Мним - Ксения Хворостова

Я, можно сказать, поэтому всегда тянулся к Нане, потому что она другая… Нана постоянно была где-то рядом и почти слушала меня, даже почти отвечала. Мне потом стыдно было за то, что я могу говорить, а она нет… И приходило наказание.

Катя, помолчав. Спасибо, что объяснил, что ж. Теперь я понимаю мир чуть лучше.

Мирон. Вот-вот! Нужно ценить и уважать всех учёных, так и знайте… Слушайте, подождите. Я так и не спросил почти ничего. Уму непостижимо, как я постоянно забываю об этом. Каким был ваш дом? Что было внутри? У вас был большой дом? Расскажите мне!

Катя. Я не знаю свой дом так хорошо, как ты свой, на самом деле-то. Комнаты, конечно, маленькие. Намного меньше комнат у вас, я думаю. В моей комнате было всё то же, что у тебя, только… поменьше? Вроде того. Кровать одноместная, стол, шкаф. Моя комната была, как кухня у вас.

Мирон. Да ну? Она у вас очень маленькая! Так нельзя, это тяжело. Я бы тоже ушёл из дома, если бы жил в такой маленькой комнате.

Катя. Да нет, если бы ты жил в ней с самого рождения, то не было бы никаких проблем. Я привыкла к ней, мне было хорошо и уютно. А в той комнате, где я живу сейчас, как будто бы чего-то не хватает, она пустовата.

Мирон. Пустовата… Я тоже, наверное.

Катя. Что?

Мирон. Я иногда думаю, что я, как ваша комната, как вы сказали, как будто во мне чего-то не хватает для уюта. Но не это важно. Вы тоже жили с отцом и воспитателем или вы сразу появились, чтобы помогать кому-то по дому?

Катя. Ну нет, ты же тоже не от рождения учёный. Это не то, чтобы моя работа… Я помогала, потому что мне хотелось. Мои папа и мама были очень занятыми людьми, я хотела им сделать легче, ну, хоть как-то.

Мирон. Мама?.. Мама. Моя мама ушла в лес, когда появился я, я её не знаю совсем. Я думал, может, Нана пошла искать её, потому что отец сказал однажды, что они были близки до меня. Но почему она ждала так долго? Ладно-ладно, продолжайте, пожалуйста. У вас был воспитатель?

Катя. Ну, можно сказать, да? Он не проводил со мной столько времени, сколько Бажен с тобой, но меня тоже учили. Это наверное всё, что я могу рассказать про свой дом, что ж. Больше я не помню. Расскажи мне теперь ты, что за стёклышки у тебя там не должны разбиться.

Мирон. Ох, я, ох, расскажу наверное, но позже. Мы слишком долго говорим, я пообещал вернуться домой, когда воздухом подышу. Пора.

Катя. Пора. Беги.

Мирон уходит, Катя продолжает тащить мешки.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. ОСАДКИ

Сцена первая. Мирон в зелёных лохмотьях выходит в центр, не двигается.

Мирон. Мне казалось, что быть частью леса намного сложнее. Там, где все живут молча, невольно и сам начинаешь молчать. Так уж там всё устроено. Я думал, что лес это система взаимосвязанных элементов, что-то вроде механизма, где у всего своя цель и определённый путь. Но оказывается, я пуст. Я пуст, а лес полон, и он снаружи меня. Лес не механизм, лес как живое существо, которое свободно делать что угодно в любой момент. Деревья стоят неподвижно годами, я же могу двигаться, но они живее, чем я. Разница несоизмерима, пока я тут и могу со стороны смотреть на нас обоих. Когда я стал лесом, я совершенно запутался. Я не знаю, что лучше, быть здесь или там. Они стучали по моей голове своими клювами, так что я ясно ощущал, насколько пуст внутри. Даже когда я был лесом, я был пуст, потому что это моя судьба. Они клевали и клевали меня, что-то искали, но не смогли найти. Разочаровались и улетели, а потом не возвращались. Вдруг где-то в районе груди стало очень тепло и мягко, нечто пушистое поселилось там, но оно было таким маленьким, что я не смог этого разглядеть. Во мне было так пусто, что даже оно не нашло во мне дома для себя и ускакало, чуть не сломав мои ветки. Кто-то высокий решил содрать мою кору. Я ничего не чувствовал снаружи, но мне было слишком грустно отдавать часть себя. У меня так мало меня, я не был готов делиться. Но и сделать ничего не смог. Как будто должно быть иначе. Я сказал ему, чтобы он брал, сколько хочет. Но, кажется, он меня не услышал. Я не видел его лица, было темно. Но он был как я, такие же ветки на голове. Только он двигался, а я нет. Глаза — две капли смолы. Это всё, что я смог увидеть. Всё то время, пока я был лесом, темнота глотала мою душу, если она и была, если ствол мой не был так же пуст, как я сам по себе. А вдруг у леса нет глаз? Эта неопределённость настораживает. Но, на самом деле, это не так уж трудно быть лесом. Труднее быть ничем, когда в тебе нет чего-то нужного другим. Я думаю, я бы не смог стать лесом надолго. Так бывает. Я вроде как привык это понимать. Да и вообще всё ненадолго. Ненадолго всё… всё.

Затемнение.

Сцена вторая. Ночь, горит один фонарь. Катя выходит на крыльцо и садится, закуривает.

Катя, бормочет. Весь покрытый зеленью… Абсолютно весь. Эх, сплошное невезение. Мука… Бессмыслица какая-то… Нельзя так, ну. Учёные, воспитатели, уборщики, лес… Вселенная? Ну и бред. Бредятина. Возьму и оборву ниточку зависимости, я их каждый день раньше обрывала и что? Глупые законы, детские просто. Ой, лишь бы сдуру не начать во всё это верить. Весь покрытый… чем покрытый? Не помню уже.

Катя бросает бычок, достаёт из кармана что-то пушистое, кладёт себе на колени.

Катя. Живенький какой. На вот, держи, я тебе зёрнышек нашла. Уж не знаю, что за зёрнышки, но другого предложить не могу. Представляешь, на кухне нашла целую банку. Ну, как, не совсем целую… Знаешь, что я думаю… Бажен на кухню видимо не заходит, а отец Мирона почти дома не появляется. Это баночка Наны, может она таких, как ты подкармливала? Почему-то я доверяю той женщине, хотя в ней есть какая-то загадка, своя отдельная, понимаешь. Весь этот дурдом — одна большая загадка. Я тебе тоже доверяю, хомячишко. Ты только возвращайся ко мне, хорошо? Хотя, будет хорошо,