте, жалобно воя зализывая свои раны, желтый легавый пес.

Коляска же бешено мчалась по тракту, влекомая потерявшими голову лошадьми. А в коляске — графиня с больными нервами!

О ледяная реальность кошмара!..

Расширившиеся зрачки графини еще зафиксировали вздыбившихся, рванувшихся вскачь лошадей и падающего кучера… Спустя минуту в несущейся по дороге коляске лежала несчастная, потерявшая сознание женщина…

Что же в это время было с Паприкашем?

Косой прямиком скакал на противоположный край долины. Однако там, на противоположном краю, был тот крутой склон, где каталась на санках деревенская детвора.

Выскочив из-за маленького пригорка, Паприкаш чуть не наткнулся на ребятишек, которые как раз в эту минуту скатились вниз.

— О-ёй! Заяц! — завизжал один крохотный деревенский житель. Следом за ним подняла вопль прочая мелочь, одетая в маленькие полушубки, сапожки и меховые шапки.

Отшвырнули они санки и толпой бросились за Паприкашем. Ладно! Эта опасность для Паприкаша была еще не опасность. Десять прыжков — и охотничьи амбиции ребячьего войска развеялись как дым.

Но здесь-то и началась та знаменитая гонка, о которой после говорила не только деревня, но и вся округа, весь комитат, да что комитат — вся Венгрия. А может, даже и заграница на нее обратила внимание.

О том, как это произошло, и рассказывается дальше.

Увидев толпу ребятишек, загородивших ему дорогу, Паприкаш впал в панику. Рекорд по части паники давно держит заячье сердце. Паника Паприкаша оставила далеко позади все рекорды. установленные заячьими сердцами.

Среди визга и воплей Паприкаш прижался к земле под каким-то кустом на склоне. Он понятия не имел, в каком направлении ему теперь бежать.

Внизу, на Заячьем поле, за спиной у него, гремели смертоносные выстрелы. Справа был тракт, там, впряженные в графскую коляску, мчались обезумевшие графские лошади. Слева приближалось орущее ребячье войско с рогатками.

Лишь одно направление было еще свободным. Вверх по склону холма. Там еще не появилась опасность.

Паприкаш совсем забыл в панике, что в том безопасном направлении лежит деревня.

И — жми-дави! — прямиком помчался в ту сторону.

Надо сказать, что если уж ему так захотелось попасть в деревню, то обстановка ему в этом очень благоприятствовала. Ребячья орава с санками была на одном холме, толпа деревенских, собравшихся поглазеть на облаву, — на вершине другого. Перед Паприкашем открывалось широкое пустое пространство, откуда, конечно, он не мог пока видеть дома деревни.

Эх, поддай, поддай еще жару! Паприкаш мчался вперед без оглядки.

Разумеется, в тот момент, когда он выскочил из-под куста, ребятня его снова заметила. И заверещала, заулюлюкала еще громче:

— Ой-ей-ей-ей-ей! Заяц в деревню бежит! Уй-юй-юй-юй! Глядите, глядите!

Тут и взрослые, околачивающиеся на другом холме, навострили уши. И вот уж там тоже поднялся невероятный гвалт.

Им как раз надоело в снежки играть да друг за другом гоняться. Так что новое развлечение пришлось очень кстати. Побежал народ вниз по склону, чтобы с фланга на Паприкаша напасть.

Но положение все еще выглядело таким образом, что единственный путь, куда мог Паприкаш направиться, вел к деревне.

Если он даже вздумал бы повернуть обратно, ему преградил бы дорогу бегущий по склону народ. Так что Паприкаш, хоть и зигзагами, бежал все же прямиком к деревне.

Перед ним уже появились крыши первых домов. Но дома, хоть они и вздымались так устрашающе, были все-таки неживыми предметами. В то время как за спиной у косого свистел, орал, улюлюкал живой, неуемный враг.

Старые бабки в ужасе закрывали руками лицо: господи Иисусе, видать, погибель идет, коли уж заяц, дикий зверь полевой, силой хочет деревню занять! Батюшки светы, глядите-ка: вся деревня с палками да с камнями не может прогнать антихриста!

И ведь верно! На околице сумасшедшая эта погоня уже до того дошла, что толпа почти догоняла бедного Паприкаша. Одна-две палки пролетели со свистом почти рядом с ним. Кое-кто уж и шубу снимал, чтобы накрыть ею косого, и тому удавалось лишь чудом прошмыгнуть меж прыгающими, орущими добрыми христианами.

Хорошо еще, что собаки со всей деревни не устремились за Паприкашем. Накануне рассыльный из сельской управы ходил по дворам и строго-настрого приказывал всех собак привязать, чтобы те не вздумали помешать господской охоте. Арендная плата за Заячье поле в бюджете общины занимала совсем не последнее место.

Одним словом, Паприкаш добрался уже до крайних домов. Там ему пришло в голову, что деревня, пожалуй, для длинноухого все ж не самое надежное место. Лучше все-таки проскочить куда-нибудь в сторону, вдоль околицы, по направлению к полю.

Посоветовавшись с самим собой, опять проголосовал он за левое направление. И тут же, не долго думая, влево и поскакал.

Чудесно! Не считая двух-трех ребятишек с санками, слева действительно не было видно серьезных препятствий.

Зато впереди показался одиночный, тихий дом с широким двором и садом. Стоял он на отшибе деревни. Это было жилье объездчика.

Дальше, за ним, снова были дома, деревня спускалась там немного пониже, к пашням. В той стороне виднелись люди, слышался лай собак и прочие сельские звуки.

Паприкаш на бегу раскинул мозгами. И впервые принял решение, которое смахивало на умное. Что делать: безвыходность — самый большой педагог.

Зачем ему рисковать, мчаться опять неизвестно куда? Пока опасности непосредственной поблизости вроде нет. Надо где-нибудь здесь затаиться, выждать немного, чтобы уж точно знать, куда бежать от деревни.

И намылился Паприкаш прямо к объездчиковой усадьбе. Возле дома найдет он себе стог какой-нибудь или копну, куда можно будет забиться на время. Конечно, к дому он зайдет с тыла, со стороны сада.