За строкой приговора - Анатолий Безуглов

И Александр Васильевич решился на шаг, сделать который до него не решился бы, наверно, ни один следователь...

Чернов тяжело сел на скрипнувшую под ним табуретку, выбил золу из трубки и; ловя взглядом ускользающий взгляд задержанного, устало сказал:

- Давай говорить честно. Я не хочу с тобой хитрить Советской власти хитрить ни к чему. Советская власть - она власть бедняков: моя, твоя, его, - кивок в сторону Филиппова. - Я не могу тебе поверить. И тебе никто не поверит. Ты выдаешь себя за теленгита, но не знаешь, какие ставят юрты в Чибите, и сидишь на лошади как шорец.

- Я только бедный охотник, - сказал задержанный, и пот еще обильней заструился по его лицу.

- Охотник не стреляет тушканчиков, не растрачивает на него патронов, он ставит на тушканчика силки. Охотник стреляет колонка и рысь для меха, а кабаргу и косулю - для мяса. Охотник не берет в горы карабин и не обматывает ночью копыта своей лошади. Охотнику нечего делать около Усть-Коксы, где давно нет крупной дичи. Ты кайгородовец и приехал к нам не с добром, а со злом. Да, со злом, и поэтому не смотришь мне в глаза. Твои глаза бегают, как бурундуки, завидевшие ястреба. И я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь, чтобы все тучные пастбища вновь отошли к богатеям, а бедняки пухли от голода и пасли чужие стада. Ты хочешь, чтобы наши дети умирали от болезней и надрывались на рудниках Уркарта...

- Нет, начальник, я не хочу счастья богатым, нет, не хочу!

- Но за богатых сражается генерал Кайгород, которому ты служишь и который дал тебе коня и карабин. Три дня назад бандиты убили нашего товарища, алтайца. Он был совсем молодой, у него не было бороды и усов, и он не успел поцеловать ни одной женщины, но он был настоящий мужчина, с сильными руками и чистым сердцем. Он хотел счастья и свободы для всех бедняков Алтая, он с винтовкой в руках защищал это счастье. И вы его за это убили, отрезали ему голову и надругались над ней...

- Я его не убивал, начальник...

- Нет, раз ты кайгородовец, значит, ты его тоже убивал. Тебе дали карабин, чтобы ты убивал своих братьев. И сейчас его мать в аиле Тебекер рвет на себе седые волосы и проклинает тебя, убийцу. И вместе с ней тебя проклинают все матери Алтая, чьи сыновья сражаются за правое дело. Ты приехал к нам не как гость, а как вор. Ты хотел здесь все разведать, чтобы Кайгород мог убить меня, сына бедняков кумандинца и русской, его, который получил чахотку на рудниках Уркарта, и наших товарищей, крестьян и рабочих. Ты не рассказал о себе правду, но о тебе рассказывают твои руки. Не прячь, тебе их не надо прятать. Это рабочие руки. Кайгород такие руки презирает. Мы ими гордимся. И у меня, и у тебя руки в мозолях и ссадинах. У тебя желтая кожа на ладонях и коричневые обломанные ногти, твои пальцы в трещинах. Ты дубил кожи, ты их мял и скоблил на кожевенном заводе. Тебе тяжело доставался хлеб. Ты редко был сытым, не была сытой и твоя жена, плакали, выпрашивая хлеб, твои дети. У нас таких, как ты, много. Они настоящие люди, ни один из них не стал предателем и не променял свет правды на консервы и карабин. Для них честь дороже золота. А тебе Кайгород, как бездомной собаке, бросил подачку, и ты сейчас же забыл про своих братьев бедняков. Не бойся, мы тебя не убьем. Отправляйся к своему Кайгороду, подползи на брюхе к его сапогам, лизни языком его генеральскую руку и расскажи ему обо всем, что ты здесь видел. Может быть, он бросит тебе кость. Грызи ее. Иди и подумай обо всем, что я тебе сказал. Хорошо подумай. Ты бедняк, и мы тебя не тронем. Мы воюем только с богатеями. Иди!

Чернов искоса наблюдал, как желтеет лицо задержанного, как судорожно перебегают его пальцы по завиткам овчины и тиком дергается щека. Что может ответить этот человек, оглушенный и раздавленный словами правды?

- Не сердись на меня, начальник, я не враг, я не хочу быть врагом, шепчет он.

Чернов молча подходит к двери, отбрасывает тяжелый полог.

- Иди, чего ты ждешь?

Задержанный осторожно встал, шапка выпала из дрогнувших рук и покатилась по полу. Он нагнулся за ней, поднял, нахлобучил на голову. Вопросительно посмотрел на Филиппова, который сидел все в той же позе, сжимая коленями винтовку. Обернулся к Чернову, жалкий, растерянный.

- Зачем смеешься над бедным охотником, начальник?

- Уходи!

Один робкий шаг, другой. На миг застыл в проеме черной тенью, и вот в юрте остались только двое - Чернов и Филиппов. С минуту молчали. Чернов тяжело дышал, словно без отдыха взбирался на высокую гору. Молчание прервал Филиппов.

- Зря отпустил его, Александр Васильевич, - глухо сказал он, свертывая непослушными пальцами козью ножку. - Кайгород теперь не нарадуется.

- Не вернется он к нему, не сможет.

- Как знать...

Филиппов встал, передернул затвор винтовки.

- Сиди, - коротко сказал Чернов.

- Как знаешь, Александр Васильевич, начальству видней...

Много дел у начальника милиции района. Надо проверить посты, привести в порядок бумаги, потолковать с людьми. За делами птицей летит время, но сегодняшней ночью оно не торопится, тихо шагает, вразвалочку. Полчаса, час, полтора... Неужели ты совершил ошибку, Чернов? Может, сейчас, когда ты раскуриваешь трубку, лазутчик, посмеиваясь над твоим легковерием, карабкается по горной тропе?

Всякие люди бывают, Чернов, а доверие дороже золота: его нельзя дарить каждому. И у человека с темной душой бывают мозолистые руки. Разглядел ли ты его душу?

Над Усть-Коксой опустилась ночь. Черная как сажа алтайская ночь, в которой потонула серебристая россыпь звезд и жестяной обрезок луны. Густая темень, наполненная шорохами и неожиданностями. Протяжно всхлипывает обиженным ребенком ночная птица, изредка стучат тяжелые солдатские сапоги проходящих мимо патрульных. В юрте темно, только светится одиноким светлячком свечка в углу.

Как-то на фронте в дни затишья, когда солдаты убивают в разговорах время, товарищ Чернова по роте, разбитной Фомин, то ли шутя, то ли всерьез говорил, что в каждом человеке, как в железной клетке, зверь сидит, до поры до времени тихо сидит, как будто и нет его. А сбей замок - и выскочит он на свободу, безжалостный, клыкастый... Его карамелькой не обманешь, ему кровь подавай. И в офицере этот зверь сидит, и в солдате, и в бабе твоей, с которой ты всю жизнь прожил. Слушая его, солдаты сочувственно посмеивались, вроде соглашались. А потом, через недельку после того разговора, за языком они пошли. Не впервой, а не повезло, на секрет напоролись. Фомина в грудь штыком ранили. Просил оставить, не мучиться. А ведь не бросили его, как волчья стая своего бросает, обливаясь кровью и потом, вытащили. Тащили под огнем да под немецкими ракетами. Своей жизнью рисковали, а товарища спасли. Кто бы их упрекнул, если б оставили? Да никто. А вот же не сделали так, совесть не позволила. А у зверя разве есть совесть?

Чернов посмотрел на изувеченную пулей кисть левой руки - память о той ночи - и улыбнулся. Нет, Фомин, человек не зверь, человек - это человек. И тот, кого он допрашивал, тоже человек: и честь свою бережет, и голову на плечах имеет, и гордости ему не занимать. Человеческая в нем суть, не звериная. Революция - она для человека, и делалась она людьми, в которых во весь рост человек выпрямился.

Так-то, Фомин, если людям не верить, то и себе верить нельзя...

Александр Васильевич прицепил маузер, набросил на плечи старую кавалерийскую шинель, обтрепанную понизу, и вышел из юрты. Его обволокла, закутала темень. Чтобы глаза привыкли к темноте, он на миг застыл у юрты и зажмурился. Ему показалось, что его кто-то зовет. Нет, не показалось...

- Начальник, а начальник, - явственно шептал чей-то голос. Чернов обернулся, всматриваясь в размытое ночью лицо человека в овчинной шапке.

- Чего тебе?

- Я пришел, начальник...

- Зачем?

- Я не мог уйти, начальник, - быстро заговорил человек, будто опасаясь, что ему не дадут высказаться до конца. - Мои ноги не слушали меня, они не хотели уходить от твоей юрты, а сердце говорило: "Ты должен рассказать всю правду, и большой начальник тебя простит". Я лгал тебе, начальник, и мне стыдно, что я замутил ручей правды ложью. Я не охотник, и я пришел от Кайгорода, но я не хочу ему служить и лизать ему руки. Я настоящий мужчина и умею держать ружье. Кайгород - твой враг и мой враг. Мы вместе будем биться с Кайгородом и победим его. У тебя большое сердце, начальник, а большое сердце - это большая мишень, в нее попадает даже плохой стрелок. Но пуля Кайгорода минует твое сердце. Ты должен долго жить. Поэтому слушай правду, одну только правду...

Они прошли в юрту. И там шорец рассказал Чернову, как он попал к бандитам, как обещал им разведать положение в Усть-Коксе. Он рассказал про состав банды, про ее планы, клялся предками сделать все, чтобы отстоять власть бедняков. А через час в той же юрте собрались коммунисты и советские активисты села. На повестке дня был только один вопрос - оборона Усть-Коксы от белобандитов.

Лазутчик сообщил, что банда насчитывает семьсот штыков и около трехсот сабель. Нападение на Усть-Коксу готовится на 17 ноября. На совещании было решено объединить в единый отряд всех коммунистов, способных носить оружие, - чоновцев, милиционеров и красноармейцев стоящего в селе взвода.