А вместо сердца пламенный мотор (сборник) - Дмитрий Иванов

В столовую вошёл оленевод в своей национальной зимней одежде: торбасах (сапоги-ползунки, сшитые из оленьих шкур) и малице (балахон с капюшоном и рукавами также из шкур, полами волочащийся по земле). Красное, обветренное от морозных ветров лицо с еле заметными глазами сияло, будто блин на масленицу, карабин за спиной зловеще отливал инеем. Ненец поставил в угол хорей, снял рукавицы (конечно же, тоже из шкуры оленя) и направился к буфетной стойке. Здесь он быстро получил из ловких рук буфетчицы стакан с дымящейся (так мне показалось) от собственного величия жидкостью. Ранее она – эта жидкость – обитала в обычной пол-литровой бутыли голубого стекла с маленькой синей надписью на неприметной наклейке «спирт питьевой».

Оленевод делово и с глубоким знанием предмета небольшими глотками осушил всё до капли, вытер губы и не спеша извлёк из-под малицы огромный нож с ручкой, вырезанной из берцовой кости оленя. Буфетчица быстро поставила на стойку огромную разделочную доску. Ещё одним лёгким движением руки фокусника ненец, вытащил из недр малицы приличный кусок замороженного сырого мяса, но с которого от внезапно обретённого человеческого тепла уже начала капать вязкая оленья кровь.

Он ловко откромсал себе тонкую полоску и закинул в рот, отвергнув предложенную буфетчицей соль – дескать, только вкус портит. Оленевод, стоял независимый и отстранённый, будто не замечая сотни пар глаз, упёршихся в его незатейливый бытовой процесс. Когда мясо закончилось, ненец рукавом малицы аккуратно вытер стойку от кровавых разводов и удалился к запряжённым нартам, ритмично покачиваемый на ходу парами спирта, весом карабина и тяжестью в неприхотливом желудке. Он уже представлял себе длинную северную дорогу, весёлую лунную рожицу, которая будет подмигивать ему с чёрного неба и тугую прозрачность морозного воздуха, замутнённого оленьим дыханием. Иэ-э-э-ххха!

В те мифологически далёкие времена и мне довелось поработать на славу родного геликоптерного флота в качестве маленького винтика, а попросту – авиамоториста участка МИ-2, МИ-4. О том, как я оказался там, рассказывать не стану. Это отдельная история.

Жизнь на участке проходила нескучно и порой очень напряжённо. К предполётному и послеполётному обслуживанию меня, естественно, не допускали. Молод ещё и к тому же – без механического образования. Но вот регламенты – это моё. Правда, только те, которые касаются смазки, но зато трудоёмко и очень забавно – могу понять токсикоманов. Бывало, так нанюхаешься бензинового амбре вперемешку с керосином и циатимом или АМСГ, что вечером от тебя шарахается рабочий люд, попадающийся на пути к дому.

В минуты затишья, когда борты разлетались по своим таким нужным государству делам, а регламентов не было, технический персонал участка принимался за развлечения. Главным из них была игра на шахматной доске при помощи шашек, напоминающая «короткие» нарды и с очень неприличным названием. Но в отличие от нард количество игроков могло быть от двух до четырёх. Для этой цели на участке присутствовало две коробки шашек разных цветов. Если кто-то заинтересуется точным названием, я его могу только шепнуть на ушко (да и то в темноте). А вот правила, пожалуй, не вспомню.

Хорошо-хорошо, уговорили. Название у этой игры было очень и очень неприличное, я даже покраснел – мандавошка. Люди от авиации должны быть в курсе.

Игровой процесс проходил под дружные крики болельщиков и улюлюканье, что зачастую приводило в неистовство начальника участка. Он прибегал в наш балок с лицом разъярённого тролля, хватал шахматную доску в руку, распихивал шашки по карманам и мчался в лесочек неподалёку, чтобы захоронить эти «мерзостные отходы человеческих пороков», основанные на низменном азарте и пережитках прошлого. При отходе в мелкий сосняк с трофеями он петлял, путал следы, чтобы никто не догадался, где он будет глумиться над атрибутами игротеки. Но это почти никогда не помогало. Заранее расставленные посты отменно выслеживали «дичь» и откапывали и доску, и шашки. На следующий день всё повторялось снова. Следить за этим цирком было уморительно.

Устроился я на работу в апреле – по холодку, а в июне наступила жуткая жара. Это иногда случается в наших краях – ещё снег толком не сошёл, а уже солнце начинает наяривать так – чисто Анталия. По случаю удачного лета к зданию аэропорта подкатили бочку с квасом. Авиационный народ периодически выскакивал с разнообразной тарой за этим прохладительным напитком, чтобы рабочий день коротался с большей пользой и меньшими потерями… жидкости в организмах трудящихся.

Технари нашего участка обычно ходили на территорию через дырку в заборе. Так было значительно ближе, чем тащиться через проходную, перрон, рулёжки и стоянки. А в эту жару, стал я замечать, что все, как один, зачастили по правильному пути. Я не придал этому значения – наверное, просто квас по дороге покупают. Так оно и было. Но вот ведь удивительно что – стали в обеденный перерыв молочными флягами квас на участок таскать. Причём – выходят гонцы через проходную, а фляги назад прут в далёкий обход по проторенным тропам, на которые ВОХРа (военизированная охрана, прим. автора) глазки пока закрывала (до попадания под раздачу какой-нибудь жутко наблюдательной комиссии).

Зачем так много кваса? Столько вся наша бригада за смену не выпьет. А хранить его – нет условий ввиду отсутствия холодильника. Как раз в этом-то и была изюминка, как в прямом, так и в переносном смысле. Наши «деды» во главе с бригадиром, приученные к различным тонкостям смазки вертолётного нутра, смело добавляли в квас различные присадки. Основной из них, конечно же, был изюм, а также – горсточка риса. Через пару дней отдельных технарей в буквальном смысле слова начали транспортировать с работы наподобие тяжелобольных, ибо способность к самостоятельному передвижению к концу изнурительной смены, сдобренной пенным напитком, они теряли начисто.

В одну из пятниц, после расправы с флягой «кваса», бригадир впервые предложил мне назавтра подежурить самостоятельно, так как я оказался единственным разумно мыслящим субъектом на участке в тот судьбоносный момент.

– Слить отстой керосина ты сможешь, проверить наличие контровочной проволоки в нужных местах и всё-такое… А с командиром вертолётной эскадрильи МИ-2 я договорился, – вещал мне Анатолий Иванович (так звали моего непосредственного начальника), – он не заложит.

Благо в наряде стоял только один борт. Все остальные разлетелись по оперативным точкам. И что самое главное – на этой «спарке» (вертолёт с двойным управлением для обучения начинающих пилотов в совместном полёте с инструктором, прим. автора) должен был лететь выше помянутый командир эскадрильи.

Дыхание бригадира благоухало хлебным квасным духом с виноградным (видать, от изюма) уклоном. Если бы не тяжелые бригадирские веки и нечёткая фиксация движений, его можно было принять за совершенно трезвого добропорядочного клерка, выпившего терпкого тёплого кваса после окончания рабочей смены где-нибудь возле своей конторы по разделке рогов и копыт. С начальством, хоть и не совсем трезвым, очень-то не поспоришь. Поэтому я согласился и отправился домой. А весёлая бригада направилась в пивбар (единственный тогда в Печоре), чтобы принять участие в замечательной народной забаве «прорваться к стойке с трёхлитровыми банками». В заведение как раз завезли чешское пиво, а потому торговля предполагалась либо до последнего посетителя, либо «до последней капли». Второе – более вероятно: дефицита посетителей у нас в городе никогда не наблюдалось.

Суббота. Прибыв на участок в шесть часов утра, я быстро, но внимательно изучил, что необходимо проделать в процессе предполётной подготовки, чтобы позже не ударить в грязь лицом перед замечательным лётчиком. Саня Нос (по фамилии Носов), командир эскадрильи, действительно был вертолётчиком, как говорят, от Бога. Я говорю «был», потому что комэска погиб спустя пять лет, налетев над безымянной речкой в глубине Печорского края на телеграфную линию, не обозначенную на полётных картах (её ещё не успели сдать связисты). Погиб, выполняя санзадание. Причём все пассажиры остались живы (в том числе и беременная женщина, которую нужно было доставить в город), а Сане пробило грудную клетку деревом через блистер, когда он протискивал вертолёт на маленький пятачок, совершая аварийную посадку.

В назначенное время, в соответствии с полётным заданием, у «спарки» будто из-под земли возник Нос – красивый тридцатилетний брюнет, любимец женщин и начальства.

– Ну, что, студент, Машка готова? – обратился он ко мне.

Машкой Саня любовно называл «спарку». Я начал было что-то мямлить и полез в балок за стремянкой.

– Ты, парень, не егози. Сольёшь после заправки отстой керосина, а я тут сам всё гляну, – остановил он меня.