Красная Шапочка - Александр Иванович Красильников

белые кофточки и рубашки, а поверх — развевающиеся красные галстуки. Они шли по степной дороге сначала отрядом и пели песню, трогательную и боевую песню о бойце-комсомольце:

Они ехали молча в ночной тишине

По широкой украинской степи,

Вдруг вдали у реки засверкали штыки,

Это белогвардейские цепи.

Запевал Костя Бритов, самый маленький в отряде, у него прозвище было — Муравейчик. Муравейчиком его прозвала не кто посторонний, а мама. Крикнула как-то с балкона:

— Костя, Муравейчик, домой иди, уже поздно.

А Костя копался возле дома в цветочной грядке. Другие ребятишки просто бегают, в догонялки играют, или даже в войну, а он обязательно дело себе найдет. Может, поэтому мама его так и назвала. А теперь он и внешне походил на муравейчика — смуглый, в майке и коротких штаниках, сосредоточенный. Нине нравилось, как Костя поет, и всем тоже нравилось, хотя об этом не говорили, а говорили даже наоборот, что, мол, подумаешь, певец великий. Но когда он пел, все тихо слушали, а Нине почему-то хотелось плакать. Особенно когда про бойца-комсомольца:

Вдруг боец молодой вниз поник головой,

Комсомольское сердце пробито…

А день был теплый, солнечный и какой-то радостный. Даже через сандалии чувствовалась мягкая и нежная полынь под ногами. Некоторые девчонки поразувались и бегали босиком.

Когда готовились к поездке, все повторяли слово — Ерзовка. Так назывался поселок, возле которого они тогда вышли из машины и пошли в степь.

Нина вспомнила все это, потому что смотрела вперед и ждала — вот скоро должна быть Ерзовка. Ей хотелось сказать сестренке, что была тут уже, но она раздумала, Галка еще чего доброго хвальбушей назовет. Да и чего с малышами делиться своими думами? Разве они поймут?

Нина повернула к себе Галю и поправила у нее на шее завязки красной шапочки. Завязки были вязаные, широкие и могли сестренке натереть шею. Следи за Галкой да следи.

Полуторка, натужно ревя, выползла из ложбины, и Галка вдруг закричала:

— Гляди, гляди, горит что-то!.. Дом горит, наверное!

Нина посмотрела, куда указывала сестренка, и увидела, как клубы дыма поднимаются в небо, черные, страшные, а среди черного дыма проблескивают кровавые языки пламени.

Девочки вцепились взглядами в пожарище и смотрели завороженно.

— Почему никто не тушит? — тихо и удивленно спросила Галя. — Ведь пожар же.

— Это не пожар вовсе, бомбами разбомбило, — объяснила Нина, — поэтому и не тушат. Видишь, вон церковь разбитая… А поселок называется Ерзовка.

Нина сразу поняла, что это тот самый поселок, зелененький, уютный среди степи, возле которого они в майский день вышли из автобуса. Ей вдруг стало так жалко милую Ерзовку… Зачем проклятые фашисты разбомбили Ерзовку? Зачем?

Галя тоже страдальчески смотрела на пожар, сведя брови к переносице. Ей было непонятно, почему все-таки люди не гасят, ведь, если пожар, его надо гасить. Красная Шапочка мало видела за свою крохотную жизнь.

Они все ехали и ехали по степи. Под ковром лежала мамина перина, и потому сидеть было мягко, хотя кое-где, особенно когда машина подпрыгивала на выбоинах, выступали запасные части, наверное, для тракторов или комбайнов. Нина и Галя знали, что их отец заготавливает хлеб для фронта и что сейчас как раз идет уборка урожая. Эти запчасти имеют прямое отношение к уборке и, значит, к их отцу тоже. Получалось даже вроде так, что они — Нина и Галя — везли отцу своему, Ивану Филипповичу, запасные части для машин… А запасные части везли их, потому что, если бы не случилась эта машина в Сталинграде, никто никуда не поехал бы. А теперь вот они едут в неведомое, куда постоянно уезжал их отец и где он постоянно, как говорит мама, пропадал.

Последний раз отец уехал еще в мае, взял охотничье ружье — он же охотник заядлый — и уехал. Три месяца с лишним не видели они друг друга… А теперь и от мамы увозит их грузовик, с каждой минутой, с каждым часом все дальше и дальше. Нина видела, как мама бежала за ними по улице, она даже постучала ладонью по кабине, чтобы остановить машину, может, мама что забыла сказать, а может, раздумала и решила ехать с ними, с дочками своими. Но тетя Шура, которая шофер, наверно, не услышала. Еще раз, и чтобы сильнее, стучать Нина побоялась. Догадывалась, что мама бежит, может, и не потому, что надо, а просто трудно ей расстаться. Нина и сама готова была выскочить из грузовика, да нельзя — расшибешься, и Галку одну не оставишь, сестричку маленькую, которой она теперь не только сестра, но и мать.

Сколько уже часов едут они, а Нине кажется, что и теперь мама где-то там все бежит за ними, бежит и никак не может догнать. Мамочка… Родненькая… Куда же мы едем от тебя?.. Как ты в горящем городе без нас будешь? Как мы без тебя теперь? Нина отворачивалась от сестренки, смотрела, высунувшись поверх борта, вперед, и встречный ветер от быстрой езды выбивал из глаз ее слезы. Она вытирала их пальцами, а ветер снова заставлял плакать.

Подъехали к берегу Волги. Грузовик остановился. Тетя Шура вышла из кабины, захлопнула дверцу и, даже не глянув на своих пассажиров, словно забыла об их существовании, стала спускаться с крутого берега, в замасленных штанах, заправленных в сапоги, в мужском пиджаке с засученными рукавами. Женщина, которую тетя Шура посадила в машину еще в городе, сидела в кабине, не стала выходить.

— Не хочешь побегать немножко? — спросила Галку Нина.

— Не-а, — покачала Галка головой.

Но Нина, подумав, стала выбираться из машины. Перекинула ногу через борт и на руках кое-как опустилась в пыль дороги. В это время и выглянула из кабины пожилая женщина. Она открыла дверцу. Длинная юбка мешала ей, и она поддернула подол, спрыгивая с подножки.

— Ну, девка, — обратилась она к Галке, — сбегаешь за бугорок?

Галка не поняла, зачем ей бежать за бугорок, но протянула руки и тоже оказалась на земле.

К Волге вел крутой спуск, берег был высокий. Нина с Галкой подошли к самому обрыву и посмотрели вниз. Там они увидели паром у небольшой пристани, с него сходили грузовики — один, второй, третий… Галка считала вслух. Грузовики были нагружены с верхом и покрыты зеленой парусиной, поэтому что в кузовах у них не видно, но это были военные машины — возле них суетились люди в военной форме. Тяжело ревя на подъеме, грузовики медленно выползали из-под