На руинах «Колдовства» - Вирджиния Нильсен Вирджиния Нильсен

Симона поняла, что ее колкость причинила ему настоящую боль, и эта мысль почему-то вызвала в ней странное чувство сожаления. Она напряженно слушала, как он продолжал:

— Еще юношей я был зачарован речными судами моего отца. Теперь я развиваю это дело. Почему мы должны зависеть от Севера, когда нам требуется транспорт?

— Правильно, правильно! — сказал плантатор, сидевший напротив него. Он встал и громко провозгласил тост за хозяина. По всей галерее мужчины встали с одобрительными криками, а женщины подняли бокалы. После тоста разговор за столом Ариста стал общим, вернувшись к утренней скачке и к охотам прошлых лет.

Джентльмен справа от Симоны пустился в восторженные воспоминания. Симона слушала его, обратив внимание, что женщины напротив обмениваются замечаниями, разобрать которые она не могла, но прекрасно представляла, что говорят подруги отсутствующей мадам де Ларж: «Посмотрите, как она строит ему глазки! Так явно!» — «Должно быть, она в отчаянии. В конце концов, ей уже все двадцать четыре года!» — «Но у него совсем нет стыда! Так интимно трогать ее прямо перед нашими глазами!»

Был почти полдень, и утренние усилия возбудили аппетиты. Слуги сновали между столами с блюдами дичи и морских даров под французскими соусами, наполняя тарелки гостей. После всех деликатесов подали землянику, «только что собранную под ореховыми деревьями Бельфлера» (как сказал ей Арист), с густыми сливками, затем крошечные чашечки крепкого кофе. После кофе мужчины извинились и отправились с сигарами за угол передней галереи, где они могли покурить и поговорить на мужские темы, не оскорбляя деликатных женских ушек.

Арист повернулся к Симоне, повторив свое предложение показать ей сад. Она согласилась, наслаждаясь легким смятением среди подруг мадам де Ларж.

Кое-кто из них заворковал о том, что тоже хочет посмотреть цветы.

«Несомненно, мадам де Ларж получит полный отчет об утренних событиях. И так же несомненно, что это доставит подружкам несколько неприятных часов», — подумала Симона и не испытала никакого сожаления.

— Вам понадобятся зонтики, — предупредил Арист, щелкнув пальцами, чтобы привлечь внимание одного из слуг, и приказал ему принести зонты.

Он не стал дожидаться, когда принесут их, и, предложив Симоне руку, повел ее по лестнице, спускающейся в сад. Три дамы поспешили за ними и оказались достаточно близко, чтобы услышать, как он сказал:

— Эту розу следовало бы назвать вашим именем, мадемуазель Симона. Она похожа на вас.

Они стояли у довольно сухого растения, на котором цвела изумительная роза с кремовыми лепестками, слегка окрашенными по краям нежно-розовым цветом. Арист вынул из кармана маленький инкрустированный серебром складной нож, раскрыл лезвие и срезал распустившийся цветок.

— Его кремовый цвет точно как ваша кожа, а розовый оттенок напоминает румянец на ваших щеках.

К своей досаде, Симона чувствовала, как краснеет под его внимательным взглядом.

Арист срезал шипы со стебля и подал ей цветок как драгоценность. Его сильные пальцы сомкнулись на ее пальцах, когда Симона взяла подарок. Ее рука задрожала, и один лепесток упал на землю. Их глаза встретились, и она, не выдержав, первая отвела взгляд.

Темнокожий юноша выбежал из дома с несколькими зонтами, и гостьи Ариста раскрыли их над головами, обеспечив себя маленькими кругами тени на время прогулки среди цветов.

Затем все вернулись в галерею, где со столов уже были убраны остатки трапезы и стояли запотевшие серебряные кувшины с лимонадом для женщин и пуншем для мужчин.

По мере того как солнце поднималось все выше в ясном небе, летаргия полуденной жары овладевала гостями. Мужчины — среди них отец Симоны и Робер Робишо — собрались в маленькие группки и начали обсуждать урожай, рабов и политику.

Женщины сидели, обмахиваясь веерами, лениво разговаривая о своих детях и сплетничая. Маленькие чернокожие мальчики дергали веревки, заставляя качаться опахала из пальмовых листьев, свисавшие с потолка галереи, которыми пытались разгонять неподвижный воздух.

Симона обнаружила, что прислушивается к низким голосам мужчин за соседним столом. Арист сидел к ней лицом, и иногда девушке казалось, что его взгляд останавливается на ней, усугубляя неудобства, причиняемые жарой.

Мужчины обсуждали недавние законы, принятые властями Луизианы в столице штата Батон-Руже, запрещавшие освобождение рабов. Казалось, что все одобряли эти меры, кроме одного худого плантатора, кротко жаловавшегося:

— Хозяин должен иметь право освобождать преданных рабов, если захочет.

— Если они хорошие работники, любой хозяин будет хорошо обращаться с ними, — уверил его кто-то.

— В Новом Орлеане появилось чертовски много свободных цветных, — протянул еще один.

— Я сторонник того, чтобы отправить их обратно в Африку, — сказал Арист, и Симона насторожилась. Неужели она сейчас выяснит, почему он отказался продать свою горничную? — Я бы пожертвовал деньги, чтобы нанять корабль, который отвезет их в Либерию.

— Согласен. Уж слишком они дружат с аболиционистами [1], — сказал Робер, деверь Симоны. (Аболиционисты были навязчивой идеей Роба. Он никогда не упускал возможности проклинать их. И Симона часто слушала разговоры на эту тему за столом своего отца.) — Они выступают в конгрессе, заявляя, что мы плохо обращаемся с нашими рабами, но что они знают о системе, которую атакуют? Африканцев надо держать в руках, иначе они не будут работать, но ни один деловой человек не будет плохо обращаться со своими животными или рабами. Просто возмутительно, что этим радикалам дозволено являться на Юг и подстрекать наших рабов к бегству.

Симона уже много раз слышала все это, но почувствовала, что напряглась, когда Арист сказал:

— Я могу уверить вас в одном, джентльмены, и я знаю это из первоисточника, работая с северными транспортными фирмами: нашим рабам живется гораздо лучше, чем наемным рабочим в промышленных штатах, таких, как Массачусетс или Нью-Йорк. Когда там наступают тяжелые времена, людей просто выбрасывают на улицу, а они не более способны заботиться о себе, чем наши рабы.

Робер пылко подхватил:

— Вы правы, Бруно. Мы кормим их, одеваем, даем работу, а когда они заболевают, лечим. Если нас заставят освободить их, многие окажутся на шее государства. Верховный суд признал это, приняв решение, что Дред Скотт не является свободным человеком только потому, что живет в свободном штате. Но аболиционистов ничем не остановишь. И это они отвечают за ужасное увеличение числа побегов.

— Проклятые лицемеры! — пробормотал один из мужчин, до сих пор молчавший. — Знаете, что заедает этих «освободителей» [2]? Они завидуют нашему образу жизни. Слово джентльмена!