Те же и Скунс - Елена Милкова

– Да ладно уж… обойдусь…

– А я поплаваю, – заявил он. Мигом стряхнул рубашку и джинсы и полез в воду, искрившуюся на солнце. Кира проводила его глазами. Ещё неделю назад она представляла своего гипотетического избранника совсем не таким. Для начала ОН должен был самое меньшее на голову превосходить её ростом. Чтобы ехать в метро на эскалаторе, и он стоял бы ступенькой ниже, и лица находились бы на одном уровне.

А в результате?

Да ещё и моложе на несколько лет… Ужас и только.

И смешно же они, наверное, вдвоём смотрелись со стороны…

«Всё, – положила она себе. – С завтрашнего дня делаю зарядку и вообще начинаю худеть». Потом вспомнила о безнадёжности и мысленно махнула рукой. Зачем страдать и стараться, ведь всё равно не будет ничего, совсем ничего?..

Костя плавал, как дельфин: несколько раз она даже теряла его из виду и начинала тревожиться. Наконец он выбрался на каменную гряду и побежал к ней, без натуги перелетая с валуна на валун. Кира следила из-под ладони за его прыжками, достойными опытного гимнаста, и комплексовать по поводу Костиной кажущейся невзрачности хотелось всё меньше.

Они ели булочки, то ли ещё не остывшие, то ли заново согревшиеся на солнцепёке, и по очереди запивали их лимонадом, купленным всё в том же «Олене». Костя, похоже, что-то заметил в Кириных глазах и, пока сушил на себе плавки, выделывался вовсю. Ходил на руках, отжимался вниз головой и даже стоял на одной руке, взгромоздившись на самый высокий валун. Кира отлично понимала, ради кого всё это делалось. Её неприкрытое восхищение явно заводило его и вдохновляло на подвиги. Кирин разум ещё подавал сигналы тревоги, вспоминая всё когда-либо слышанное о таких вот героях, но сердце ничего не хотело слушать, блаженно выстукивая: и плевать, и плевать, и плевать…

– Смотри!.. Ландыши, – восхитилась она, заметив в укромном уголке жёсткие зелёные листья. – Будь у меня свой участок, я бы там непременно ландыши посадила!

Костя выразился в том духе, что если у него в Анголе всё «срастётся» как следует, то почему бы и не начать обдумывать этот вопрос.

Они никуда не спешили и то медленно шли мимо казённых дач, обнесённых зелёными глухими заборами («Какая скука здесь, наверное, жить», – сказала Кира, а Костя ответил, что важные персоны скорее всего отправляют сюда своих детей и престарелых родителей), то возвращались на берег. Расшумевшиеся волны далеко выплёскивались на песок, вынося разный мусор и скомканные перья чаек, серые с чёрными кончиками. Ветер нёс Кирины волосы, она щурилась от яркого света и хотела совершить какое-нибудь безрассудство, но не могла придумать какое. Завтра Костя уже не сможет её навестить. Завтра у него всякие дела и последние хлопоты перед отъездом.

Кирино счастье по-прежнему изрядно горчило от сознания невозможности, но оно тем не менее БЫЛО. Она всем существом впитывала этот уже завершавшийся день, и морской ветер, томительно пахнувший водорослями и дальними странами, и Костин жизнерадостный трёп, и знала, что за это своё короткое счастье будет навсегда ему благодарна.

Когда они пришли наконец в Репине и стали ждать электричку, Кира пребывала в состоянии тихого внутреннего свечения. Основной поток нагулявшегося народа успел уже схлынуть, пассажиров в вагоне было немного. Они уютно устроились на двойном сиденье в углу, там, где напротив не было никого – сразу глухая спинка трёхместного, – и Костя, кажется, собрался накинуть ей на плечи свою лёгкую курточку, когда Кира поняла, что вагон они выбрали определённо не тот.

За проходом, через несколько сидений от них, раздавался громкий заплетающийся голос. Голос человека, успевшего «принять» ровно настолько, чтобы ноги ещё ходили, зато язык развязался и руки сделались длинными.

– А я те грю – с-суки они все!.. – Говоривший ловил за рукав пожилого мужчину, оказавшегося, на своё несчастье, с ним рядом. Тот выдернул рукав и поднялся, чтобы пересесть. – А-а!.. Слушать не хошшщь!.. – обиделся пьяный. – А я пр-равду те грю!..

Он длинно выругался и с силой огрел мужчину между лопаток – тот схватился за спинку сиденья и только потому не упал. Рядом испуганно вскрикнула женщина, а Кира ощутила, как меркнет и рассеивается чудо, сопровождавшее её с самого утра. Грубая земная реальность неотвратимо заявляла о себе в лице мужика в старом засаленном пиджаке, в тяжёлых ботинках, с топорной физиономией, тупой то ли от природы, то ли от пьянства. Вот из таких, подумала Кира, в основном и состоит обычная жизнь. Ему было лет пятьдесят с небольшим – по-бычьи здоровый, начинающий полнеть мордоворот обводил вагон тёмным взглядом, выбирая, к кому ещё прицепиться. Его подбородок и шея были в трёхсуточной седоватой щетине. Когда он повернулся в её сторону, Кира поспешно отвела глаза, притворяясь, что она тут ни при чём. Она по опыту знала: такие вот агрессивные пьяницы нутром чуют, кто их больше боится.

– А ты мне зенки не пяль!.. – внезапно заорал небритый, обращаясь к молодой женщине, сидевшей через проход. Та прижимала к себе маленькую девочку в белых гольфах и, видимо, имела неосторожность посмотреть на матерщинника с укоризной. Против женщины сидел моложавый мужчина в светлой рубашке с закатанными рукавами – отец девочки. Он успокаивающе взял жену за плечо и что-то тихо сказал ей, уговаривая не обращать внимания.

– Чё морду воротишь? Тебе, бляха, гр-рю!.. – не унимался пьяный. – Сама небось каждому встр-речно-му… попер-речному… Со своей такой вчера ёкаря стаскивал…

– Не ругайтесь при ребёнке!.. – взвизгнула женщина.

Девочка заплакала.

Мужчина начал угрожающе подниматься на ноги:

– Я сейчас милицию приведу!..

Пьяный с неожиданной обезьяньей ловкостью влепил ему затрещину. Удар пришёлся врасплох: мужчина взмахнул руками и тяжело опрокинулся обратно на сиденье, но не удержался и съехал на пол.

– Милиция!.. – закричало сразу несколько голосов, в основном женских. – Вызовите милицию!

Кнопку, видневшуюся в дальнем конце вагона, никто, однако, нажимать не помчался. Работает она ещё или нет, эта кнопка, да и кому охота в случае чего объясняться? А разошедшегося скандалиста, того и гляди, урезонит само слово «милиция»…

Пьяный захохотал.

Кира не уследила, когда это Костя успел покинуть их уголок, но он уже шёл, неторопливо и чуть-чуть вразвалочку шёл вперёд по проходу. Что тут прикажете делать? Гордиться смелостью кавалера? Или бросаться следом и хвататься за него двумя руками, чтобы не лез на рожон?.. Кира не знала. Ей было страшно.

Пьяный заметил подходившего Костю и воинственно повернулся навстречу:

– А ты, блин, тоже по лекалу захотел, мать тво… Он вдруг замолчал. Костя стоял к Кире спиной, и она не видела, что там у них происходило, да и видеть было особенно нечего: Костя, подойдя, молча остановился и вроде даже не двигался с места. Потом пьяный ёрзнул и с готовностью поднялся, прямо-таки даже вскочил, и они вроде под ручку направились в сторону дальнего тамбура. Костя шёл прямо, не теряя равновесия при толчках поезда, а его невольный (теперь было заметно, что невольный) попутчик пританцовывал рядом, неестественно выгнувшись боком и стукаясь обо все сиденья подряд. Они миновали тамбур и скрылись в гулко грохотавшем переходе между вагонами. Секунду спустя Костя вышел обратно уже один, захлопнул дверь и вернулся на своё место. Пассажиры косились и провожали его неразборчивым бормотанием. Теперь, когда всё отгремело, многим казалось: надо было просто не обращать на пьянчугу внимания, небось сам бы утихомирился.

– Молодец, парень, – гнусаво сказал поднявшийся с полу мужчина. Он держал возле носа женин платочек, останавливая кровь.

Кира смотрела на идущего Костю, и ей было ясно, что чудо не кончилось. Ещё она думала о том, как мало она, в сущности, знает своего спутника. Любой человек, даже самый простой и открытый, только кажется прозрачным насквозь. Вот и Костя, наверное, чего только не насмотрелся по своим экспедициям. Уж точно происходили там не одни сплошь весёлые и забавные случаи, которыми он без устали её развлекал. Кира тоже ездила в стройотряд и на картошку и кое-что понимала. Когда он сел рядом с ней, она взяла его за руку. Это как-то само собой разумелось – сидеть, плотно переплетя пальцы, и просто молчать.

После целого дня за городом ноги у Киры немилосердно гудели, и Костя повёз её домой на метро. В обычной жизни она не любила поздних возвращений, ибо мало ли на каких субъектов можно напороться в метро и того пуще на полуночных улицах, но сегодня день был явно особенный. Кире было потрясающе уютно под лёгкой Костиной курточкой, которую он таки надел ей на плечи, и против всякого обыкновения совсем не хотелось поторопить подземный состав.

В прошлом году она купила путёвку по городам Закавказья. В группе, собравшейся со всего Союза, одна пара привлекла её внимание: женщина, выглядевшая утончённой интеллигенткой, и её муж. Этот муж вроде ничем выдающимся не блистал, но Кире упорно казалось, будто в каждом его движении – вот он садится на стул, берёт вилку, накалывает котлету – необъяснимо сквозила страшная сила. Разговорившись однажды с его женой, Кира решила проверить догадку. Женщина рассмеялась: «Штанга? Военный он у меня. Инструктор по рукопашному бою…» В гостинице, где их поселили, не прекращались проблемы с водой, и в какой-то вечер, часов в одиннадцать, они сговорились отправиться в баню: Кира с соседкой по номеру и военный с женой. Мрак в февральском Баку был выколи глаз, фонари горели с интервалами метров пятьсот, трёх женщин сопровождал всего один мужчина… но Киру всё равно не оставляло ощущение, что она едет на танке.