Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл

– Только его голова.

Вместо того чтобы завизжать, чего ждал рыцарь, или хотя бы отбросить голову в естественном отвращении, эта женщина ссутулила широкие плечи, беря мозолистыми пальцами отрубленную голову и поворачивая ее, чтобы взглянуть в лицо мужа. Сэра Хьортта как сквозняком прохватило – старая седая курица нежно гладила мерзкие свалявшиеся волосы и с любовью смотрела в широко распахнутые, застывшие в ужасе глаза мертвеца. Запашок после скачки по жаре стоял изрядный, и у рыцаря свело желудок.

– Давайте поплачьте, я не против, – предложил он в надежде вытянуть из этой бабы более приличествующую моменту реакцию. – Совершенно закономерное желание, учитывая… очевидные обстоятельства.

Она взглянула на него, и сэр Хьортт с удовлетворением увидел, что ее бледно-голубые глаза теперь сверкают. Возможно, от ненависти, но хоть какое-то чувство, все лучше, чем ничего. Так тихо, что он едва расслышал, женщина молвила:

– Слезы хороши вовремя, полковник.

Она положила голову на стол, угнездив ее на опустевшем мешке, чтобы снова не скатилась, и медленно встала. Женщина была на полфута ниже рыцаря и более чем вдвое старше, но тем не менее сэр Хьортт вздрогнул, увидев на ее лице гнев.

Громкий лай на уровне паха заставил сэра Хьортта подскочить, но, вместо того чтобы атаковать его гульфик, пес высунул из-под стола морду и ткнулся носом в голую руку рыцаря – перед чаепитием тот, разумеется, снял латную перчатку. Полковник был скорее кошатником, но как устоять перед умоляющими влажными глазами древней собаченции, отчаянно нуждающейся в ласке. Он запустил пальцы за висячее ухо, отчего псина довольно заскулила, но при этом не спускал глаз с вдовы старосты, на случай если та попытается устроить какую-нибудь глупость с чайником или столовым ножом.

Похоже, чудовищность ситуации наконец дошла до старухи, потому что лицо ее осунулось и побледнело при виде того, как он чешет собаку, а ярость сменилась неприкрытым ужасом. Сэр Хьортт не сделал попытки скрыть довольную усмешку и лишь перестал уделять внимание животному, а оно лизнуло ему пальцы и радостно поковыляло прочь. Пес подошел к старухе, но та не шевельнулась, чтобы погладить его; она переводила взгляд с собаки на рыцаря с таким убитым видом, что сэр Хьортт задумался, не прихватило ли у нее сердце в столь неподходящий момент.

Потом пес оглянулся и улыбнулся рыцарю: собачьи губы растянулись, открывая черные гнилые клыки и белый, как личинка, язык. От жуткого выражения этой морды у сэра Хьортта побежали мурашки, а псина обошла дрожащую женщину и похромала вон через кухонную дверь, помахивая хвостом. Стирая с руки уже остывшие слюни и слыша, как собака открывает носом входную дверь, рыцарь мысленно вновь подтвердил свою верность куда менее докучливой и беспокойной кошачьей расе и отметил, что у него пропало желание затягивать спектакль.

– Как было сказано вашему мужу, – начал он, указывая на голову старосты, – условия…

– Что ты сделал? – прошептала старуха, смотревшая на открытую кухонную дверь так напряженно, что сэр Хьортт даже обернулся, дабы убедиться, что к нему никто не подкрадывается. – Глупый, испорченный, вздорный мальчишка, что ты сделал?

– Я не мальчишка, – возразил сэр Хьортт, ненавидя ее за то, что она вытягивает из него эти по-детски сердитые слова. – Я рыцарь королевства, и я…

– С деревней, – уточнила женщина. Страх исчез с ее лица, стертый чем-то намного-намного худшим, и она вперила в гостя яростный взор. – Во имя шести связанных мною демонов, какой приказ ты отдал своей цепной ведьме, мальчик? Что велел ей сделать с моими людьми?

– Сестры ордена Вороненой Цепи – не ведьмы, – раздраженно фыркнул сэр Хьортт, которого обращение «мальчик» привело в прескверное расположение духа. Старая ворона сейчас получит суровый урок уважения к вышестоящим. – А что до моего приказа, то он предназначен для двухсот копейщиков, которых я разместил в вашей деревушке, прежде чем лезть на эту мусорную кучу.

Далекий вопль донесся с ветерком только сейчас – так вовремя, что сэр Хьортт подумал, не подслушал ли брат Икбал их беседу и не подал ли сигнал сестре Портолес. Всевозможные похвалы, если так!

Сэр Хьортт разочарованно осознал, что забыл забрать у сестры Портолес свой ястроглаз, прежде чем отослал ее в деревню; и как теперь без него все отсюда разглядишь? Анафеме следовало догадаться, что командиру понадобится труба, и напомнить о ней. Его бы не удивило, если бы сестра забрала инструмент с собой только назло ему. Что ж, даже если не удастся увидеть действо, происходящее в деревне, он все-таки развлечется с этой старой кошелкой.

Далекий же вопль, вместо того чтобы еще больше расстроить матрону, вызвал на ее потрескавшихся губах недобрую ухмылку, превратив и так уже задубелое лицо в жутковатое подобие крайне корявого древесного дупла. Она повернулась к открытой на террасу двери, где виднелась спина брата Икбала в плаще, украшенном гербом свежевоссоединенной Багряной империи: корона, окруженная цепью. Ведьморожденный, опираясь на перила, посмотрел вниз, на деревушку, и вдова-староста двинулась на террасу, к нему, – и только ноги ее были тверды, а прочее дрожало, точно задетая скрипичная струна.

– Как я сказал вашему мужу, прежде чем его казнить… – заговорил сэр Хьортт, думая, что этим уж точно вернет ее внимание. Не получилось, но он все равно продолжил, следуя за хозяйкой к террасе: – Я полагаю, что условия, которые ваш муж столь великодушно предложил нашей армии, идентичны тем, о которых он договаривался с войсками папы Шанату, когда эта территория очутилась под властью последнего во время гражданской войны. В назначенный день ваш староста должен доставлять на перекресток дорог ниже вашей долины приблизительно одну пятую часть годового производства вина или настоек на кореньях, сыров и сурочьего жира в мирное время и половину – в период войны. Взамен ваши жители не будут призваны на военную службу, ваших детей не угонят в рабство, а границы защитят. Я что-нибудь упустил?

– Нет. – Ее голос прозвучал не громче ветерка, шелестящего в кронах, когда она положила ладони на тонкие деревянные перила и уставилась вниз.

Брат Икбал искоса взглянул на нее и скорчил сочувственную гримасу.

– Справедливые условия, мамаша, – сказал он. – Самые что ни на есть.

– Почему? – спросила она, не отводя взгляда от долины, хотя отсюда, сверху, скорее всего, не могла видеть бо́льшую часть действа. Отдаленные крики и лязг металла, однако, стали громче. – Во имя шести связанных мною демонов, почему?

Это ее странное выражение как будто озадачило брата Икбала, и его вечно белые от снегомеда губы молча повторяли эти слова, пока он таращился на старуху. Сэр Хьортт слыхивал и более причудливые ругательства в особо унылые дни при дворе. Остановившись у двери, он сказал хозяйке в спину:

– Я не обязан вам отвечать, женщина. Кроме того, я уверен, что вы не дура, сами все поймете.

– Может, и так, – тихо произнесла она, сжимая перила.

– Ведь мы на самом деле грешим добровольно? – продолжал сэр Хьортт. – Возможно, потому, что дань верности понтифику и королеве не должна определяться людишками с гор, которые платят ее. Возможно, потому, что, по собственному признанию вашего мужа, жители этой деревни поставляли продовольствие мятежной армии папы Шанату, а это делает их предателями Короны. И возможно, потому, что необходим назидательный пример для всех прочих захолустных местечек, поднявших оружие против законной властительницы Багряной империи… Таково уж невезение вашего муженька: когда наши разведчики заприметили его, он ждал на перекрестке с данью проигравшей стороне.

– До этой последней войны мы всегда привозили ежегодный оброк представителям королевы. Мы продаем еду тем, кто этого требует, какие бы знамена они ни поднимали, – поступать иначе означало бы спровоцировать нападение, от которого мы не смогли бы отбиться. Так, значит, вы разоряете деревню, виновную лишь в здравом смысле и… и… невезении? – Она взглянула на сэра Хьортта, кобальтовые глаза были яростными, как воды Горького залива. – Вы отнимаете все, что есть у этих невинных людей, в назидание?

– По форме практически верно, – согласился сэр Хьортт, прислоняясь к дверному косяку. Очередной приступ боли разгорался в висках с того самого момента, как эта коза принялась блеять свое «почему-почему-почему», и становилось все хуже. – Но не волнуйтесь, женщина, не волнуйтесь, буква договора будет соблюдена: ваши границы надежно защищены, а мои солдаты получили от меня строжайший приказ не заигрывать ни с одной селянкой, даже самой соблазнительной, а также не надевать оковы ни на кого из ваших пухлых малышей, хотя они могли бы принести изрядный барыш на рынках ее величества.

– В самом деле? – В голосе старухи прозвенела восхитительнейшая нотка надежды.