Социальные проблемы инновационного развития общества - Коллектив авторов

«Сотрудники нашей лаборатории, готовы заниматься инновационными разработками. В основном из-за тяжелой материальной ситуации. Однако работать с заказчиками многие не могут и не знают, кто бы мог заказать им работу» (с.н.с., к. ф‑м.н., 41 г., м.).

В целом к группе «ритуалистов» (по Р. Мертону) можно отнести около трети респондентов исследования.

И, наконец, группа, объединяющая респондентов, которые в ходе опроса высказали свое полное одобрение развитию в рамках Академии наук инновационной деятельности. Они не опасаются того, что эта новая функция научно-исследовательских институтов станет препятствием для дальнейшего развития фундаментальных исследований. Они считают преодолимыми те возможные конфликты, которые могут возникнуть при распределении ресурсов между направлениями деятельности академического института. Они высказывались очень определенно и конкретно за развитие инновационной деятельности. Аргументы, которые они при этом приводят, отличаются определенным разнообразием. Одни из них убеждены в утилитарной миссии науки, ее содействии общественному развитию. Поэтому свое отношение к инновационной деятельности они высказывают очень определенно.

«Участие в инновационной деятельности для меня – несомненно. Наука – передовой край человеческой мысли и она должна решать насущные проблемы общества. А без инноваций это делать невозможно» (с.н.с., к. ф-м.н., 38 г., м.).

«Теоретические идеи должны воплощаться во что-то конкретное. Это моя принципиальная позиция» (к.б.н., зав. лаб., 37 л., ж.).

Другие считают, что прикладная, инновационная деятельность способствует развитию самих теоретических исследований.

«В институте фундаментальные и прикладные исследования не разделяются “по сортам’’. Они рассматриваются как единых комплекс, в котором одно без другого существовать не может» (д.н., зав. лаб., 70 л., м.).

«В принципе, сотрудники нашей лаборатории заинтересованы в таких работах. Дело в том, что они не мешают нашей основной деятельности, так как являются её следствием и иногда сами служат основой для дальнейших исследований» (н.с., к.б.н., 42 г., м.).

Третьи считают, что сам факт использования результатов теоретических исследований в практическом применении, причем не где-нибудь, а в своем институте, является большой моральной поддержкой для исследователя теоретика и содействует его поискам.

«Мне было бы интересно, чтобы мои разработки нашли применение в прикладной сфере. Мне было бы приятно, и я бы с интересом наблюдала за тем, что получается. Но по моим наблюдениям, есть физики теоретики, которые совершенно равнодушны к тому, что может получиться из их разработок при применении их в практической плоскости» (с.н.с., к. ф-м.н., 37 л., ж.).

Кстати, несколько слов о совмещении фундаментальной исследовательской и инновационной деятельности за рубежом. Респонденты исследования, которые работали за рубежом, отмечали в своих интервью исключительную практичность зарубежных ученых в использовании результатов своих теоретических исследований. И, в частности, их особый прагматизм по отношению к результатам фундаментальных исследований. Потому что для них инновация – это безусловная ценность.

«На Западе ученые постоянно думают о возможных прикладных выходах из своих фундаментальных разработок. Это приносит им дополнительные деньги для поведения тех же фундаментальных исследований. Нужен только штат специальных менеджеров, которые бы продвигали эти разработки, чтобы ученые не отвлекались от своей основной работы» (в.н.с., д. ф‑м.н., 64 г., м.).

«Я работал в Голландии и там любые данные, полученные в теоретических исследованиях, обсуждаются на предмет, как и где их можно применить. У них этот вопрос ставится всегда. Меня это тогда очень поразило, потому что у нас это было просто не принято, ставить такие вопросы по отношению к данным, полученным в фундаментальном исследовании. Если бы у наших учёных можно было бы «повернуть» их научное сознание, чтобы каждый думал о том, как применить полученные знания, то тогда они сами бы определяли направления прикладных исследований» (с.н.с., к. ф‑м.н., 38 л.).

В используемой типологии вся эта группа, поддерживающая решение о развитии инновационной деятельности в академических институтах, названа «конформной», а те, кто в нее отнесен, – «конформисты». К этой группе относится более сорока процентов респондентов исследования.

Две формы девиации по Р. Мертону, которые он назвал инновации и ретритизм, выделить не удалось. Первая из них, «инновация», предполагает тип поведения, который предусматривает определенное «творчество», поиск других, более устраивающих актора средств достижения цели. Вторая форма относится к случаю, когда актор деятельности не признает ни ценности-цели, ни норм-средств. Но его отличие от группы «мятежников» заключается в том, что он об этом предпочитает молчать. Возможно, что именно поэтому исследователям не удалось этих респондентов «вычислить». Полученное в итоге распределение мнений ученых, с которыми проводилось интервью, может быть представлено следующим образом (в процентах):

Итогом анализа отношения к новой ориентации академической науки является вывод о том, что значительная часть ученых готова сегодня признать инновационную деятельность в качестве важнейшей ценности в деятельности их институтов. И можно рассчитывать, что эти сотрудники будут активно способствовать развитию инновационного направления работы в своей деятельности. Но наряду с этим нельзя не согласиться и с тем, что единства между научными сотрудниками академических институтов по этому вопросу нет. Мнения по поводу признания инновационной деятельности в качестве важнейшего направления работы академических институтов, в настоящее время существенно не совпадают. Это не может не сказываться как на формировании в институтах благоприятной культуры инновационной деятельности, так и на самой инновационной деятельности. И заслуживает к себе особого внимания.

Н. З. Волчек

Процесс модернизации социокультурных ценностей в условиях исторической динамики и его особенности в современном российском обществе[7]

Актуальность поставленной проблемы определяется специфическим характером начавшегося с конца 60-х в индустриально развитых странах нового этапа в их историческом развитии, который связан с их вступлением в информационное общество. Происходящие в связи с этим изменения, во-первых, охватывают все сферы его жизнедеятельности, во-вторых, носят принципиальный характер. Это свидетельствует о том, что эти страны перешли к новой стадии цивилизационного развития. В философской интерпретации такой тип развития выражает термин «историческая динамика», которая «…может быть описана как переплетение социальной, политической и технологической динамики»[8]. Цивилизационная трактовка современного исторического перехода, осуществляемого в индустриально развитых странах, позволяет обосновать, и актуальность самой постановки рассматриваемой проблемы и необходимость анализа основных причин, которые определяют своевременность ее исследования. Известно, что в обществоведческой науке сохраняется недооценка влияния социокультурных ценностей, присущих социуму, на процессы его исторической динамики. Кроме того, теоретическое осмысление таких принципиально значимых аспектов исследуемой проблемы, как трактовка роли социокультурного блока в развитии общества, механизма взаимодействия процессов его модернизации с модернизацией других сфер жизнедеятельности общества, причин устойчивости традиционных социокультурных установок общества далеко от завершения. Применительно к современному российскому обществу ее исследование имеет особое не только научное, но и практическое значение. Прежде всего потому, что длительное время проблема модернизации социокультурных ценностей рассматривалась российскими политиками и обществоведами, как периферийная, решение которой автоматически детерминировано переходом от административно – командной к рыночной системе хозяйствования. Кстати, и сегодня эта точка зрения все еще имеет сторонников среди российских обществоведов и политиков. В российском обществоведении так же ведутся и острые дискуссии и относительно характера модернизации социокультурных ценностей, и о ее реальной возможности в российском обществе.

Важнейшая причина дискуссионности проблемы модернизации социокультурных ценностей в условиях исторического перехода – методологические изъяны ее анализа, в частности, преобладание узкодисциплинарного подхода к исследованию информационного общества вообще и, в частности – к рассматриваемой проблеме. Если исходить из определения исторической динамики, как комплексного исторического феномена, то, очевидно, что его теоретическое осмысление на уровне всего общества и его конкретных сфер жизнедеятельности более перспективно на междисциплинарной обществоведческой основе. В методологическом плане междисциплинарному анализу в обществоведении препятствуют в первую очередь различия в поведенческих моделях конкретных общественных дисциплин. Если учесть, что поведенческая модель характеризует научно-исследовательскую программу общественной науки, жесткое ядро которой определяет самостоятельный статус каждой общественной дисциплины, то, сложности междисциплинарного анализа становятся очевидными. Естественно, что представители конкретных общественных наук стремятся либо сохранить самостоятельный статус своей науки в рамках обществоведения, либо утвердить идею об универсальности ее поведенческой модели. Но вопрос о том, какая поведенческая модель может реально претендовать на универсальность, пока остается открытым. Не вдаваясь в историю этого спора[9], отметим, что в 60-е гг. ХХ века сторонники новой экономической институциональной теории (НИЭТ) выдвинули концепцию экономического империализма, в которой модель модифицированного экономического человека (ограниченно рационального, склонного к оппортунистическому поведению) распространялась на все сферы жизнедеятельности общества. Идею об универсальности поведенческой модели экономического человека подхватили неоклассики, но при этом на эту роль выдвинули свой вариант этой модели экономического человека[10]. Различие между этими двумя поведенческими моделями, выразилось, прежде всего, в оценке уровня рациональности экономического человека. Неоклассики исходили из абсолютной рациональности экономического человека, а сторонники НИЭТ наделяли его ограниченной рациональностью и склонностью к оппортунизму, доказывая на этом основании необходимость поведенческой институционализации на основе системы правовых институтов. С 70-х гг. ХХ столетия и социологи[11], и особенно институционалисты, работающие сегодня в вебленовской традиции, перешли в наступление против поведенческой модели экономического человека, доказывая ее научную несостоятельность, и, тем более, необоснованность притязаний на статус универсального методологического принципа анализа в обществоведении[12]. В последнее время интерес к этому вопросу наблюдается и у российских обществоведов, занимающимися проблемами модернизации российского общества. Сошлемся в этой связи на обсуждение, проходившее в ГУВЭШ в рамках научного семинара, руководимого профессором Е. Ясиным, на котором обсуждался вопрос, «какой модели человека принадлежит будущее – экономической или социологической?»[13] В рамках статьи нет необходимости воспроизводить ее содержание, важно отметить, что он обсуждался в полемической форме, но участники дискуссии не пришли к единому мнению. Думаю, что консенсус по рассматриваемому вопросу может быть достигнут, если, во-первых, осознана и природа исследуемого феномена, и необходимость его анализа на междисциплинарной основе, во-вторых, определены основополагающие требования, предъявляемые к поведенческой модели, претендующую на методологическую универсальность. Такая модель, по моему мнению, в первую очередь, должна: