Ломовой кайф - Влодавец Леонид Игоревич

— Ты вообще-то давно тут последний раз ползал, пан Ольгерд?

— В восемьдесят седьмом, кажется.

— Тринадцать лет назад, стало быть… И ты уверен, что с тех пор тут ничего не изменилось, а?

— Уверен, что изменилось. А что?

— Стало быть, есть шанс, что там, где вы раньше пролезали, теперь все наглухо завалено? Я правильно понял?

— Шанс есть. Но есть шанс и на то, что там, где раньше нельзя было пройти, теперь можно. Диалектика!

— Спасибо, я еще не забыл с училища… — вздохнул капитан.

— И давно вы его закончили? — поинтересовался Ольгерд.

— В восемьдесят третьем.

— О, у вас хорошая память! Нескромный вопрос: а почему только капитан? Многие за это время генералами стали.

— Кто стал, а кто и отстал, — проворчал Ляпунов. — Жизнь так сложилась.

Ольгерд понял, что дальнейшие разъяснения на эту тему исключены, и притих. Зато рация капитана заговорила баском Топорика:

— Доехал до площадки, из пояса вылез, лампу упаковал. Вира!

— Понял, — ответил Ляпунов. — Жди рюкзаки! Лампу, укутанную поясом, благополучно вытянули, и Ольгерд снова нацепил ее на шлем. А к поясу прикрепили за лямки пару рюкзаков и отправили в колодец. Сверху Ольгерд и Ляпунов страховали веревкой, чтобы рюкзаки не соскользнули слишком быстро, а снизу Топорик должен был продергивать их через узкости, если создавалась угроза застревания.

Впрочем, рюкзаки съехали нормально и ни разу не застряли, поэтому вторым рейсом рискнули отправить сразу три. И тут все прошло штатно.

— Милочка! — сказал Ляпунов. — Прошу на погружение!

— Сереженька! — столь же нежно пропела Зена. — Всегда готова к погружению! Особенно ежели куда унутрь…

Милкин юморок был «мамонтам» хорошо известен, и то, что «королева воинов» могла перепохабить любого мужика, — тоже. Однако в компании был чужой, который мог понять что-нибудь не так, и Ляпунов пробормотал давний прикол из телефильма «Адъютант его превосходительства», который в дни детства и юности нынешнего капитана был жуть как популярен:

— Зачем же при мальчонке-то, ваше благородие?

Ольгерд был примерно ровесником Ляпунова и прикол помнил. А вот Таран фильм с участием Соломина посмотреть как-то не сподобился. Для него и его сверстников этого прикола вообще не существовало. Вдобавок Юрка был единственным среди всей компании, кто с большей или меньшей натяжкой подходил под понятие «мальчонка», ибо, несмотря на рост 186 и вес 92 (поправился малость на «мамонтовских» харчах!), Юрке все еще не сравнялось двадцать лет, и он покамест оставался тинейджером. Наличие жены и годовалого сына в данном случае можно было в расчет не принимать.

В общем, Таран неизвестно отчего обиделся и даже разозлился. То ли от того, что Милка слишком кривлялась, то ли от того, что Ольгерд слишком противно захихикал после слов Ляпунова насчет «мальчонки». Но, слава богу, Милка в этот момент уже уползла в «колодец», и Таран не успел сказать ей на дорожку ничего обидного и сердитого.

«КОЛОДЕЦ»

Милку тоже благополучно дотянули до отметки 527, хотя был момент, когда пришлось поволноваться. Зена неуверенно пробасила в рацию:

— По-моему, у меня попа не проходит!

Кроме того, услышав этот доклад, премудрый Ольгерд дал шибко научный совет, которого, как казалось Тарану, Милка просто могла не понять:

— Повернись вокруг продольной оси на девяносто градусов!

Однако, как ни странно, «королева воинов» уже через пару секунд доложила, что повернулась, как просили, и протиснулась.

— Я сразу уловила, что продольная ось — это та, которая между долек проходит! — сообщила суперженщина.

Когда вытянули пояс с лампой, Таран был уже морально готов к спуску. Но, когда его пристегнули и оборудовали фарой, пульс у Юрки заметно участился.

— Медленно перехватывайся, ногами ищи опору, — инструктировал Ольгерд. — Башкой без нужды не стукайся.

Вообще-то «колодцем» это место, по разумению Тарана, мог назвать только стопроцентный придурок. Нет, конечно, умом Юрка понимал, что у таких упертых спелеологов, как Ольгерд, есть своя терминология, жаргон и прочие заморочки, которые призваны отличить их от всех остальных нормальных людей. Так же, как у всяких прочих экстремалов. Но поскольку у Тарана, как у всякого нормального человека, имелось свое четко устоявшееся понятие слова «колодец», то есть чего-то прямого, вертикального, имеющего квадратное или круглое сечение, его душа инстинктивно протестовала против того, чтобы считать это колодцем.

Во-первых, это не было ни прямое, ни вертикальное и даже как наклонное не воспринималось. И, уж конечно, ни о круглом, ни о квадратном, ни об ином поддающемся геометрическому описанию сечении говорить не приходилось. Таран сползал вниз по извилистой глубоченной трещине, промытой тем самым ручейком ледяной воды, что стекал в «колодец» через трещину в стене пещеры-туннеля. Этот самый ручеек, раздробившись на множество струек, падал в провал, долбился о всевозможные выступы, рассыпался на множество капелек и вновь собирался в струйки, змеившиеся по извилистым проточкам в скале. Само собой, вода эта периодически плескала Тарану в морду, которую гидрокостюм не прикрывал. Впрочем, если струя воды прокатывалась по спине гидрокостюма, которую промочить не могла, то ее холод все равно ощущался. Внутри-то резина потеть заставляла, а тут тебя сверху водичкой с температурой плюс 5!

«Колодец» порой расширялся, порой сужался. Юрка то ощущал, что вокруг полно пустого пространства, то начинал касаться плечами каких-то острых выступов и чуял, что вот-вот — и застрянет.

Ноги и без всякого напоминания Ольгерда сами собой на ходили опору. Но столь же легко и соскальзывали с нее. Несколько раз, правда, вставали вполне устойчиво, но после этого выяснялось, что надо сползать с выступа и протискиваться в очередную почти горизонтальную дыру, куда уводила мокрая и скользкая веревка.

Местами «колодец» вообще закручивался в какую-то неправильную спираль, которая получала самые неожиданные продолжения. То есть, пройдя пару-тройку витков по часовой стрелке, внезапно начинала закручиваться в противоположном направлении. Юрка отчетливо понимал, что если бы он сейчас вдруг разбил фонарь и отпустил направляющую веревку, то нипочем не нащупал бы продолжение хода.

Когда наконец его подхватили Топорик и Милка, Таран испытал несказанное облегчение.

До тех пор, пока у него не отобрали фонарь, чтобы отправить наверх, Юрка кое-как успел оглядеться. Эта самая отметка 527 представляла собой что-то вроде небольшого грота с наклонным полом, засыпанным мокрой галькой. Примерно посередине грота змеилась промытая водой канавка, уводившая в угол, где зловеще чернела полуовальная дыра. Нетрудно было догадаться, что именно в эту дыру придется спускаться для того, чтобы продолжить путь к цели. Конечно, Таран мог сколько угодно понимать умом, что для того, чтобы наилучшим образом подняться к штабу Ахмеда, надо сперва спуститься хрен знает в какую преисподнюю. Но вот душа и сердце этого маневра никак не принимали. Ими все время владело ощущение, будто все эти перемещения к центру земли задуманы «паном Сусаниным» исключительно для того, чтобы заманить «мамонтов» в ловушку, а потом бросить их здесь на произвол судьбы и смыться по каким-нибудь тайным лазам, которые Ольгерд все наизусть знает.

В общем и целом это были, естественно, чисто инстинктивные предположения, но, отталкиваясь от них, Юркина башка начала находить и более рациональную базу для подозрений.

Весьма возможно, что Ольгерд, которого, так сказать, «пригласили» для участия в этой операции, догадывается, что никакого гонорара за свои труды он не получит и его попросту шлепнут тогда, когда группа перестанет нуждаться в его услугах. Ясно, что никто в такой ситуации не захочет помирать.

И потому Ольгерд, ежели он не полный фаталист или самоубийца, постарается использовать все преимущества своего положения. То есть выбрать удобный момент, усыпить бдительность Ляпунова, а затем тихо улетучиться.