Агапея - Булат Арсал

— Не горячись, командир, мы думаем точно так же, как и ты. Просто хочется до конца людьми оставаться. Не хочу я быть похожим на этих животных.

— Ты думаешь, я хочу? Всё понимаю. Еле сдерживаю себя. Я специально не даю им шанса сдаваться в плен, чтобы никто не вздумал дать им надежды на обмен. А насчёт родни… Ты прав, конечно. Тут я лишка дал…

* * *

Через пару дней Пашку выставили на пост охраны военной комендатуры Мариуполя. А что не так-то? Снова ночью поработали. Три часа поспали. Завтраком накормили. Под ледяной водой в душе поплескался. Пулемёт в оружейной комнате оставил. Рагнар выдал свой укороченный АКС. «Плитник» разрешили облегчить от лишних броневставок вплоть до обыкновенной разгрузки. И рожков четырёх хватит. В общем, налегке и прямо в центр города, где можно хоть с лестничного марша наблюдать за проходящими мимо дамочками, продолжая свой поиск той самой единственной, которая могла бы расплавить стальное сердце рядового пулемётчика Пашки Костина, кавалера медалей «За отвагу» и «За освобождение Мариуполя».

В коридорах комендатуры душно и потому народу немного. Всё больше на улице ожидают вызова или приглашения. Позавчерашние трупы сразу привезли сюда, но к утру уже приехали из ФСК патологоанатомы и увезли мертвяков туда, куда не следует знать любому и каждому. Нашли быстро и родственников. А чего тут невозможного, коли адрес есть, да и документы быстро обнаружились прямо в доме?

Ближе к обеду ко входу в комендатуру подошли две женщины в чёрных платках и чёрных же платьях. Старшая, переваливаясь с одной толстой ноги на другую, шла, опираясь на палку и прикрывая большим бордовым платком лицо, полное горечи и печали. Рыдая про себя, она что-то полушёпотом говорила на ухо спутнице, которая придерживала бабушку за локоток. Пашка заранее спустился с лестничного марша, чтобы помочь подняться пожилой женщине. Молодая спутница поблагодарила солдата и приподняла при этом голову, заглянув мельком Павлу в глаза.

Замешательство, изумление, удивление, шок. Можно долго подбирать слова и синонимы тому состоянию, которое испытал в этот миг молодой человек… Перед ним стояла та самая девушка со свадебной фотокартины, которую он рассматривал недавно в доме расстрелянных нацистских надзирателей. Грустные, но удивительно красивые голубые глаза. Подчёркнутые лёгким макияжем тонкие брови и уголки бледно-розовых губ. Нежное чуть смуглое личико на фоне траурного одеяния. Это была точно она, но уже не в свадебном платье с фатой, а в скорбном чёрном.

— Спасибо вам, — тихо сказала она, легко коснувшись рукой его предплечья, и спросила: — Вы не подскажете, как нам пройти к дознавателю майору Третьяку?

Словно рябь по глади воды перед дождём прошла по всему телу Павла. Во рту мгновенно пересохло, и какой-то комок предательски образовался в горле. На мгновение Пашка запнулся, но постарался преодолеть охватившее волнение, глубоко вдохнул воздуха и наконец ответил:

— Да-да, конечно. Вы не беспокойтесь, я провожу вас до самой двери. Вот только данные ваши запишем, и сразу отведу. Я сам вас отведу.

— Благодарю. У вас будет куда усадить маму? Она сейчас трудно ходит, да и горе у нас, как видите, — сказала девушка, грустно улыбнулась, и на щёчках появились маленькие ямочки.

— Ой, горе, доченька! Ой, горе! — застонала в жалостном рыдании пожилая женщина.

Это была достаточно полная женщина за семьдесят, с больными ногами, которые она еле передвигала даже при помощи молодой спутницы и Павла, поддерживавшего её за локоток с другой стороны.

— Агапея Артёмовна Димитракис. Девяносто седьмого года? — вопросительно прочитал вслух данные в паспорте оперативный дежурный и вернул документ девушке.

— Да, это я. Благодарю вас, — вежливо ответила она, пряча паспорт в чёрный ридикюль.

Дежурный повторил то же самое действие в отношении старушки и обратился к рядовому Костину:

— Проводите дамочек в пятый кабинет и принесите им воды. Не дай бог скорую придётся вызывать.

* * *

Усадив женщин у двери дознавателя, Павел принёс два пластиковых стакана холодной воды из кулера и оставил посетительниц. Выйдя на улицу, солдат наконец набрал побольше воздуха в лёгкие и с огромным облегчением громко выдохнул, круто наклонившись вперёд.

Эйфория неприкрытого торжества охватила Пашку целиком. Его просто трясло от душевного ликования. Он наконец нашёл её! Она говорила с ним. Она посмотрела на него. Боже! Это не просто женщина, а самая искренняя нежность. Нежность в грустном взгляде небесного цвета глаз, в учтивом бархатном голосе, в чутком прикосновении ласковых рук. Неужели это произошло с ним? Неужели сон, придуманный его воспалённым воображением, становится явью?

Павел буквально утонул в своих воодушевлённых раздумьях и уже готов был тут же, при выходе этой прекрасной девушки на крыльцо, поделиться с ней своим счастьем, как услышал голос за спиной:

— Костин, возьми сигарету и успокойся.

Повернувшись, он с удивлением увидел улыбающегося оперативного дежурного, протягивающего сигарету Пашке.

— Да не курю я, товарищ майор. И чего мне успокаиваться? Нормально у меня всё, — скорчив удивлённую физиономию, пробубнил Пашка.

— Эх, парень, — протяжно выдохнул офицер, — ты же не видишь себя со стороны. Ещё чуток — и из штанов начнёшь выпрыгивать. Ты будто бабы красивой не видел никогда. Угомонись, братишка!

— Да никуда я не выпрыгиваю. Показалось вам.

Пашка не заметил, как щёки его стали алыми, а уши так вообще побагровели. Явный признак сильного волнения, когда никакого полиграфа не надо, чтобы определить, как глубоко человек пытается спрятать истинные, сокровенные только для него думы и помыслы.

— Одно тебе скажу, но ты не обижайся. — Майор затянулся и продолжил: — Она вдова нациста. Что у неё в голове роится, никто точно сказать не сможет. Нравится она тебе или нет, то твоё дело, но помни, где и кем ты служишь. Значит, должен думать, с кем и где спать. Да ещё и не ясно, куда она сейчас будет направлена Третьяком…

— А чего вы так за меня вдруг забеспокоились, товарищ майор? И чего это она вдруг должна ехать не домой, а куда её Третьяк пошлёт? — неожиданно выдал себя Павел.

— Я тебе зла не желаю, но досадно за тебя, дурака, по-отечески. Ты мне в сыновья годишься, а с человеческими душами я, почитай, более четверти века дело имею.

— Это как — с человеческими душами? — удивился Пашка.

— Я психолог-криминалист и умею правильно ставить диагноз любому психотипу человека. А тебя даже изучать не надо. Ты для меня совершенно голый, если хочешь. Тебя даже мотня в штанах выдаёт, и глазки будто маслом подёрнулись, когда ты её в коридоре сопровождал и водичку подносил…

— А как же вы про неё не так уверены, если можете с одного взгляда