Молитва великого грешника. Повесть - Кайркелды Руспаев

– Я решила поговорить с вами, Совет Ибрагимович, – начала, наконец, Жамал-мугалима, – Простите меня, если я лезу в вашу семью, но я не могу молчать в то время, когда мой ученик буквально гибнет на моих глазах. Я в первую очередь в ответе за него, вы, наверное, понимаете это?

И она оглядела родителей Имана. Мама кивнула, а отец поддакнул:

– Да-да! Конечно!

– Так вот, Иман очень беспокоит меня. Я понимаю, как дорога ему его бабушка, в его возрасте очень трудно правильно оценивать людей, но я должна со всей ответственностью заявить, что нужно решительно оградить его от вредного и опасного влияния, от мракобесия религиозного человека.

И она выразительно посмотрела на отца Имана, а затем перевела взгляд на бабушку. И все последовали ее примеру. И Иман тоже. Он видел, как бабушка потемнела лицом, как задрожали ее губы, когда она заговорила.

– Дочка, ты не права, – сказала она, – Это не мы гибнем с Иманом, а вы все, да простит вас Аллах. Он, конечно, рассудит нас, но я, как могу, стараюсь спасти душу своего внука…

Жамал-мугалима перебила ее. Она сказала, обращаясь к отцу Имана, сделав красноречивый жест в сторону бабушки:

– Это не лезет ни в какие ворота! Вся страна идет вперед, к коммунизму, мы изо всех сил стараемся вырастить новое поколение строителей, а ваша теща пытается нам помешать! Я не думаю, что вам безразлична судьба Имана, мне, например, нет. Ведь она просто губит его, да и всех вас. Ладно, я могу понять ее – она человек из прошлого, ее время прошло, пусть она остается при своих заблуждениях, но при чем тут мы с вами? Неужели вы не понимаете, что она пытается затянуть Имана в свое прошлое? Как хотите, но я не допущу, чтобы мой ученик стал добычей мракобеса. Я в ответе за своих учеников, партия спросит с меня за каждого из них.

Мама с папой слушали ее со все возрастающей тревогой. Бабушка молчала. Она сидела вначале вполоборота к Иману, но после слов мугалимы, отвернулась от нее возмущенно, и он не видел выражения ее лица, но догадывался, что глаза ее сейчас мечут молнии. Иман не понял почти ничего из тирады своей учительницы, но он понимал, что она очень нелестно отозвалась о бабушке.

Жамал-мугалима еще что-то говорила родителям Имана, бабушка покинула кухню, намеренно громко произнеся «Аллах Акбар!» и проведя ладонями по лицу. Она вошла в их общую с Иманом комнату нахмурясь, но разгладила резкие складки меж бровей, как только подошла к внуку и положила свою нежную ладонь на его голову.

Учительница ушла; отец завел разговор, и сначала обиняками, а потом и прямо дал понять, что бабушке нет места в их доме.

– И что? – воскликнула в какой-то момент мама, – Ей нужно съехать отсюда? А куда она поедет, к кому?

– Как – к кому?! – возмутился папа, – У нее есть сын!

– Но ты же знаешь, какая у них теснота!

– А у нас что – просторно? Скоро у нас появится ребенок, не мешает детям отвести отдельную комнату…

Отец замолчал, но тут же продолжал:

– Да дело не в этом! О чем идет речь? Она плохо влияет на Имана. Да что там Иман! Она может погубить нас всех! Эта Жамал права – нельзя вдалбливать в голову несмышленыша всю эту белиберду. Иман и сам откажется от всего этого, как только немного подрастет и поймет, что к чему. Это он сейчас, как и все маленькие дети, верит в сказки. Насчет этого я спокоен. Меня беспокоит другое. Эта Жамал – член парткома, с ней шутки плохи. Она без особого труда свалила Самеда, а каким он был матерым волком! Во всяком случае, не мне с ней тягаться.

– Значит, ты ее просто боишься! – вырвалось у мамы, и Иман заметил горделивую улыбку на губах бабушки.

– Опять ты так! Слушай, Фатима, мы с тобой не дети. И не вчерашние комсомольцы – максималисты. Мы обязаны думать о будущем нашей семьи, о будущем наших детей. То, что еней тянет всех нас назад, мы с тобой знаем и без этой Жамал. До сегодняшнего дня я молчал – чего не вытерпишь ради родного человека. Но она переходит всякие границы! Ты не знаешь, так спроси у нее самой – сколько раз я просил оставить Имана в покое. И, вот теперь, ее «безобидные сказки», как ты всегда хочешь представить ее разговоры, а это не что иное, как религиозная пропаганда, да-да, можешь не усмехаться, эта учительница не дура, она сразу распознала, назвала вещи своими именами, так вот, они угрожают нашему благополучию.

– Ты, как всегда, сгущаешь краски, – не так уверенно, как прежде, пыталась возразить ему мама.

– Да! Я боюсь, я сгущаю краски, я преувеличиваю! Может быть. Но и беспокоюсь о своем будущем, о нашем будущем. Может быть, ты не знаешь – я не говорил еще, наш зам, Николай Григорьевич, скоро уходит на повышение в трест, так вот он хочет рекомендовать на свое место меня. Мне он сказал сам. И руководство не против, и об этом я узнал от него. Передо мной открывается отличная перспектива – стану замом, а оттуда до кабинета директора – один шаг. И это притом, что шеф должен уйти на пенсию, он еще тянет, но с его здоровьем долго не продержаться. Имея такую поддержку в тресте, как Николай Григорьевич, я запросто смогу сделать этот шаг. И теперь моя родная теща грозит перечеркнуть все мои планы, так хорошо складывающиеся для меня, для нашей семьи обстоятельства. Как это понимать?

Мама молчала. Отец немного помолчал и заговорил вновь, несколько мягче.

– Я понимаю тебя, поверь, и мне нелегко расстаться с ней, да и Иман так к ней привязан. Она незаменимый помощник тебе, особенно теперь, когда ты ждешь ребенка. Но что делать – эта Жамал настроена решительно, она не остановится ни перед чем, она уже показала свой нрав, и свою принципиальность. Сейчас она член парткома нашего поселка, но ей прочат место парторга, так что «разоблачение коммуниста – ретрограда, потакающего религиозному фанатику, оплетающего сетью мракобесия подрастающее поколение» поднимет ее в глазах партийного руководства еще выше.

Отец замолчал, ожидая какие-либо слова от мамы, но та удрученно молчала. Видимо, ее лицо, ее молчание будили без слов его совесть, поэтому он продолжал, еще мягче, с извиняющимися нотками в голосе.

– Пусть поживет немного у деверя, ничего, потеснятся, потерпят. Объясни ему ситуацию, скажи, что… год, ну, полтора – два мы возьмем ее обратно. Сейчас главное – успокоить эту Жамал, дать ей понять, что мы готовы на все, чтобы оградить Имана от вредного влияния. Пусть она думает, что ее словом дорожат, такие женщины очень тщеславны, они очень ценят послушание. Пусть пока будет по-ейному, пусть, пока. А когда я сяду в кресло директора, тогда посмотрим, кто будет, где и кем. Тогда и вернем еней, тем более, что тогда вселимся в директорский особняк, и места будет вдосталь…

Он еще долго говорил и его ровный голос действовал усыпляюще. Иман не заметил, как уснул, и, как всегда, сквозь сон чувствовал ласковые руки бабушки, раздевающие и укладывающие его в постель.

Утро началось как обычно, но лицо у бабушки показалось Иману особенно серьезным и сосредоточенным. Она более тщательно, нежели обычно, собирала его в школу. Родителей, как всегда, уже не было. Бабушка то и дело вздыхала и гладила его по голове. А когда он оглянулся у порога, чтобы помахать рукой на прощание, она как-то странно скривилась, и, быстро махнув рукой, отвернулась. Иману и в голову не могло прийти, что она последний раз собрала его в школу.

Школьный день пролетел незаметно. Иман чувствовал на себе взгляд своей учительницы, чуть-чуть не такой, как обычно, но он связывал это с тем, что она побывала у них накануне. И со школы он вернулся, как обычно. Но издали заметил грузовик, стоявший у дома. Простое детское любопытство заставило заглянуть в кузов, взобравшись на заднее колесо. Там стоял бабушкин сундук, ее старинная кровать с литыми чугунными спинками и темный с подпалинами круглый стол. На кровати лежали какие-то баулы и узлы.

Иман вошел в дом. Скинул в тесной прихожей ранец и прошел в горницу. Остановился в удивлении у порога – в комнате были все. Имана поразило не то, что домашние были дома, хотя они обычно собирались вместе только за ужином, а то, как они напряженно молчали, то, как они разом на него посмотрели. Бабушка – обреченно, печально, мама – виновато, отец – облегченно.

Иман не успел спросить, что случилось, почему во дворе стоит машина с бабушкиными вещами, и почему бабушка одета так, как она одевалась всегда, когда куда-либо уезжала. Он только открыл рот, как отец поднялся и произнес фальшиво бодрясь:

– А вот и Иман! Сынок, попрощайся со своей бабушкой – она сейчас уезжает. Так нужно, ненадолго, может быть на год. Да… Она поживет у твоего дяди, нагаши.

Все поднялись со своих мест и зашевелились, засуетились. Бабушка протянула к Иману руки, и он стремглав бросился к ней и уткнулся лицом ей в чапан. В глазах защипало и замокрело, в горле образовался тугой ком, когда бабушка прижала его к себе и понюхала его макушку, как всегда делала, когда он ласкался.