Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл

Камень явно привлек внимание хищницы: она бросилась к Марото. У более мелких богуан почти дурацкая походка, их бег с широко расставленными лапами какой угодно, но только не грациозный. Однако в атаке взрослой самки не было ничего дурацкого или забавного, и каждый шаг покрывал полдюжины футов. Марото выхватил из-за пояса кинжал и приготовился; ящерица неслась прямо на него. Когда она бросилась, он уклонился от ее пасти и прыгнул к шипастой шее. Неуклюже обхватил ее свободной рукой, и его проволокло по земле, когда тварь отпрянула.

Она попыталась сбросить помеху, когтями чуть не задевая его поджатые ноги, но Марото держался, прижимаясь головой к черепу адской ящерицы. Мотая башкой, богуана зацепила клацающими челюстями небольшой участок его стриженой головы и принялась жевать волосы – скальп дергало, а гнилостная вонь из пасти стала почти невыносимой. Марото тем временем проталкивал кинжал через плотные пластины чешуи между плечами твари, все глубже и глубже; по руке, которой он держался за ее шею, обдираясь о шипы на хребте и колючую шкуру, струилась кровь.

Это была проверенная и эффективная тактика, и она бы даже сработала, если бы боги удачи не подгадили Марото. Самка с размаху шандарахнула его о подвернувшийся валун. Захват ослаб, человека тут же сбросило с ящерицы, и он распростерся на камне, как приготовленная человеческая жертва, а окровавленный разъяренный монстр снова встал на задние лапы… и обрушился на него, словно молот на неподатливый орех. Марото попытался откатиться, понимая, что двигается чересчур медленно, что слишком долго переводит дух, а теперь… Ящерица всем весом ударила по нему, уже наполовину сползшему с камня, и чешуйчатая грудь прижала его обратно. Фффух! Прощай, Марото: сейчас кишки полезут с обоих концов, и…

Она вдруг соскочила с него, зашипев даже громче, чем раньше, и хлестнув хвостом по камню в волоске от его подбородка. Песчаник раскрошился от удара, и Марото упал с камня на корточки, готовясь к неизбежному удару когтей или рывку зубами. Кинжал он в какой-то момент выронил, в глазах двоилось – впервые за годы… Вот и все, сейчас его и кончат.

Но две ящерицы, блестящие в лучах рассвета, повернулись к нему спиной, и, когда зрение снова пришло в фокус, Марото увидел, что в задней лапе чудовища зияет огромная рана и из покалеченной конечности – месива переплетенных мышц и разбитых чешуй – хлещет кровь. Хромающий Пурна отходил чуть ли не из-под самых клацающих челюстей раненой богуаны, больше грозя булавой, чем выгадывая момент для хорошего удара. Видок у дворянина был почти такой же потрепанный, как у ящерицы: левая сторона от головы, с которой слетел парик, до порванных панталон заляпана красным, бесценный наряд продран когтями до самой кожи и глубже, и – погодите-ка! – да, под кровью и лохмотьями видна маленькая, но явно женская грудь.

Марото одновременно отмечал это все и нагибался за новым камнем; тот оглушил богуану, разлетевшись на затылочном гребне. Пурна не добила зверюгу, как надо было, а воспользовалась возможностью увеличить расстояние между собой и ящерицей, и Марото потянулся за следующим снарядом. Едва он поднял отличный камень, богуана отказалась от дальнейшего боя и быстро поползла прочь по узкому выступу, оставляя кровавый след, но укрыться выше в скалах не успела, потому что третий камень ударил ей в спину аккурат над хвостом и чудище, запнувшись, соскользнуло и перевалилось через дальний край обрыва.

– Фффух, – выдохнул Марото, ссутуливаясь и прислоняясь к камню, едва не ставшему для него могильным. Вот неприятность-то. – Вы как, тапаи?

Пурна помахала булавой, потом вся сникла и поплелась к нему. Туфли не хватало, чулки испачкались и пошли стрелками. Марото все еще хотелось швырнуть девицу в пропасть, но это было бы не слишком хорошим тоном, ибо она только что спасла ему жизнь, и он лишь приготовился выложить ей некоторое количество неприятной правды.

– Это была самая тупая шутка, хуже всех, что вы, расфуфыренные болваны, отмачивали до сих пор, – прорычал он. – Включая гребаный рыбный садок, который вы приволокли в пустыню.

На самом деле Марото был весьма впечатлен, впервые увидев фургон-аквариум принцессы Вон Юнг, но, когда узнал, что ни одно из ярко окрашенных морских существ не съедобно, его восхищение заметно увяло.

– Это было… – Пурна помотала головой, явно готовая расплакаться. Видя, как глубоко уходят борозды на ее груди, как наливается синяк на ободранной щеке, Марото начал смягчаться, но тут она продолжила: – Это было обалденно. Прямо демонски круто! Я спасла твою задницу, варвар! Ву-у-у!

– Ты спасла мою задницу? – Мать твою, Марото своим гребаным ушам не мог поверить. – Девочка, когда ты в следующий раз засунешь голову в печь, чтобы посмотреть, как пляшут демоны, я позволю тебе пялиться, сколько влезет, но не вытащу. Ты чуть не угробила нас обоих!

– Ты испугался? – спросила Пурна. – Это нормально, если да. Я тоже испугалась. Немножко.

– Испугался? – Марото почувствовал, как щеки заливает краска, а потом – как в крови закипает ярость, которая вырывалась из оков его воли в редчайших случаях. Но прежде чем он успел швырнуть эту пижонку с обрыва, Пурна плюхнулась на камень, уронила булаву и обхватила голову руками. Марото достаточно долго смотрел, как она содрогается от внутренней бури, чтобы увериться, что она не смеется над ним. Потом, бросив взгляд за дальний край обрыва и убедившись, что чудище действительно сдохло, пошел за кугуаровым молоком для обработки ран. Укусов не было у обоих, но и когти богуаны были весьма коварны и могли подарить девять видов заразы.

Когда он вернулся, Пурна уже выпрямилась и сидела, прислонив булаву к колену. Промывая ей раны настойкой, Марото изо всех сил старался не слишком явно на нее пялиться. Без макияжа, сошедшего от положенной тройки: крови, пота и слез, – без глупого парика, со стрижеными черными волосами, торчащими дыбом и слипшимися от богуановой крови и слизи, девица выглядела гораздо лучше. Не то чтобы он ощущал что-то, кроме презрения, к высокомерной мелкой щеголихе, но мало кто выглядит плохо с кровью на титьках и оружием наготове.

А вот это была мысль, приятная демонам, и Марото внес поправку в свои рассуждения: не то чтобы ему нравились покоцанные женщины, боги знают, нет, просто воины всегда лучше выглядят в крови, чем чистые, а воины всегда выглядят лучше не воинов. Нет ничего плохого в том, чтобы думать правду.

– Мне кажется, ты уже все хорошо промыл, – сказала Пурна, вставая, и Марото осознал, что, наверное, чересчур усердно прикладывал смоченную кугуаровым молоком тряпку к ее груди. – Давай-ка обработаем тебя и потом можем двигать за ней.

– За ней? – Марото поморщился, приложив тряпку к собственному запястью. Он разодрал руку почти до вен, катаясь на колючей чешуйчатой шее этой ящерицы. – Я проверил: тварь валяется расшибленная на выступе внизу, футах в пятидесяти. Но если бы и не валялась, не стоит без необходимости преследовать раненое животное. Эта зверюга и так устроила знатную драку, а представь, что было бы, если бы ее загнали в угол.

– Конечно-конечно, – сказала Пурна, возясь со своим изодранным нарядом и умудрившись в итоге привязать лоскут к воротнику, что придало одеянию подобие благопристойности. – Я просто хочу ее голову. Ну, чтобы повесить на стену. Разве мы не за этим сюда заявились? Какой смысл сражаться с чудовищем, если не получаешь трофей?

– Да брось, – возразил Марото, вставая. – Лучше вернуться, пока не нагрянуло еще одно.

– Я не уйду без трофея, – заявила Пурна. – Если ты не полезешь ее доставать, то полезу я.

– Прекрасно, – отозвался Марото. – Удачи. Я бы сказал «до встречи в лагере», но, пожалуй, не скажу, потому что ты соскользнешь и сломаешь лодыжку, и будешь лежать на каком-нибудь выступе и орать, пока кто-нибудь не придет тебя сожрать.

– Твоя цена, варвар? – спросила Пурна. Ее голос звучал одновременно скучающе и раздраженно, как у аристократа, вызволяющего своего дерзкого отпрыска из неприятной ситуации. – Сколько ты с меня возьмешь, чтобы принести мне эту голову?

– Больше, чем стоишь ты, – ответил Марото, но не мог не ощутить некоторого зуда в своем наименее достойном органе – кошельке. Вроде бы спуститься к адской ящерице не так уж и сложно… – Десять тысяч рупий.

– Пусть будет двенадцать, – улыбнулась Пурна, и вот так получилось, что Марото, почистив булаву, которую чуть не потерял вместе с жизнью, принялся спускаться к упавшей богуане. Она уже начала подтухать на утренней жаре, и его чуть не рвало от вони, пока он проламывался сквозь ее шипастый гребень и нижележащие кости, размалывая плечи чудища в рептильное пюре. Было бы куда проще орудовать топором, а не сомнительным дуэтом булавы и кинжала, но опять же было бы еще проще сказать Пурне, куда ей лучше засунуть свои двенадцать тысяч рупий. Марото уже и сам наполовину спекся к тому времени, как вскарабкался обратно к Пурне, где обнаружил, что она выпила всю его воду, пока он делал за нее грязную работу. Но даже понимание того, что для спуска целыми и невредимыми придется нести ее на спине, не вызвало у него такого раздражения, как ее слова, когда они наконец оказались внизу на дороге и пошли к каравану.