Двери открываются - Екатерина Анатольевна Шабнова

бы в отместку, а еще один запускал какой-то аварийный механизм. Лифт останавливался, двери открывались. Но поздно, поздно…

Уля помотала головой и открыла глаза. Кружка все еще была у нее в руках, а на панели не было никакого особого аварийного механизма. Только кнопки – для вызова диспетчера и для открывания дверей. Последняя вряд ли бы ей помогла. Хотя…

Уля нажала на несчастную кнопку и затаила дыхание. Даже голову подняла, словно ожидая, что сейчас кабину затрясет, свет погаснет, двери откроются, и оттуда…

Лифт продолжал спускаться. И стоило бы уже переключить на кухонном телевизоре канал, что круглыми сутками гоняет ужастики и те сериалы, которые отлично смотреть фоном, под домашние дела. Потому что в Улиной голове теперь роились только худшие сценарии развития событий. Самые темные, из фильмов, производство которых окупается на раз-два, даже если в бюджете было несколько тысяч и ящик пива.

Стоило, пожалуй, залепить пощечину самой себе, чтобы не думать о дурацких вещах. Сохраняй спокойствие, Уля. И позвони диспетчеру чуть попозже. Он ответит.

Глава 2

Уля не в лифте.

Вот очевидный ответ на ее маленькую загадку. Не то чтобы ее кто-то загадывал. Не то чтобы Уля хотела ее решать. И не то чтобы лифт хоть в какой-то мере был Сфинксом. Но Уля не могла быть в лифте.

Конечно, если что-то выглядит как лифт, ощущается как лифт (да даже пахнет как лифт, этой странной смесью новизны, лака и металла), то это, скорее всего, лифт. Но Уля смотрела очень много фильмов. И даже несколько дурацких телешоу, где людей подлавливали на улице и обрушивали на них шутки. Порой довольно жестокие.

Уля была почти уверена, что это не ее случай, но уже сочинила очень гневное письмо на студию, которая за этим стояла. На всякий случай. У нее был опыт с гневными письмами и телестудиями: удивительно, но находились люди, готовые жаловаться на утренние новости, и не просто парочка скучающих домохозяек или вставших не с той ноги борцов за собственный комфорт. Это была целая сеть – информированная, целеустремленная и исполнительная. Такие личности отправляли письма на студию с завидной регулярностью, а разбираться с ними приходилось Уле. Просто потому, что руководство не знало, кому еще это поручить.

В этом проблема маленьких местных студий – да и вообще всего маленького и местного. Ты будешь работать кем угодно, а если повезет, еще и делать то, что прописано в твоем трудовом договоре. Или не прописано: подобные документы составляют наспех, как проходные курсовые в университете, – хватая куски отовсюду и не особо вчитываясь. Для отчетности, не для применения. Может, мир стал бы более счастливым местом, если бы здесь реже гнались за бюрократией. А, может, наоборот, развалился бы на кусочки; но вот какая штука со сломанными вещами: из них всегда можно собрать что-то новое.

Уля сделала несколько маленьких шагов вдоль стены: раз, два, три. Потом еще раз. И еще. Просто чтобы удостовериться: стен три, а створок две. Она даже провела ладонью по стене – у одной был поручень, чуть пониже ее пояса.

Довольно удачная имитация лифта: запах на месте, и звук, и кнопки тоже, и яркий электрический свет, и зеркало. Уля поаплодировала бы, если бы знала кому, но выпускать из руки кружку все еще не хотелось, хотя пальцы начали понемногу уставать. Уля не так часто писала ручкой или карандашом, чтобы довести туннельный синдром до обострения, но рисковать не стоило.

Она сделала по лифту кружок, остановилась в одном из углов – почти напротив панельки с кнопками и, соответственно, створок, – присела на корточки и поставила кружку на пол ровно в центре кабины. Лифт не дернулся, не замедлил движения. Не моргнул лампочками. Вообще никак не отреагировал на Улины эксперименты.

Уле все это начинало надоедать.

Она выучила стадии принятия, как ни странно, вовсе не благодаря работе. Ей не доводилось писать статьи о горе, частном или общемировом (а вот о горах она писала, хотя называть местные холмы горами могли только… ну, местные же жители). О стадиях принятия она узнала из одного письма на студию. Для разнообразия – вовсе не гневного. Оно было подписано «Утренний зритель». В нем один из тех, кто не особо любил просыпаться по утрам и потому был благодарен создаваемому Улиным каналом шуму, рассуждал о совах, жаворонках и голубях. Или страусах. Или кто как называл людей, способных функционировать до десяти утра и не засиживаться до трех ночи, чтобы на следующий день не чувствовать себя так, словно проспали конец света? Стадии принятия затесались между абзацем о магазинно-сетевом заговоре и списком продуктов, который наверняка попал в письмо случайно. Впрочем, с учетом всей его структуры это могла быть и намеренная вставка.

Уля помотала головой. Наверное, из-за мыслей о еде она должна была бы проголодаться, но ей до сих пор хотелось только кофе. Того самого, с первого этажа.

Первой стадией было отрицание. Как по нотам. Но что Уля должна была отрицать? То, что она оказалась в лифте? Или то, что это все-таки лифт?

Если бы Уле удалось пройтись по стене или потолку, можно было бы сделать утешительный вывод, что она спит. Конечно, засыпать на рабочем месте – не особо хороший тон… Погодите-ка! Все сходится!

Уля схватила кружку и вскочила. А потом подпрыгнула от нахлынувшей пополам с облегчением радости. В лифтах не стоило прыгать, это знал каждый первоклассник, но Уля ведь им не была. А еще Уля была не в лифте. Вернее, лифт Уле только снился!

Можно ли было все еще считать это отрицанием? Пожалуй. Только теперь Уля отрицала не лифт, а реальность. Огромный шаг для Ули. И для всего человечества тоже, ведь это был ее сон. Любой ее шаг мог быть сколь угодно важным. Конечно, сны – тоже довольно сложная штука, но уж точно куда понятнее, чем спускающийся в никуда офисный лифт. А главное – ты всегда можешь проснуться. Чем Уля и занялась.

Она еще раз глянула на створки, почувствовала подошвами едва заметную качку – лифт продолжал спускаться – и провела пальцами по тому чувствительному месту, где большой палец сходился с остальной кистью.

Чтобы проснуться, нужно хорошенько себя ущипнуть. Всего и делов.

Уля затаила дыхание: казалось, сейчас произойдет нечто почти потрясающее. Гораздо большее, чем обычный побег из кошмара. Сейчас она почувствует, как впиваются в кожу слегка отросшие ногти, откроет глаза, вскочит с