Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

для Себастьяно костюм из темной шерстяной ткани в тонкую светлую полоску, а себе – синее платье с узкими белыми полосками. Когда они надевали обновки на воскресную мессу, все соседи останавливались полюбоваться. Бастьяно попросил фотографа Франкавиллу сделать их снимки: сначала с детьми, а потом вдвоем с Розой; свадебной фотографии у них не было, но эти карточки вышли не хуже.

Детям Себастьяно Кваранты было все равно, как он одет: стоило ему появиться на заднем дворе, как они забывали обо всех своих делах и тянулись за ним, как крысы за дудочником из сказки. Фернандо и Донато бросали свои шарики, а Сельма забывала про куклу и приклеивалась к отцовским брюкам. Роза всегда завидовала способности мужа заставить детей идти следом хоть на край земли, без всяких приказов, иногда и без просьб; она могла собрать своих отпрысков вместе, рыкнув на них, как собака на стадо, но пастухом неизменно выступал Себастьяно.

Разъезжая по четырем деревням, он всегда покупал что-нибудь на барахолках. Однажды он привез радио – ящичек из древесного корня, который включался и выключался поворотом ручки. В доме появились радиопостановки и сказки, которые обожали и дети, и взрослые. Появилась и музыка, которую Себастьяно был готов слушать с утра до вечера. Иногда он стоял неподвижно, с закрытыми глазами, завороженный мелодией, а порой настаивал, чтобы Роза бросила свои занятия и станцевала с ним мазурку. Затем последовали официальные сообщения и обращения к народу на итальянском и, как он уверял, немецком языках. Именно это радио, купленное за гроши у старьевщика в Сан-Бенедетто-аль-Монте-Ченере, объявило о начале новой войны.

Роза в это время разрывала руками салат латук и так разволновалась, что изрезала все пальцы грубыми стеблями.

– Какое тебе дело до этой войны? – сказал ей муж в сентябре 1940 года. Он смеялся, почесывая голову под шляпой. – Война для мужчин. Просто оставайся здесь.

Но именно потому, что войну вели мужчины, Роза забеспокоилась. Каждый день, ничего не говоря Бастьяно, она ходила на площадь перед ратушей и проверяла, нет ли имени мужа в вывешенных там списках призывников. Целый год, пока мобилизовывали всех вокруг, Себастьяно оставался дома. Может, он был слишком стар, может, ду́че было наплевать на деревенского музыканта. Может, все просто забыли, что там, где сходятся дороги из четырех деревень, живет в харчевне человек по имени Себастьяно Кваранта. Целый год война, которая ворвалась в Сан-Ремо и унесла из каждой семьи хотя бы одного мужчину, обходила стороной дом Розы. Но однажды в воскресенье она проснулась вся в поту – ей приснились огромные черные змеи. В тот день после мессы к ратуше подъехали два грузовика и был вывешен новый список тех, кого забирали в солдаты. Последней стояла фамилия ее мужа – Кваранта, через Q.

Утром в день его отъезда Роза угрюмо попрощалась с ним и не пошла провожать до дороги. Накануне вечером они поссорились, потому что Бастьяно отказался выслушать ее предложение увильнуть от службы – всего-то и надо было расплющить молотком два пальца на ноге и притвориться калекой. Ей сказали, что так делали все, даже муж портнихи. Себастьяно сначала посмеялся, а потом, поняв, что жена говорит серьезно, надулся.

– Разве я ни на что не гожусь? Схожу, сделаю свое дело и вернусь. Как все.

– Ты не как все, тебя убьют.

– Хорошенького же ты обо мне мнения. Вот теперь, после таких слов, возьму и уйду на день раньше.

Роза слышала, как он молча собирал вещи, хотя солнце еще не встало. Себастьяно решил не дожидаться общего сбора в ратуше, а явиться в казармы Сан-Квирино днем раньше, чтобы его дети могли избежать напыщенного прощания, которое затеяли деревенские в честь храбрых итальянских солдат. Он склонился над кроватью, где спали Нандо и Донато, и попрощался с обоими, шепча слова, которые Роза не расслышала. Рядом с Сельмой, которая спала на спине, он пробыл на несколько минут дольше. Наконец Роза поднялась с кровати, наступив на горло своей гордости, и Себастьяно крепко обнял ее на пороге. Его лицо, будто отлитое из металла, было напряженным, но он все равно улыбался.

– Не волнуйся. Самое опасное делают солдаты на передовой. А меня, вот увидишь, отправят в тихое местечко, стеречь склад боеприпасов или охранять какого-нибудь полковника. Да и все говорят, что эта война быстро закончится. Послушай, разве я когда-нибудь тебе врал?

Роза поверила ему. Ведь то, что говорил Себастьяно, всегда оказывалось правдой. Вот и в то утро она стояла и смотрела вслед мужу, который, вместо того чтобы остаться с ней в постели, где ему было самое место, шагал к грунтовой дороге, по которой проезжали телеги в Сан-Квирино. В конце улицы его фигура превратилась в точку и исчезла.

С этой минуты Роза начала его ждать.

2

Где Себастьяно?

Ей сказали, что Себастьяно в госпитале Сан-Квирино, в двух часах езды на телеге от ее деревни.

В 1944 году каждый день кто-нибудь говорил, что война вот-вот закончится, но предсказания не сбывались, поэтому Роза перестала слушать пустую болтовню. Она не хотела слышать ни сообщения по радио, ни шушуканье женщин у реки, ни даже речи важных людей, которые приходили в харчевню поесть лукового супа с размоченным хлебом.

С приходом американцев многие итальянские солдаты стали возвращаться домой. Но только не Себастьяно. Зная его, Роза была уверена, что он ввязался в новую авантюру. Может, подружился с каким-нибудь солдатом, и тот отвез его домой, чтобы познакомить с семьей; а может, услышал о каком-нибудь далеком городе и отправился туда, чтобы вернуться с кучей историй. В деревне поговаривали, что многим мужчинам война дала шанс покрасоваться, приписать себе значимость, которой они никогда не обладали; Роза не считала своего мужа ослом, но готова была руку дать на отсечение, что он и на войне нашел способ сделаться душой компании и вернется домой, только закончив с делами, которые считает нужными и правильными. Она продолжала ждать его, когда в другие дома уже вернулись мужья и отцы. Становилось все труднее добывать мясо, сахар и даже соль, но Роза не закрывала харчевню: она готовила картошку, лук и ростки тыквы по всем рецептам, которые знала, и каждый день кто-нибудь появлялся на пороге и спрашивал, нет ли чего перекусить. Если у посетителей находились деньги или вещи для обмена, они оставались поесть; если нет – все равно оставались, порой предлагали починить что-нибудь из мебели или залатать крышу.

Прибыли американские военные, но Роза ни разу их не видела.

Она слышала, что они весьма обходительны, носят в карманах разные лакомства и, поскольку говорят только на своем родном языке, стараются как можно реже открывать рот. Этот дар Роза ценила очень высоко во всех крещеных людях. Однако американцев она не встречала. А что до лакомств, которыми у тех якобы были набиты карманы, Бог весть, существовали ли они на самом деле. Деревенским, которые всю жизнь питались горькой травой, даже кусочки свеклы покажутся слаще сахара.

Однако в 1944 году Тури Саннаси вернулся в Сан-Ремо-а-Кастеллаццо, весь помятый, без глаза, и рассказал, что был рядом с Себастьяно Кварантой с самого первого дня: они вместе отправились в город, вместе приехали в Рим, вместе остались воевать в Италии, под Анцио. С приходом американцев они узнали, что горные деревни уже давно освобождены, и обоим пришла в голову мысль съездить в отпуск домой и показать родным, что они целы и невредимы. Они могли бы переодеться в гражданское и пойти вдоль железнодорожных путей, но Тури предложил надеть форму, чтобы получить скидку на билет на поезд; и, когда они подходили к станции Гаэта, на них выскочил грузовик СС. В то время немцы, остававшиеся на юге, цеплялись ко всем, особенно к итальянцам. Тури и Себастьяно посадили в тюрьму в Гаэте и продержали там целый год. В конце концов и туда пришли американцы, открыли камеры и выпустили на волю жалкую горстку выживших солдат и мирных жителей. Тури Саннаси из кожи вон лез, пытаясь найти Себастьяно в тюрьме, но его друг будто растворился в воздухе. Он слышал, что тех, кому сильно досталось от тюремщиков, отправляли на родину, и был уверен, что Бастьяно теперь