А вместо сердца пламенный мотор (сборник) - Дмитрий Иванов

– Ты, парень, не егози. Сольёшь после заправки отстой керосина, а я тут сам всё гляну, – остановил он меня.

После окончания процедуры предполётного осмотра командир вызвал заправщик, который не замедлил притащить своё толстое, набитое керосином ТС-1 брюхо к стоянке.

Наконец, все процедуры закончены: отстой слит, двигатели запущены на «холостом ходу», командир получил разрешение на руление. Можно взлетать. Саня высунулся в форточку и, перекрывая гул турбин, крикнул:

– Давай, студент, залезай на место второго пилота! Может, никогда больше не удастся вертолётом поуправлять! Смелее!

Мои сомнения на предмет проверки порядка на участке каким-либо занудливым инженером он отверг, как совершенно несущественные и чуть не силой втащил в кабину.

Взлетели. Сделали круг над Печорой, и Нос направил МИ-2 в сторону Урала. Тогда я впервые увидел Саблинский хребет во всей его красе с воздуха. Саня очень изящно обогнул главную вершину, чуть не касаясь её колёсами. Впечатлило! Особенно наличие внизу четырёх ярких фигурок, рвущихся к вершине. Ледник Гофмана отливал первозданной белизной, играя на блистерах солнечными зайчиками. Я уже давно окончательно проснулся и глядел во все глаза на красоты Приполярного Урала, открытые мне Саней.

Сделав разворот, Нос начал набирать высоту, взяв обратный курс. Если мне не изменяет память, заняли эшелон 2100, главный пик Сабли остался далеко внизу. Тут ладонь лётчика легла на моё запястье, и Носов предложил мне самостоятельно подержать ручку «шаг-газа» и почувствовать машину. МИ-2, будто поняв, что «в седле» новичок, начал мотыляться как галстук в аэродинамической трубе. Изредка Саня помогал мне выравнивать машину со своего инструкторского места. Через несколько минут я был измотан, как после изнурительного заплыва на три километра в открытой воде. Теперь стала окончательно понятна поговорка вторых пилотов: «Наше дело правое – не мешать левому!». Под левым подразумевался командир, сидящий в левом кресле.

Минут десять я приходил в себя. И вдруг двигатели одновременно выключились, и машина начала стремительно приближаться к земле (хотя, это мне только так показалось, что стремительно). Меня приподняло на ремнях почти под самую обшивку, содержимое желудка упёрлось в стиснутые зубы… Я взглянул на Носа. А он только хитро улыбался, дескать, не дрейфь, партнёр! Двигатели запустились, и «спарка» снова принялась набирать высоту.

– Что, пересрался, студент? – спросил весело Саня. – Я просто проверил тебя на авторотации. Всё под контролем. Даже не сомневайся. Это же не самолёт – здесь винты создают эффект парашютирования.

После посадки в Печоре меня продолжало мутить. Я еле выполз на раскалённый бетон. Саня стоял рядом и заботливо предлагал минералки.

– Ничего-ничего, со всеми так в первый раз, – подбадривал он меня. – Ты же не лётчик, в конце концов, тебе положено…

Доложив диспетчеру ПДСП, что МИ-2 зарулил на стоянку, Нос самостоятельно снял барограф-самописец (а это моя работа) и, высунув язык от усердия, что-то пририсовал к очень объективной картинке полёта. После этого мы ещё немного постояли вместе. И тут, видимо, считая нужным окончательно произвести меня в разряд летающих граждан, Саня рассказал пару баек из жизни вертолётчиков.

После окончания Бугурусланского лётного училища, Носу почти совсем не удалось полетать на АН-2. Он быстро попал «в струю» и переучился на МИ-2 и МИ-8 в Кременчуге. Сначала, как водится, был вторым пилотом МИ-8. Пока опыта не набрался. Именно тогда и произошли с ним эти две достаточно забавные истории.

Потерянный пассажир

(зимняя байка)

Однажды в студёную зимнюю пору Санин экипаж вылетел на буровую, чтобы поменять вахты. Туда летели без приключений, поскольку геологам полагалось впрячься в работу с места в карьер. Они сидели в вертолёте, осмысливая, как начнут свои трудовые будни – песен не пели, не буянили, управлять воздушным судном не мешали. Вот и буровая вышка в окружении домиков-балков выросла посреди снежной бескрайности. Сели. Экипаж пошёл на буровую обедать, ожидая пока произойдёт пересменка в стане заказчика.

Отъезжающие на «большую землю» разведчики недр, как это водится, сразу затарились у сменщиков горячительными продуктами и загружались в вертолёт, попутно прикладываясь к бутылкам, привезённым предусмотрительными партнёрами. На буровой-то сухой закон, а до города ещё терпеть и терпеть, вот и происходили то и дело передачи эстафетных палочек в этаком этиловом духе. А в полёте-то выпивать не позволит бдительный бортмеханик. Так что надирались быстро, буквально – минут за десять-пятнадцать – пока экипаж перекусывает в столовой.

Долго ли – коротко ли, только загрузка закончилась. Лётчики заняли свои места. Бортмеханик проверил, чтобы, не дай бог, никто не уселся на задние створки. При достаточно большой нагрузке они могут и распахнуться в самый неподходящий момент – уж больно на них замки хлипкие. Хотя буровики всё это знают сами и даже подписку дают, но проверить не мешает. Всё нормально. Взлетели.

Пассажиры после бурных возлияний и – стомлённые вертолётным теплом от электрической печки – почти сразу заснули. Борт подсел ещё на одну буровую, чтобы забрать больного. Первая партия разведчиков недр дрыхла без задних ног. Спали все как один. Тут, вероятно, бортмеханик и потерял бдительность. Ещё только машина начала высоту набирать, а уже в кабину к экипажу стучит тот самый больной и орёт благим матом:

– Человек за бортом!

Бортмеханик выглянул в салон и ошалел. Развалившись на мешках со спальниками и рюкзаках, в салоне мирно посапывали вахтовики, погрузившиеся в мир хмельного Морфея. Но одного пассажира не хватало. На место его нахождения явно указывали распахнутые задние створки. По кабине гулял холодный зимний ветер со снегом.

Высота ещё была небольшая – метров сто. Да и отлетели недалеко – вот она буровая. Видна отчётливо в только начавших сгущаться сумерках. Командир срочно принялся снижать вертолёт, а больной с бортмехаником и вторым пилотом (Саней Носом) откатывали почти неживые тела от зияющих створок. Подсели «на висении» над огромным сугробом. Обороты минимальные, чтоб снежный вихрь не поднялся. Хорошо, что дело ближе к весне было – снег слежавшийся, оледеневший сверху.

Выскочили на поиски погибшего. Разумеется, погибшего – а то ещё, какого! У всего экипажа в голове мысли об ответственности, лишении пилотских свидетельств. Пьяные пассажиры проснулись от шума. Орут, сеют панику в собственных рядах и создают лишнюю суету. В общем, ситуация аховая. Саня с бортачом почти по шею в снегу (наст легко проламывается под их весом) полезли в направлении, указанном командиром – тот в свете включённого прожектора при снижении сумел разглядеть тёмное пятно на белом покрывале лесотундры. Ползли члены экипажа достаточно долго, хотя и расстояние от подсевшей вертушки небольшое. Пришлось в низину спускаться. Наконец, достигли цели.

Из снега торчит одна макушка шапки-ушанки и слышен мощный храп, заглушающий звуки работающих двигателей. Сразу от сердца отлегло. Жив! Просто чудо какое-то!

Но как же уцелел «героический алконавт»? Поначалу всё воспринималось, будто чудо эзотерического свойства. Потом уже сообразили, что вывалившееся из створок тело угодило на край длинного холма, пробило тонкую ледяную корку и по касательной в чреве глубокого сугроба съехало на дно оврага, как олимпийцы на спортивных санях. Трасса движения отчётливо запечатлелась на снежном покрове.

Итак, теперь нужно оттранспортировать спящего «новорождённого» на борт. Саня со злостью стал лупить его по щекам, чтобы тот пришёл в себя и лично двигался в заданном направлении. Буровик отреагировал весьма своеобразно и неожиданно для «убиенного покойника». Он заехал Носу в глаз. И как знать, может, быть теперь бы он погиб уже по другой, более прозаической, причине, если бы не бортмеханик, удержавший второго пилота от рукоприкладства.

Командир тем временем принял ещё одно правильное решение. Он взлетел и тут же сел на буровой. Оттуда на «Буране» (двухместный снегоход производства Рыбинского НПО «Сатурн», прим. автора) с прицепом доставили «потерпевшего» и его «спасителей» на борт МИ-8. Оставшуюся часть пути Носу запретили выглядывать в салон, кабы чего не вышло.

Комиссия по расследованию происшествия наказала бортмеханика и командира, лишив на год пилотских удостоверений. Но ввиду нехватки экипажей их быстро амнистировали. А Саня Нос отделался лёгким испугом и получил сатисфакцию в виде сёмги килограмм на семь от своего «потерпевшего» обидчика – как говорится, за моральные страдания и телесные повреждения лёгкой степени тяжести.

Реактивные штаны

(летняя байка)

Эта история тоже приключилась на буровой. Но уже летом.