А что там в Брюгге? - Юлия Родионова

был их последний дом — неизвестно. Шурочка их долго разыскивала и никого не нашла. Зато нашла Володю. На маленьком погосте деревни в Орловской области. Умер Володя на втором году разлуки от туберкулеза. По крайней мере, так было указано в строгом, сухом отчете областной клинической больницы № 8.

Сероглазая Шурочка многое искала и многое нашла. Нашла она старую, добрейшую няню. Старушка доживала свой век в маленькой, безоконной комнатушке — бывшем чулане все той же огромной квартиры в старом доме с колоннами. Нянина жизнь, совершив крутой вираж по далеким деревням, вернула ее опять в эту квартиру, что, конечно же, оказалось счастьем. Няня, которой после исчезновения хозяев строго предписали в короткий срок покинуть Москву, беспрестанно крестясь и бормоча оберегающую молитву, вернулась в огромную квартиру и собрала то, что посчитала важным. А важным она, малограмотная, посчитала то, что лежало в ящиках письменного стола профессора. Свалила все, что влезло, в профессорский чемодан и увезла. Не зная, зачем, чемодан хранила и перевозила с собой из деревни в деревню, так ни разу в него не заглянув.

Заглянула в него в первый раз Шурочка. В чемодане покоились потрепанные письма, пожелтевшие фотокарточки, счета и облигации с гербами несуществующей уже страны, дневники, черновики лекций, написанные каллиграфическим почерком, и всякая другая мелочь, которую Шурочка долго разбирала, понимая, что не помнит ничего. Да и что могла запомнить годовалая, сероглазая девочка с огромным синим бантом?

А меж тем, с фотокарточек смотрели на Шуру и щурили глаза на летнем, южном солнце улыбающиеся красивые дамы в шляпках и платьях с турнюрами. Удивленно и испуганно смотрел вихрастый мальчик в смешном матросском костюмчике. Смотрели молодые, серьезные офицеры, выстроившись рядочком, похожие друг на друга осознанием важности момента. Смотрели пожилые, солидные господа в идеально сидящих мундирах. Девочки с локонами в платьях с оборками, веселая пара в русских костюмах, видимо, запечатленная услужливым фотографом на каком-то костюмированном балу.

Много кто был на этих снимках. И кто были эти люди, Шурочка не знала.

Из писем, перевязанных голубой, потрепанной лентой, выяснилось, что отец был матери много старше, но все письма, написанные ими друг другу, искрились любовью и были наполнены нежностью, которая скрывалась за глупыми для посторонних, но милыми для любящих словами и обращениями.

Много было в письмах споров о литературе, как зарубежной, так и русской.

Отец отстаивал пристрастия своих любимых средневековых риториков к рифмам-каламбурам, к рифмам внутренним и удвоенным, к скрытому, символическому смыслу. Жан Маро, Пьер Гренгор, Гийом Кретен — все эти поэты позднего средневековья владели его сердцем.

Мать же без малейшего почтения к разнице в возрасте довольно колко и обидно разносила в пух все доводы своего обожаемого ученого мужа, обвиняя ту поэзию в излишней поверхностности и надуманности и очевидно предпочитая классическую русскую литературу с ее надрывностью, попытками познания души, с ее кристальной лирикой.

Споры, не прерываясь, перетекали из письма в письмо, пока спорящие находились в разлуке и, по-видимому, вытекали бурлящей, горной рекой, когда эти неуемные, метущиеся воссоединялись.

Каким-то невероятным образом эти битвы не только не отталкивали вспыльчивых влюбленных друг от друга, но даже как будто их больше связывали. Так, между спорами, родились дети, заслужились звания и награды, появилось признание и достаток. И все было удивительно и легко, пока в дом не пришли строгие люди в сером.

Глава 7

Встретились Тоня и Шурочка только раз незадолго до рождения Авдотьи. Не дожидаясь ответа на письмо в синем конверте, молодая и быстроногая Шурочка приехала к старшей сестре.

Тоня донашивала первенца. Донашивала тяжело и мучительно. Сильно подурнела, ходила уточкой, потешно переваливаясь. Очень надеялась родить мужу сына. После замужества забеременеть долго не получалось, а когда, наконец, стало понятно, что все удалось, Тоня готова была на все — лишь бы выносить и родить.

Встреча сестер прошла вовсе не так, как виделось Шурочке. Она представляла себе объятия, восторженные восклицания, радость обретения родного человека. Не случилось ничего. Тоня тяжело опустилась на пол, увидев в дверях светловолосую девушку, назвавшуюся сестрой Александрой.

Когда Тоня пришла в себя, то неожиданно засуетилась и принялась бочком-бочком выпроваживать гостью, стараясь загородить своим большим телом вход в дом.

Перестала она нервничать и суетиться только на улице, довольно далеко от дома и всевидящих глаз соседей. И там же, в грязном, неуютном скверике объяснилась с сестрой.

Тогда же, ошеломленная нелепостью происходящего, Александра и узнала, что синий конверт Тоня не показала никому, боясь молвы и недоумения мужа. Что Тоня не может впустить другого человека — слова «сестра» Тоня испуганно избегала — в свою жизнь, потому что все налажено, и разрушить это все она не имеет права. Что Никанор взял ее в жены не дочерью неугодных государству людей, а сиротой, чьи близкие так трагично погибли в войну. Что Тоня должна думать о будущем ребенке, о службе, о квартире, которую вот-вот дадут…

Да многое еще было сказано в том скверике такого, что потом, как оказалось, Антонина Сергеевна всю жизнь простить себе не могла.

Так Шурочка-Александра, не обретя единственного оставшегося в живых родного человека, в глухом оцепенении вернулась обратно в Москву к своей няне. Теперь только няня и оставалась последней ниточкой, связывавшей Шурочку с той, старой жизнью, с мамой, папой и Володей, от которых так страшно и нелепо отвернулась Тоня.

Умирая, Антонина Сергеевна просила дочь разыскать свою сестру Шурочку.

— Найди ее. Проси за меня прощения. Проси, она поймет, — шептала она, глотая слезы, горькие от вины и покаяния. Слезы стекали по дряблым, морщинистым щекам, замутняя образ любимого Никанора, который уже вырисовывался перед верной женой, маня ее к себе из белой, далекой дымки небесно-заоблачного марева.

Глава 8

Выполнить последнюю волю матери Василиса смогла не скоро. В тревожном вихре закружились: похоронное агентство, венки, справки, соседи, беспрерывно приносящие соболезнования, скорбящие сестры, плачущие и напуганные племянники.

Действуя больше по указаниям знающих людей, нежели собственному разумению, Василиса металась и кружилась в этом вихре, постоянно кого-то обзванивая, что-то оформляя, о чем-то договариваясь.

После похорон, так, по сути, и не придя в себя, она присутствовала на новом теперь семейном совете, где сквозь туман и ноющую головную боль каким-то отголоском сознания поняла, что сестры решили родительский дом продать, а деньги поделить на троих.

Так у Василисы появился новый дом и пара-тройка сиротливых разномастных чашек, которые она, бережно укутав, унесла из уже проданного дома своего детства.

Ах, как прекрасно в тот год