Двери открываются - Екатерина Анатольевна Шабнова

подняла голову. В иных лифтах хоть музыка играла, но этот был бесшумным во всем. Может, дешевый лифтовый джаз не устраивал местных. Да и непатриотично как-то.

По ощущениям, двери должны были щелкнуть и разъехаться через пару секунд, и Уля взяла низкий старт. Кофе хотелось нестерпимо: она проснулась слишком рано, и дорога в офис не смогла разбудить ее до конца, хотя по улицам уже гулял прохладный осенний ветер, и люди не знали, доставать ли шапки и менять ли туфли на сапоги или все-таки пока рановато. В межсезонье очень легко было встретить в одном проулке людей и в футболках, и в пальто. Уля завидовала и тем и другим: сама она вечно не могла определиться и потому то мерзла в легкой одежде, то жарилась в куртке, которую таскать в руках было тоже не особо удобно.

Пара секунд прошла. Кабина не притормозила. Уля решила, что кофе ей все-таки нужен гораздо больше, чем она думала. Ее внутренние часы редко сбоили.

Она шумно выдохнула в третий раз, и поток воздуха поднял часть ее волос. Уля заправила их за ухо и зевнула. Замечательно. Просто замечательно. Сегодня, похоже, один из таких дней, в которые Уля могла бы заснуть на рабочем месте. Такого не случалось еще ни разу, но ведь надо же с чего-то начинать? Уля точно знала, что один из сисадминов держит в офисе подушку и действительно там спит, обычно ближе к концу рабочего дня: вешает на дверь табличку с какой-нибудь ересью о техническом перерыве или чистке серверов и заваливается в соседнюю секцию, где не работает лампочка и одиноко стоит пустой системник. Уля никогда не думала, что будет ему завидовать. Он ведь работал с программой, которую даже монстром Франкенштейна сложно назвать: у того хоть было сознание и желание учиться. А эта программа могла только бессвязно мычать и просить, чтобы ее поскорее пристрелили. В зарубежных фильмах такие преступления против природы обычно охотились на людей. Хотя и в реальности происходило примерно то же самое.

Уля досчитала до пяти. Потом до десяти. Последнее помогало не только с гневом или волнением: было что-то неуловимо магическое в сменяющих друг друга цифрах. Почти как в пятнице тринадцатого. А может, стоило делать отсчет, как при старте космического корабля? Уля, конечно, была не в книжке Родари, да и лифт ехал вниз, но это ведь тоже символично.

Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать…

Интересно, кто придумал назвать это число чертовой дюжиной?

Уля по привычке полезла в карман за телефоном. Пальцы сомкнулись на пустоте. Неужели оставила на рабочем столе? Она понадеялась, что никто из коллег в него не полезет. С них станется. А она, как назло, так и не установила нормальный пароль. Думала, зачем столько сложностей.

Восемь, семь, шесть…

Некстати вспомнилось «Фредди хочет всех вас съесть». Старая считалочка из ужастика. Вернее, старый перевод считалочки из ужастика, потому что Фредди Крюгер, конечно, никого не ел. Только мучил. И знатно при этом веселился.

Два, один.

Двери оставались закрытыми.

Уля почувствовала, как внутри начинает подниматься паника. К ней примешивалось что-то подозрительно похожее на стыд, и это пугало еще сильнее. Как будто страх – это что-то недостойное, а не то почти волшебное свойство мозга, которое позволяло Улиным предкам выживать холодными первобытными ночами. Конечно, в самом чувстве страха приятного мало, но ругать себя за него – последнее дело. И все же лучше было сохранять спокойствие. Как советовали британские плакаты времен Второй мировой войны. Хотя когда по городу разносится вой сирен, спокойствие – последнее, на что ты способен.

Уля сделала глубокий вдох и так же, с чувством, выдохнула через нос. И еще раз. И еще. Казалось, лифт по-прежнему движется, но, может, это было фантомное ощущение? Как когда сошел с лодки, но земля под ногами продолжает качаться в такт волнам. Наверняка у этого явления даже есть название, и Уле как журналистке стоило бы его знать. Но она вспомнила только о фантомных конечностях. Люди теряют руки и ноги, но продолжают их чувствовать, потому что так устроен мозг. Это не совсем то.

Скорее всего, Уля просто не заметила, как застряла. Да, именно так. В этих новых зданиях все было слишком комфортным – даже чрезвычайные ситуации.

Уле как-то раз не посчастливилось застрять в домашнем лифте. Ей было лет одиннадцать, она возвращалась из школы, и кабину дернуло так, что Уля чуть не упала прямо в грязный угол. Свет немного померк, а лифтерша не отвечала, и Уля сделала единственное, что только могла сделать в той ситуации: достала учебник по биологии, села на портфель и принялась за домашнюю работу. Через полчаса лифтерша отозвалась, а еще через десять минут лифт донес Улю до восьмого этажа. После того случая она почти полгода ходила по лестнице.

Застрять в офисном лифте оказалось, конечно, поприятнее: здесь все углы были чистыми, и никаких учебников под боком. Правда, дедлайн неприятно покалывал совесть, но Уля сосредоточилась на спасительной панели: тут связаться с техниками наверняка удастся проще, чем с лифтершей в детстве. Уля нажала на кнопку переговорника – та не загорелась, но под ее пальцами что-то щелкнуло. Она посчитала это хорошим знаком.

– Алло? – проговорила Уля, придвинувшись к панели.

Тут же чуть не хлопнула себя по лбу, но в последний момент вспомнила, что во второй руке держит несчастную кружку. Она ведь не по телефону разговаривает.

– Здрасте, – Уля решила применить другой подход. – Слышит меня кто-нибудь?

Тишина.

Уля держала палец на кнопке. Может, в этом проблема? Она отдернула его, задев кончиком металлический край. Пребольно.

Ойкнула и принялась ждать.

Снова тишина.

Она зажала кнопку.

– Прием? Есть там кто?

Уля попыталась вспомнить хотя бы одно имя. Техники рассекали по этажам в синей рабочей форме, и обычно их было легко узнать. Сергей? Кажется, был такой, с седеющими волосами до плеч, которые он стягивал в тугой хвостик, и тут же становился похожим на барсука. Уля чуть было не произнесла в переговорник именно это – «уважаемый Барсук». Словно пыталась связаться с персонажем детской книжки.

– Сергей?.. – Уля покопалась в памяти и чуть менее уверенно произнесла: – Сергей Михайлович?

Ничего.

– Ау! – выпалила Уля и хихикнула.

А вот это был плохой знак. Смех без причины – признак дурачины, как любила повторять бабушка. А смех в такой ситуации обычно означал, что еще немного, и Улю накроет паника. Ненадолго, но кому такое понравится?

Уля оторвала палец от панельки с кнопками и прижала кружку к груди. Зажмурилась и