Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл

Нетвердая окровавленная ладонь выметнулась из-за края скалы, наманикюренные пальчики впились в песчаник, и Марото ринулся вперед. Он схватил идиота за руку и держал, пока тот не перенес больше веса на опасную зацепку; он даже не успел подумать, не лучше ли позволить этому придурку разбиться насмерть и послужить примером остальным. Дворянчик завопил, когда Марото дернул его вверх и на себя, подальше от края. Хлипкий лорденыш, болтавшийся в спасительной ручище, оказался тапаи Пурной – ну конечно, кто же еще, если не Пурна.

Даже после недели в пустошах Марото понятия не имел, кто такой этот конкретный хлыщ: мужчина, женщина или ни то ни другое. Бо́льшая часть компании была родом из Змеиного Кольца, а там, в старой-потом-новой-потом-снова-старой столице Багряной империи, все еще пользовались понятными титулами вроде «герцог» или «герцогиня», «зир» и «сэр», а потому не составляло особого труда примерно определить, как обращаться к человеку. А вот угракарское почтительное «тапаи» относилось к кому угодно, и Марото не мог припомнить из своих путешествий по той стороне Звезды, как склоняется имя Пурна и склоняется ли вообще. У большинства пижонов некие несомненные внешние признаки помогали прояснить дело, но благородное существо Пурна Антимгран, Тридцать девятое тапаи Угракара, лет тридцати на вид, никогда не открывало столько груди или плеч, зада или бедер, чтобы Марото удалось укрепиться в какой-либо из версий. Змеинокольцевой стиль остальных дворян явно пришелся тапаи Пурне по вкусу – и без того андрогинное, вроде бы красивое лицо было похоронено под свинцовыми белилами и лазурной помадой, а напудренный парик только больше все запутывал. Наряды Пурны, как и прочих франтов, тоже не добавляли определенности: даже в здешнем климате самое популярное одеяние состояло из пышных кружевных воротничков, огромных бантов, а также многих слоев вышитых рубашек, нижних сорочек и жилеток, заправленных в оборчатые кремовые панталоны. Эти панталоны неважно смотрелись бы и в качестве исподнего, но еще хуже – поверх всей одежды; примечательно стройные ноги Пурны, обтянутые пестрыми чулками и увенчанные изящными туфлями с черными пряжками, совершенно терялись в рюшах.

И все это оказалось протерто и порвано, покрыто пятнами и насквозь мокро, когда Марото поставил Пурну на щербатый край скалы. Пот проточил в пижонском макияже овраги и канавы и теперь капал разноцветными слезами на камень. Кричащая раскраска лица Пурны напомнила Марото актрису, с которой он выступал пару раз еще тогда, в стародавние черные годы, вот только тот скабрезный трансвеститский номер Карлы Росси был куда интереснее, чем все, что он до сих пор видел у аристократишек.

– Быстро получилось, – подумал вслух Марото почти уважительно. – Вы куда-то спешите?

– Я… – задыхаясь, начало неопределенное тапаи Пурна, потом покачало головой и поправило сырой парик, сползший на сторону. – Демон подери!

– Да, – согласился Марото, наблюдая, как тяжело дышащее благородное создание обозревает обратный путь вниз по скале, и решая пока для удобства думать об этом организме в мужском роде. – Еще кто-нибудь из вас поднимается?

– Нет, – ответил Пурна. – Воды.

– Это у вас называется просьбой? – осведомился Марото, протягивая кугуарово молоко и ухмыляясь, когда Пурна поперхнулся и закашлялся.

Варвар тут же пожалел об этом, потому что тапаи все выплюнул, – нет, не стоит тратить даже каплю доброго пойла на этих хлыщей.

– О, я дал вам не тот мех – вот, тапаи. Простите за ошибку.

– Спасибо, варвар, – сказал Пурна, продышавшись. – Мне надо было взять свой. Твое первое правило.

– Это как?

– Ты сказал нам, что первое правило пустошей – никогда не уходить из лагеря без воды.

– Наполовину верно. – Теперь Марото вспомнил. – Я сказал, что первое правило – никогда не уходить из лагеря, точка, но если уж собрался, то никогда не уходи без воды. Хороший совет. Я знаю, о чем говорю.

– Не сомневаюсь. – Пурна отстегнул съемную бархатную вставку и принялся вытирать потеки грима и туши вокруг глаз – янтарных, как сонный мед. У этих пижонов всегда имелось что-нибудь в запасе, хотя бы носовой платок. – Ты даже лучше, чем мы ожидали.

Марото вздохнул: значит, опять начинается. С первой же ночи гадкие лорденыши пытались его соблазнить, что поначалу даже льстило. Но только до тех пор, пока Марото не отклонил вежливо приглашение проехаться в фургоне люкс с герцогом Рэкклеффом, после чего отвергнутый дурачок сообщил, что предложение сделано единственно из-за пари с высокими ставками: кто из компании первым трахнет варвара. Среди подопечных дворянчиков Пурна был с виду далеко не худшим экземпляром, но, даже отбросив гордость, Марото бы все равно дважды подумал, прежде чем валяться в песке с этим хлыщом: по его опыту, сливки общества одаривали дурной болезнью вдвое чаще, чем проститутки, и вдвое реже помогали кончить, если сами уже получили удовольствие.

– Вот, значит, какое я произвожу впечатление? – спросил он, взирая на ободранного угракарийца сверху вниз. – И под этим впечатлением вы даже забрались сюда – не знаю, чтобы размять мне плечи или одарить меня знаком вашей благосклонности?

– Прошу прощения?

А этот дворянчик – знатный лжец, спору нет: выглядит прямо-таки искренне смущенным.

– Я знаю про пари и боюсь, что никому из вас не удастся отведать моего стручка. Марото не шлюха и не игрушка для богатенького лорда, – заявил он, усердно гоня мысли о тех давних темных ночах, когда его так уносило, что невозможно было даже вспомнить, что он сделал ради нового укуса.

– Ой, какая мерзость! – вскричал Пурна. – Я в этом не участвую, мне нет дела, какой куш у них там на кону. Это отвратительно!

– Да уж, – отозвался Марото. Мысль, что Пурна, возможно, имеет в виду не только этичность такого пари, немного его покоробила. – Тогда зачем вы последовали за мной сюда? Такой склон не место для… гм… высокородного молодого человека.

– А! – оживился Пурна, мгновенно переходя от отвращения к воодушевлению. – Дигглби дал мне попользоваться своим ястроглазом, и вон там… к югу от нас… на этом вот хребте сидел такой огромный ящер, грелся на камнях. Мне пришло в голову, что можно на него поохотиться!

– Огромный ящер? – Потная кожа Марото похолодела. – На этом хребте?

– С того места, откуда ты полез наверх, казалось, что он прямо за этим – как ты это называешь… уступом? Я имею в виду вон те скалы, чуть подальше… Ай! – Пурна взвизгнул, заметив, что указывает прямо на богуану, ящерицу величиной с лошадь, наблюдающую за ними с каменной полки в каких-то двадцати ярдах.

Тварь могла оказаться рядом в три прыжка огромных полосатых ног.

– Вот он!

– Я вижу, – прошипел Марото, вперяя взор в черные буркалы хищной погибели и даже не оглядываясь на место, где осталась его булава, прислоненная к камню.

Он знал, где оружие, мог схватить его не глядя, но отдал бы оба мизинца за то, чтобы делать этого не пришлось. Богуаны-самки вырастали больше самцов, они могли вспороть человеку брюхо когтями-крючьями, отравить ядовитыми зубами, но были менее территориальны, так что, может быть, эта зверюга просто изучает чужаков, а когда увидит, что они не…

– Бе-е-ей! – взвыл Пурна, бросаясь мимо него на богуану.

Марото не стал тратить дыхание на брань и только отступил вбок, к своему оружию. Как раз когда рука обнаружила отсутствие булавы, глаза ее нашли. Пурна. Дворянчик бежал, держа булаву высоко над головой и пугая существо, напасть на которое не вдруг решились бы и полдюжины опытных охотников. Без умолку он вопил:

– Ву-у-у!

Разумнее было бы рвануть со скалы – предоставить животному лакомиться Пурной, а самому сбежать. Но эта булава много значила для Марото. Пурна сокращал дистанцию, изысканные туфли мелькали над камнями с восхитительной скоростью. Богуана зашипела, поднялась на задние ноги, и даже на таком расстоянии от вони из ее пасти у Марото заслезились глаза, пока он подхватывал кусок песчаника размером с дыню.

Чудище прыгнуло с уступа прямо на несущегося пижона. Марото швырнул камень. Пурна был сбит с ног богуановым когтем, а затем снаряд Марото вонзился в левый глаз хищника с такой силой, что песчаник взорвался тучей рыжей пыли. Голова богуаны поникла от удара, но только на миг; длинная, покрытая черной чешуей морда снова вздернулась, и тварь уставилась на Марото: один глаз блестящий, как прежде, а другой – открытая кровоточащая рана. Сжались когти, и Пурна застонал, когда лапа ящерицы с одинаковой легкостью разодрала и одежду, и кожу. Марото понадеялся, что идиот-дворянчик проживет достаточно долго, чтобы сам он успел убить чудовище, а после насладился сбрасыванием Пурны с обрыва.

Камень явно привлек внимание хищницы: она бросилась к Марото. У более мелких богуан почти дурацкая походка, их бег с широко расставленными лапами какой угодно, но только не грациозный. Однако в атаке взрослой самки не было ничего дурацкого или забавного, и каждый шаг покрывал полдюжины футов. Марото выхватил из-за пояса кинжал и приготовился; ящерица неслась прямо на него. Когда она бросилась, он уклонился от ее пасти и прыгнул к шипастой шее. Неуклюже обхватил ее свободной рукой, и его проволокло по земле, когда тварь отпрянула.