Сказания о белых камнях - Сергей Михайлович Голицын

валы, рубились те деревянные башни и стены, возводились те каменные церкви немалым старанием Юрьева сына Андрея.

Андрей был вторым сыном Юрия. Старший, Ростислав, погиб еще в 1149 году в разгар борьбы за Киев.

Самому Юрию так и не довелось повидать первые деревянные стены и башни во всех тех вновь отстроенных городах, в том числе и в захудалой, окраинной Москве. Татищев прямо говорит про него: «Сам мало что делал, но больше дети и князи союзные».

Строились города. Тамошние жители, а также крестьяне окрестных деревень копали глубокие рвы, насыпали земляные валы, поверх валов поднимали стены из огромной толщины дубовых бревен, связанных между собой в клети. Внутрь клетей срубов насыпалась земля, над воротами ставились башни из столь же толстых бревен. В городах возводились каменные и деревянные храмы и боярские терема.

Крепко надеялись Юрий, его сын Андрей и их бояре, что могучи и неприступны будут те города-крепости, выдюжат не одну осаду.

Жесток был Юрий. В повести XVII века — «О зачале великого царствующего града Москвы» — передается такое древнее предание: когда знатный боярин Степан Кучка, владевший со своим родом землями по Москве-реке, не захотел отдать князю на службу своих сыновей и племянников, Юрий повелел его казнить, дочь боярина Улиту насильно выдал замуж за своего сына Андрея, а братьев ее определил в дружину того же Андрея. И целовали Кучковичи крест, что верно будут служить своему князю. А что затаилось у них в душе, о том никто не знал, не ведал.

Еще не было на Руси прочного союза между княжеской властью и духовенством. И среди простого народа Юрий не искал опоры, а больше полагался на мечи своей дружины. Он не избрал столицей своего удела Ростов.

Обилен и богат был этот древний город. Но держало там всю власть вече боярское — знатные боярские семьи. Не по нраву пришлось гордым ростовцам, что возвышались новые, «мизиньные» города, но до поры до времени таили они свою вражду.

Остерегался Юрий жить и в суздальском тереме своего отца, хотя суздальское боярство не было столь сплоченным, как в Ростове. Облюбовал он место в четырех верстах от Суздаля, на правом берегу Нерли, недалеко от впадения в нее речки Каменки. Называлось оно Кидекша. В 1152 году построил там Юрий крепость, княжеский терем и первую в тех краях белокаменную церковь.

По Нерли шел водный путь из Ростова и из враждебного Новгорода на Рязань, в Муром и далее вниз по Оке и Волге в плодородные и обильные земли поволжских болгар[4], оттуда в годы неурожая доставлялся на север хлеб. А новая крепость запирала этот важный торговый путь.

Было древнее предание, что предки Юрия, братья-князья Борис и Глеб встретились на этом месте. Борис плыл из Ростова, Глеб — из Мурома. В 1015 году они погибли от руки своего старшего брата — великого князя Киевского Святополка, за свое неслыханное злодейство прозванного Окаянным. Убитые были провозглашены православным духовенством «святыми мучениками».

Русские князья гордились своими святыми предками; вот почему и назвал Юрий ту белокаменную церковь Борисоглебской.

Значительно измененная и перестроенная, она дожила до наших дней. Об ее первоначальном облике мы можем только догадываться. Суровы и просты очертания, узкие длинные окна похожи на амбразуры, выше окон дугами идут закомары. Там, где находится алтарь, выступают вперед три полукруглые, могучие, словно крепостные башни, апсиды. Большая, массивная, покрытая листами расплющенного олова или свинца глава на широком барабане когда-то венчала церковь-крепость. Будто старый богатырь, седой Святогор в белой мантии, в серебряном шлеме встал на горе над Нерлью сторожить водный путь, чтобы ни одна вражеская ладья не посмела проплыть мимо.

В те тревожные годы не думали об украшении зданий. В Кидекшской церкви только поясок арочек и поребрики (то есть ряд маленьких камней, поставленных ребром вперед) как-то оживляли строгую белизну гладких стен. И внутри церковь была сурова и мрачна. В полутьме неясно белели стены и четыре массивных столба, подпиравших своды; никакой росписи[5] ни на стенах, ни на столбах не было.

Внутри церкви, над входом, шла галерея, тогда ее называли полатями. В те немногие месяцы между походами, когда Юрий, победитель или побежденный, возвращался в свой исконный город, он поднимался во время церковной службы по деревянной лесенке наверх, на эти полати. Там стоял он, окруженный семьей и избранной челядью, впереди всех и молился, чтобы сгинули его враги-родичи, а помолившись, шел в свои покои пировать с дружинниками.

Каким был его терем и где он стоял, мы не знаем. Варганов пытался вести раскопки, но безуспешно. В разных местах он нашел лишь несколько обломков плоской плинфы. Такие же обломки были найдены и раньше, при раскопках в Переславле-Залесском. Возможно, кирпичная кладка не была забыта со времен строительства первого суздальского собора Владимира Мономаха, из плинфы строить продолжали, но только здания гражданские. Чтобы подтвердить эти догадки, нужно копать и копать.

Княжеский терем погиб во времена позднейших бедствий. В церкви были разрушены апсиды до средины, а также своды.

В XVII веке, когда разбогатевшие суздальские купцы принялись между собой соперничать и строить в городе одну за другой церкви, был обновлен и Кидекшский храм, но совсем на иной лад. Крышу перекрыли на четыре ската, вместо прежнего богатырского шлема поставили маленькую луковку. Узкие щелевидные окна совсем заложили и прорубили широкие. Но если подойти к церкви поближе и вглядеться в каменную кладку, можно различить на стенах очертания этих заложенных первоначальных окон.

Внутри церкви находились каменные гробницы сына Юрия Долгорукого Бориса, жены Бориса Марии и их дочери Ефросинии.

В XVII веке суздальский воевода Тимофей Савелов заглянул из любопытства в щель расколотой каменной крышки, увидел останки и тотчас же отписал самому царю Алексею Михайловичу:

«Кости целы, а на вещах одежды с аршин, белою тафтою покрыто, а поверх лежит неведомо какая одежда, шитая золотом… на ней же вышит золотом орел пластаной одноглавой, а от того, государь, орла, пошло на двое шито золотом же и сребром узорами…»

В XVIII веке рядом с суровой и величавой церковью Бориса и Глеба встала другая, маленькая, словно игрушечная, с высокой двускатной кровлей церковь Стефана. Тут же невдалеке поднялся шатер изящной, стройной колокольни.

Разные по стилям, все эти три здания как бы слились в единое целое — ничто не выделяется, ничто не подавляет. Особенно красивы они при заходе солнца издали, с противоположного берега Нерли, когда их белые стены окрашены нежно-розовой краской.

За последние двести