За строкой приговора - Анатолий Безуглов

- Если разобраться, они парня на преступление толкнули. Покрутился, повертелся - работы нет. Ну и того...

- Да, отказ в приеме на работу, безусловно, сыграл крайне отрицательную роль, - поддержала Гуляева Блинова. - Как вы считаете относительно частного определения, Анна Ивановна?

- Я - "за". Частное определение вынесем. Случай, по-видимому, у них не первый, а вопрос трудоустройства амнистированных - государственный вопрос. Это ясно. А как с Сысоевым решим?

Наступило молчание, которое прервал Гуляев.

- Какое наказание по закону за повторную кражу?

Вместо ответа Анна Ивановна протянула ему Уголовный кодекс.

- Мда, - крякнул Гуляев, - строгонько!

- Строго, но справедливо. Рецидив.

- Рецидив-то рецидивом, - сказал Гуляев, - но как хочешь, Анна Ивановна, а у меня рука не поднимется ему такой приговор подписать.

- А на какой приговор рука поднимется?

- На оправдательный! - Гуляев рубанул перед собой воздух ладонью.

- Оправдать?

- А что?

- Но ведь он украл.

- Украсть-то украл, но обстоятельства... - уже менее уверенно сказал Гуляев.

- Обстоятельства, конечно, серьезные, - согласилась Анна Ивановна. Очень серьезные. Пожалуй, при таких обстоятельствах и вы, Всеволод Феоктистович, чего доброго, могли бы кражу совершить.

- Я?! - возмутился Гуляев. - Я, рабочий человек, чтобы крал? Да я лучше с голоду подохну, а чужого не возьму.

- Значит, не украли бы ни при каких обстоятельствах?

- Конечно ж, о чем речь!

- А он украл...

- Гм.

- Следовательно, обстоятельства не могут служить для него полным оправданием. Кража остается кражой. Верно?

- Ишь как повернула... Ну, верно, - неохотно согласился Гуляев. - Все верно, и все неверно. Вон как. Не могу я на свою рабочую совесть такого приговора брать...

- А теперь послушаем Клавдию Тимофеевну.

- Не знаю, что и сказать, - смутилась та. - На меня очень сильное впечатление произвели материалы дела. Особенно письмо Сысоева к матери. Мне кажется, нет, я уверена, что он не хотел больше вести воровскую жизнь, что это преступление - какая-то нелепость. Сысоев - это человек с еще не установившимся характером. Он вернулся полный лучших намерений, хотел покончить со старым и наткнулся на перестраховщиков. А тут дружок, по-видимому, стал нашептывать, что у вора только одна дорожка, что честные люди бывшего вора в свое общество не возьмут. Знаете, как это бывает. И преступление-то он, по-моему, совершил с отчаянья. "Не верите, что я исправился? Нате вам. Смотрите на меня как на вора - пусть я и буду вором..."

- Понятно, - сказала Анна Ивановна. - А теперь давайте во всем этом разбираться. Преступление совершено, поэтому об оправдании Сысоева не может быть и речи. Но преступление совершено при особых обстоятельствах, которые мы обязаны учесть. И совершено оно человеком, который хотел покончить с воровством (у нас нет оснований не верить письму к матери). И, наконец, последнее. Нуждается Сысоев в изоляции от общества или нет? Имеем мы моральное право оставлять его на свободе или нет? За свое решение мы несем ответственность перед государством, перед обществом, перед Сысоевым и перед своей совестью. Вот как стоит вопрос. Вы верите в то, что Сысоев не совершит больше преступления ни при каких обстоятельствах?

Клавдия Тимофеевна развела руками.

- Смотря какие обстоятельства... Разве можно все предусмотреть?

- Это наша обязанность.

- Но мы только люди.

- Только люди, - согласилась Степанова, - но приговор мы выносим именем республики, поэтому ошибаться нам нельзя.

- Это мне понятно, - сказала Блинова. - А вот как избежать ошибки? И парня жалко, и...

- Да, загадку вы нам загадали, Анна Ивановна! - покрутил головой Гуляев. - Попробуй разгадать! Ведь недаром говорится, чужая душа - потемки.

- Я вас не тороплю, товарищи. Подумайте. Крепко подумайте.

В совещательной комнате наступила тишина. В руках трех людей была судьба четвертого...

Как они ее решат?

* * *

- Встать! Суд идет!

За судейским столом трое судей. В центре - Степанова. В руках у нее приговор суда.

- Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики...

Десятки людей застыли в молчании. И среди них - подсудимый Владимир Сысоев и его мать.

Судья читает, как было совершено преступление, кем и чем это подтверждено.

Зал молчит, но в этом молчании слышится затаенный вопрос: что же решил суд?

И вот в зал камнем падают слова: "Народный суд приговорил..." Нет, еще не то. Перечисляются год рождения, место рождения... Вот оно: "Лишить свободы..."

А судья продолжает читать. Приговор еще не окончен: "...но, учитывая обстоятельства, при которых было совершено преступление, положительную характеристику подсудимого, присланную из трудовой колонии, где он ранее отбывал наказание..."

Люди стараются не пропустить ни одного слова, хотя все уже ясно... "Условно, - шорохом проносится по залу, - осужден условно".

Владимир проводит тыльной стороной ладони по лбу. Ладонь совсем мокрая. Вытирает о рубашку. Тяжела дышит.

- Чего же ты как пень стоишь? - шепчет конвоир. - Условно же дали! "Освободить из-под стражи в зале судебного заседания"! Слышишь?

Владимир смотрит на него непонимающими глазами.

- Вот чудак, - смеется тот. - Свободен ты, понимаешь - свободен!

* * *

С фотографии на нас смотрят глаза Владимира Сысоева, человека, которому приговор суда открыл дорогу в жизнь. Именно тот приговор, то доверие, которое оказали ему трое судей, действовавших от имени республики, помогли Сысоеву стать на ноги и навсегда порвать с прошлым.

- Гуманность к преступнику и гуманность к обществу... - задумчиво говорит Анна Ивановна. - Наверное, все-таки это одно и то же. Если бы мы тогда отправили Сысоева в колонию, то нанесли бы вред не только ему, но и обществу, государству...

- Однако вы могли ошибиться в нем.

- Могли... но не ошиблись, - говорит Анна Ивановна.

На столе у Анны Ивановны груда гражданских и уголовных дел. Они еще не назначены к слушанию. Но пройдет неделя-другая, и в притихшем зале судебного заседания торжественно прозвучат слова: "Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики..." И в этих словах для каждого из присутствующих воплотятся закон, справедливость, гуманность, нравственность - все то, что мы называем социалистическим правосудием.