Агапея - Булат Арсал

— Военная комендатура. Капитан Рагнар. Прошу открыть и предоставить документы к проверке.

Лязг ключей в замке — и в проёме ворот нарисовался дед лет восьмидесяти в белых подштанниках и накинутой на плечи телогрейке. Недовольство на физиономии сменилось испуганным непониманием происходящего в ожидании тычка стволом автомата в живот. Никто его трогать не стал. Рагнар ещё раз представился, приложив правую ладонь к краю каски.

— Проходьте в хату, пан офицьер. Извините, товарищч капитан.

— Кто в доме ещё живёт и находится?

— А вот жинка моя да кошка, — чётко ответил старик.

— А собака злая где же?

— Так издохла то ли со страху, то ли от тоски. Вот як зачали стрелять из пушек, так вона загрустила и померла прямо на цепи…

— Отвечайте быстро и прямо. Как ваши соседи сзади могут выйти на эту улицу? Есть проход через вас?

— А як же? Непременно есть. У нас калитка в огороде обчия.

— Покажите моим парням и закройтесь в доме. Телефон у вас есть?

— Так точно. Стационарный. Нам как без него? Ишо при совьетах поставили.

— Один боец в хату. Остальные за мной.

Расставив четверых бойцов по укрытиям, Рагнар вызвал по рации старшего группы захвата, уже занявшего исходную позицию за воротами двора, где находились нацисты.

— Стучи в двери. Если нет ответа, выстрели предупредительный. Потом брось гранатку прямо во двор. Сможешь?

— Так тут такие заборы, как у Гитлера в бункере. Может уж сразу из РПГ лупануть?

— Откуда у тебя РПГ? Ты чё, придурок, его со штурма так и не сдал?

— Так нет же, товарищ капитан, это мы недавно на улице в развалинах подобрали. Там и «морковка» одна есть с зарядом. В багажнике лежит.

— Не надо мне тут никакой ручной артиллерии. Одной эргэдэшки хватит. Не Измаил, чай, брать будем.

— Понял.

— Выполняй, как сказано.

— Есть, товарищ командир!

На стук не ответили, на выстрел не откликнулись.

Взрыв гранаты разбудил всю улицу, но на шум так никто из уличных соседей не вышел. Рагнар первым услышал, что кто-то напирает на калитку в саду, и тут же сделал первый выстрел прямо в направлении дверки-штакетника. Послышался стон и тут же лязг передёргивания затвора.

— Огонь! — громко скомандовал Рагнар.

Четыре автоматных ствола одновременно застрекотали, и тысячи щепок отлетели от забора. Ребята работали от души, выпустив вмиг по целому магазину. Когда стрельба закончилась, Рагнар, выставив пистолет на вытянутую руку, медленно подошёл к расстрелянной в прах калитке. На земле лежали двое давно небритых, изрешечённых очередями здоровяков. Один был намного старше, в правом огромном кулаке он сжимал гранату со вставленной чекой. Бородач помоложе лежал на спине тут же рядом с открытыми глазами, широко раскинув обе руки по сторонам мощного, атлетического тела. Удивлённая кривая улыбка застыла на его лице. Автомат находился у ног и был изрядно покоцан пулями комендачей. У обоих на лбу краснело по пулевому отверстию.

— Отбегались, — сказал чей-то голос в темноте.

— От пули никакая физкультура спасти не может. Особенно если они очередями из четырёх стволов вылетают, — согласился другой.

* * *

Во время обыска дома Паша сразу обратил внимание на огромную, как картина, фотографию на стене. На ней был изображён тот, что помоложе из парочки жмуриков. Но запомнился снимок не нагло улыбающейся мордой бывшего надзирателя тайной тюрьмы СБУ, а лицом девушки, скромно стоявшей в свадебном наряде рядом с этим упырём. Пашке даже на миг показалось, что это то самое лицо, которое он искал уже несколько дней на улицах Мариуполя. Нет, ему не показалось. Он действительно думал всегда именно об этом лице. Так бывает, когда видишь вещий сон и потом начинаешь всматриваться в вокруг происходящее, надеясь увидеть подтверждение наяву. И оно вдруг случается… С фотографии на него смотрела смуглянка с голубыми глазами, а из-под фаты чёрные вьющиеся волосы обрамляли ровный овал красивейшего лица. Это было лицо, почти точь-в-точь повторявшее лицо его матери.

— Глянь, Пашка, какая гарная жинка у этого бандюги. Везёт же тварям. Даже жалко такую красоту под фашиста класть, — с досадой высказался тогда Бологур и вдруг добавил: — Слушай, братка, а тебе никого эта деваха не напоминает?

— Нет, не напоминает, да и брось ты херню нести, — ответил Костин. — Может, она и не знала, чем этот упырь занимался. Мы ничего не можем предполагать бездоказательно. Вот нету же её тут. Это, по всей видимости, их родовая хата. А у девушки лицо чистое. Доброе. Действительно красивое.

Присмотрелся ещё раз и тут же согласился с Бологуром:

— Точно. Кого-то напоминает… Или кажется?

Пашка не заметил, как неожиданно для себя встал на защиту чести совершенно незнакомой ему женщины, просто очень похожей на маму. Ему стало неудобно, особенно когда на последних словах поймал не себе пристальный взгляд Рагнара.

— Да ты, брат, в адвокаты к его родне запишись, — подначил тогда капитан, — они очень тебе благодарны будут. Я бы на месте властей их всех под корень или в Якутию «Силу Сибири» строить, чтобы на земле в пыль всех их потомков и выкормышей стереть! Чего ты на меня так смотришь, Паша? Ты видел, кого из прикопанных могил смежники выкапывать продолжают? Ты видел девочку трёх лет с пулевым отверстием во лбу? Ты помнишь, как бабку, расстрелянную в лицо, выкопали в её же огороде? А мальчишку-инвалида, выброшенного с девятого этажа вместе с коляской? Ты мне брось тут кодекс чести разыгрывать. Ещё про Женевскую конвенцию расскажи…

— Ну нельзя же всех под одну гребёнку, товарищ капитан, — попытался вступиться за друга Василий Бологур.

— Нельзя, говоришь? — вдруг вспылил Рагнар. — А я скажу, что обязательно так и надо сделать! Всех к стенке! Всех под нож! Всех при попытке к сопротивлению! Никого в плен брать нельзя! Ни одну мразь нельзя! А баб их отдать вон бурятам. У них нация вымирающая. Пусть новых бурятов рожают для нашей армии.

Ротный говорил очень горячо, и было видно, что слова его действительно искренние, идущие от сердца. Спорить никто не стал, да и не решился бы. Ведь, по правде говоря, все без исключения были на его стороне. Сердца и души бойцов ещё не успели оттаять от тех ужасов, которые им пришлось увидеть во время освобождения Мариуполя и сейчас, когда по городу продолжали откапывать всё новые и новые свидетельства изуверских преступлений украинского нацизма. Каждый думал приблизительно так же, как и их командир, прошедший войну от самого её начала в далёком две тысячи четырнадцатом.

Пашка почувствовал себя виноватым перед Рагнаром и просто подошёл к нему, обнял по-братски, спокойно